Страница 6 из 8
–Не понимаю. Что ты предлагаешь?
–Гуюк будет в походе равным лашкаркаши, – сказал Берке.
Глаза Бату потемнели – ах, собака, неужели Берке переметнулся на сторону пса Гуюка?! Подкуплен? Но чем его можно соблазнить? Он правитель, почти равный Бату, в улусе Джучи. Что ни делает, Бату соглашается – пусть так. Неужто, мало ему роли верного помощника? Неужели, задумал чёрное дело – извести его, Бату?! Тогда, брату смерть за такое вероломство!
–Этот поход возглавлю я! – Бату не выдержал, вскочил на ноги, стукнул себя кулаком в грудь. Приступ ярости обуял его. – Дед велел нашему отцу покорить западные земли. Дед меня поставил ханом в улусе. Потому, только я имею право быть лашкаркаши! Я поведу монголов в западный поход! Я!
Братья никак не отреагировали, остались спокойны. Ты, так ты.
Берке ядовито усмехнулся:
–А кто ещё? Всё правильно. Ты будешь лашкаркаши. Никто не смеет претендовать на эту роль. А Гуюк – чуть-чуть ниже… На это чуть-чуть купятся и Тарака, и сам Гуюк… А в походе мы найдём способ заставить Гуюка повиноваться лашкаркаши.
Бату подумал, подумал, и расслабился. Хитёр, лисица. В словах Берке был резон. Тарака ухватит приманку, словно голодная рыба. А во время войны, пусть Гуюк попробует не подчиниться! Гуюк чингизид, «белая кость», Бату не сможет его наказать, в случае ослушания, но вправе будет отправить назад, к Угедэю. Пока суд да дело, поход будет продолжаться, да и сам великий хан Угедэй уже не посмеет относиться к Бату пренебрежительно, держащему в руках все силы ханства.
Бату посмотрел на Орду. Тот невозмутимо смотрел перед собой.
–Что скажешь, старший брат?
–Доверься ему, Бату. Берке лучше всех нас умеет извлекать выгоды из слабостей людей. Поговорим с Таракой, может, что и получится. Берке, ты пойдёшь с нами?
–Нет. Вы двое – старшие. Пусть другие думают, что я не принимаю участия в решении таких дел. Мы с Шибаном продолжим убеждать остальных.
Бату постоял, размышляя над услышанным, и нетерпеливо заходил по юрте.
Братья смотрели на него, ожидая, что он скажет.
Бату остановился.
–Согласен. А как быть с Чагатаем? Если он отстоит своё право на Кавказский поход, он ослабит общие силы. Уверен, все свои тумёны он отправит на Кавказ, и у Тулуя с Гуюком потребует подкрепления.
–Скажите Тараке и про поход на Кавказ, только эти земли надо отдать не Чагатаю, а выделить в отдельный улус, отдать под управление какого-нибудь нойона, а все доходы отправлять в казну великого хана. Угедэй и Тулуй будут рады не дать Чагатаю усилиться. А чем тогда крыть Чагатаю? Поход ведь утверждён, что ещё надо? Тогда он пошлёт свои основные силы с нами – на запад. Количество добычи ведь идёт каждому улусу от количества воинов, какие он выставляет в поход.
–Если бы всё вышло, как ты говоришь, – отозвался Бату. Берке, действительно, выстраивал убедительную цепочку.
–Будем действовать, как решили, и всё получится, – сказал Берке…
«»»»»»»
В Серенск приехал посланник от Сысоя.
Семён с Микулой сидели в избе, за дощатым столом, медленно жевали перловую кашу с бараниной из долблённой деревянной миски, запивали квасом.
–Кто таков?
–Митрофан. Дружинник воеводы Сысоя.
Микула отрыгнул.
–Как же проник к нам? Переяславцев здесь не жалуют.
–Смог.
–А как нам узнать, что ты от Сысоя? Почему Серьга не вернулся?
Семён хмуро оглядел сытого, ладного дружинника, дёрнул головой:
–Говори.
–Ваш Серьга в подвале заперт. Князь Ярослав его изловил. Но воевода Сысой его видел, говорил с ним. Сысой сейчас в Москве – переяславскому войску требуется много хлеба, князь Юрий выделил вспоможение. Сысой ждёт в условленном месте. Поторопись, воевода, Сысой скоро уезжает обратно – князь Ярослав долго ждать не будет – войско, на голодный желудок, немца не одолеет!
–Складно говорит, – усмехнулся Микула, испытывающее глядя на дружинника.
Семён буркнул:
–Письмо какое Сысой передал?
Посланник растерянно заморгал.
–Нет. Всё на словах.
