Красные облака

И достаёт целую пачку "Казбека".

– Угощайтесь, – говорит. – На Первое мая выдали.

Дядя Никифор закурил да как закашляется!

– Кхе, кхе, – говорит. – Совсем отвык.

– Ничего, – улыбается учёный. – Скоро опять привыкнете.

– Скоро ли? – вытирает глаза дядя Никифор.

– Скоро. У нас решили табак высеять. Семена осенью, конечно, соберём, а листья посушим! Покурим! Знаете, какие это сорта? Для лучших сигар!

И он снова начал рассказывать про экспедиции в дальние страны, про удивительные растения, про семена, которые лежат в Институте растениеводства. Лежат в коробках. В целости и сохранности. И даже не знают, наверное, что где-то совсем рядом идёт война, что по Ладоге проложили Дорогу жизни, а под Москвой фашистам так дали, что ой-ё-ёй!

Даже о самом главном не знают, наверное. О том, что вчера ленинградцам опять увеличили хлебный паёк.

Коллекция

Об этом я Косте не писал. Специально для книжки рассказ сделал.

Узнал – и просто не смог удержаться, чтобы не рассказать вам об одной удивительной коллекции.

Некоторые люди считают коллекционеров чудаками. Может быть, это и так. Чего только они не собирают! У одних – толстенные альбомы марок. У других – открытки. У третьих – спичечные этикетки. Или монеты. В Америке, читал я, есть один чудак, который коллекционирует трамвайные вагоны. Но самая удивительная коллекция находится у нас, в Ленинграде. У профессора Горного института Александра Нисановича Ханукаева.

В музеях на экспонатах обычно пишут: "Руками не трогать". Ну а если и тронешь – ничего с тобой не случится. Экспонат попортиться может, а с тобой – ничего.

А вот уж коллекцию Александра Нисановича действительно лучше руками не трогать. Можно и без рук остаться.

У Александра Нисановича не что-нибудь собрано – взрыватели от бомб и снарядов! Целых двести штук!

Вот какая коллекция!

И это ещё не самое главное. Американец, который вагоны собирает, просто богатый буржуй. Деньги есть – он и покупает.

А Александр Нисанович каждый взрыватель вынул сам. Своими руками.

Знаете сколько на наш город было сброшено бомб? Сто семь тысяч.

И ещё выпущено сто пятьдесят тысяч тяжёлых артиллерийских снарядов.

Фашисты стояли близко. Всего в четырёх километрах от Кировского завода. От Дворцовой площади – в двенадцати.

У каждого командира фашистской бригады были карты: куда стрелять, что разрушать. Все наши дома назывались "объектами".

Прикажет фашистский офицер: "По объекту номер сто девяносто два десятью тяжёлыми снарядами огонь!" – они и бьют.

А "объект № 192" -это Дворец пионеров.

"Объект № 9" – Эрмитаж.

"Объект № 736" – школа на Бабурином переулке.

Иногда бомбы не взрывались. Иная прошьёт весь дом насквозь и притаится. Поди знай, что у неё там? То ли испортилась, пока летела, то ли специально такая – замедленного действия. С часовым механизмом. Лежит себе, а в брюхе у неё часы стучат. День может стучать, неделю целую, а потом как рванёт!

Когда падала такая бомба, жильцов из окружающих домов сразу же выселяли. Ставили оцепление.

К бомбе подходили сапёры. Сначала несколько. Обкапывали осторожно, осматривали. Потом лишние уходили.

И оставался один.

Один на один с бомбой.

Кто кого.

По-моему, это даже пострашнее, чем на фронте. Ведь никогда не знаешь: на сколько минут у неё часы рассчитаны? Да и других хитростей в бомбе полным-полно.

Осенью 1941 года, как раз в праздник Октябрьской революции, гитлеровцы устроили особенно сильный налёт. Много скинули бомб… Одна не разорвалась.

Приехали сапёры. Осмотрели бомбу. Прислушались. Тикает!…

Отсчитывает.

С немецкой точностью.

Словно издевается бомба над сапёрами:

"Бе-ги-те! Бе-ги-те! Се-кун-ды и-дут!"