–И что? – спросил у Семёна Микула.
Семён отложил ложку, тяжело вздохнул. Серьгу Ярослав сцапал. Стоило ехать на встречу под Москву, или нет? Недруги– аспиды могут именем Сысоя укрываться, что его заманить в ловушку.
–Может, я съезжу? – спросил Микула.
–Нет, мне самому повидать Сысоя надо. Он ведь моих оберегает. Надо самому. Что он тебе расскажет? Моя же семья!
–А вдруг засада?
–Не знаю. С другой стороны: зачем им меня облавливать? Отца-то Юрий отпустил, даже посадником в Нижний поставил… Съездим.
Микула покрутил в руке ложку, склонил голову на бок, долго смотрел на неё, потом быстро облизал.
–Да, гадать нечего.
Поглядев на гонца, спросил хищно ощерившись:
–В ловушку заманиваешь, гад?!
Митрофан боязливо закрестился. Микуле это понравилось. Он улыбнулся.
–Отчего не съездить? Сидеть без дела скучно.
Не откладывая в долгий ящик, тут же заседлали лошадей, прихватили сухарей и вяленой рыбы, и выехали в Московскую землю…
–Да не приедет Семён. Что он, глупец, голову в пекло совать? – возмущённо говорил Петру Ослядюковичу московский воевода Фёдор Нянка.
Пётр Ослядюкович, застигнутый гонцом князя Ярослава в Муроме, всё бросил (отправил обоз с подарками к свадьбе дочери с приказными), сам молнией, не щадя лошадей, помчался в Москву и расставил западню.
Нянке, с самого начала, затея ловить прощённого князем Сёмку, не понравилась, но Пётр Ослядюкович наорал: «Я тебя утвердил здеся, я и убрать могу!».
Пётр Ослядюкович заманивал Семёна ложной встречей с Сысоем. Все его мысли были об одном – удавить гадёныша. Но и свидетели были не нужны. Особенно не нравилась независимость Нянки. Пообвыкся на Москве, забыл, кому обязан положением! Потому, Пётр Ослядюкович думал пока бросить Семёна в сырой погреб, а там уже, если сам от плохой кормёжки и сырости не подохнет, извести «невзначай» чужими руками.
Конечно, можно было бы и простить, да жгло мщением недавнее торжество Спиридона – ведь вылез, дьявол, из подвалов, и из под самого носа серебро унёс. Ведь всю усадьбу взрыли, а под крыльцо не догадались заглянуть! Пётр Ослядюкович вспомнил, как блеснули торжеством глаза Спиридона. Ничего, попадётся Сёмка, торжествовать будет он!
Не ожидал Пётр Ослядюкович, что князь Ярослав, всегда предвзятый к нему, поднесёт такой подарок – бери Сёмку голыми руками! А всё потому, что мстит князю Михаилу. Раз Семён у Михаила, он теперь Ярославу враг. Это хорошо – чем больше врагов у Сёмки, тем меньше шансов выжить.
Пётр Ослядюкович тщательно обдумывал, как одурачить Сёмку, чтобы заманить в ловушку наверняка, но ничего, кроме мнимого приезда Сысоя в Москву, не придумал – Сысой-то уже давно был в новгородских пределах, с немцами ратился, а может и убит (прости, господи, за такие мысли!).
Нянка, послушно расставив засады вокруг лесной заимки, всё ныл и ныл: «Зря, зря. Не приедет». Всю душу вымотал.
Они сидели в избушке. Было сыро и пахло прелью. Пётр Ослядюкович, от нечего делать, перебирал на столе янтарные бусы, молчал. Нянка маялся, тяжело вздыхал, чесал затылок или бороду.
К избе подъехали верхоконные.
Пётр Ослядюкович напрягся. Внутри всё сжалось. Неужели они? Он непроизвольно потрогал меч, опять опустил руку на стол, забарабанил пальцами. Нянка кашлянул от волнения.
Дверь скрипнула.
Нагибаясь, вошли Семён, Микула и Митрофан.
Тут же следом ввалились прятавшиеся в округе дружинники, повалили всех троих на пол, заламывая руки.
Пётр Ослядюкович с Нянкой переглянулись – гладко получилось.
–Ну, здравствуй, воровская рожа! – прогремел торжественно Пётр Ослядюкович.
–Твоя взяла, воевода, – прохрипел Семён. – Поймал.
–Моя взяла, – согласился повеселевший Пётр Ослядюкович. – Отпустите их. Уже не сбегут.
Дружинники отошли к двери. Семён и Микула, медленно поднялись, отряхиваясь. Встал на ноги и невинно пострадавший Митрофан.