Но бежать нельзя. Надо обезвредить бомбу. Какой-то новой, незнакомой конструкции.

И кто-то должен это сделать.

– Отойти всем в укрытие! – приказывает командир.

Сапёры уходят. Недалеко. Сидят. Ждут. Секунды в часы растягиваются. И высунуться нельзя, посмотреть – как там командир один на один с бомбой? Удастся ли ему вывинтить часовой механизм?

Удалось!

Над окопчиком, где сапёры сидят, два сапога вырастают. В глине все перепачканы. Кирпичной пылью полыхают.

Вот он – часовой механизм! Вывинтился!

– А детонатор где? – спрашивает кто-то.

Все на часы смотрят. Нету детонатора! Неужели в бомбе остался?

Надо немедленно назад к бомбе! Детонатор дывинчи- вать! А то ведь стоит бомбу чуть-чуть пошевелить – и взрыв.

Так оно и есть. Сидит детонатор в бомбе. Поблёскивает алюминиевым колпачком. А под ним взрывчатка. Сто тридцать килограммов. Тюкнет детонатор своим носиком по капсюлю – и все сто тридцать килограммов рванут.

Вывинчивать его немедленно!

Стоп! Вокруг детонатора по кольцу немецкие буквы вытиснены: "Противосъёмочное устройство".

Это значит – только тронь! Сразу взорвётся.

Так вот почему раньше все такие бомбы при обезвреживании обязательно взрывались!

Но как же быть?

И трогать нельзя, и не трогать нельзя.

– Парафин! – приказывает командир.

Парафин – это обыкновенная свечка. Растопили её, залили детонатор сверху. Чтобы ничего-ничего потревожить его не могло.

Бомбу верёвками обвязали. Потихонечку из ямы вытащили. Дно отвинтили. Подвели специальную установку и пустили струю горячего пара.

Есть! Закапало!

Взрывчатка плавиться начала.

Медленно плавится. Не хочется ей из бомбы вытекать. Собиралась разнести тут всё, а её саму потихонечку за хвост из бомбы вытаскивают.

Ну, а детонатор Александр Нисанович потом уже вывинтил.

Лежит он сейчас в его коллекции рядом с другими. Вот этот – с бомбы, пробившей дом № 105 на Невском проспекте. Этот – с Красной улицы. Этот – с Херсонской. Эти – от снарядов неразорвавшихся.

Двести штук! Коллекция!

Двести раз один на один со смертью сражался "коллекционер". Точнее – сапёр, инженер-капитан.

Это вам не трамваи покупать!

Есть такая пословица: "Сапёр ошибается только один раз".

Грозная пословица. Для сапёров справедливая: один раз ошибся – и нет тебя.

Александр Нисанович не ошибся ни разу.

Булочная

Раньше я думал, что дисциплина – значит выполнять все команды и все приказы. Быстро, чётко и без разговоров.

Правильно думал. Приказы выполнять надо. Но это ещё не самая главная дисциплина. По приказам-то просто… Всякий сумеет. А вот когда никаких приказов нет, а дисциплина есть!…

Пошёл я утром в булочную. Рано, темно ещё было. Очередь занять. Все ведь стараются пораньше приходить. Ещё до открытия, чтобы хватило хлеба.

Подхожу – что такое? Очередь не так стоит. Всегда вдоль стенки стояла, а теперь почему-то вокруг сугроба.

Ближе подхожу, вижу – воронка. Прямо у стены. Где раньше очередь стояла. В окнах ни одного стекла нет. И двери нет. На снегу валяется. Взрывной волной вырвало.

А хлеб на полках лежит. Не много, но есть. Со вчерашнего дня остался. Несколько кирпичиков на нижней полке и три на второй.

И продавщиц нет! Не знают, наверное, что тут приключилось. Снаряд-то ночью грохнул.

Очередь стоит. Никто в магазин не входит. Все ждут, когда придут продавщицы и выдадут хлеб по карточкам.

Я тоже очередь занял. За какой-то тётенькой в сером клетчатом платке.

Стою.

Холодно. Скучно. Никто ни о чём не говорит. Никто никаких новостей не рассказывает. Стоят, и всё.

А дверь от булочной на снегу лежит.