Страница 37 из 110
Председатель Думы Родэянко, прозванный за внешний вид «самоваром», а за зычный голос-«барабаном», отправился в Могилев, где обратился к Николаю Николаевичу:
— Ваше высочество, как же так, нельзя же палками драться!
Последовал ответ вполне в стиле великого князя: – Я должен сказать одно: я верующий человек, и мне остается надеяться на милость божию. У меня нет винтовок, нет снарядов, нет сапог, и я к вам как Верховный Главнокомандующий предъявляю требование как к Председателю Государственной Думы – поезжайте в Петроград в обуйте мне армию, я не могу этого видеть; войска не могут сражаться босыми .
Родзянко заполучил письменную просьбу Ставки и поспешил в Петроград. «Свой план действий я расположил так, — говорил он, – что если удастся общественное мнение вытащить на сапогах, тогда половина дела сделана; к этому пристегнутся и винтовки, и снаряды». До обеспечения всем этим было еще далеко, но Родзянко получил возможность пока поднять страшный шум — армия пошла на поклон не к правительству, а к «общественности», т.е. к буржуазии.
В верхушке бюрократии без труда разглядели смысл стенаний Родзянко о босом воине. Он с близкими членами Думы порешил для начала обуть солдат созывом съезда председателей губернских земских управ для обсуждения сапожных дел. За разрешением Родзянко отправился к министру внутренних дел Маклакову.
– Да, да, то, что вы говорите, вполне совпадает с имеющимися агентурными сведениями, – объявил министр Родзянко.
– С какими сведениями?
– По моим агентурным сведениям под видом съезда для нужд армии будут обсуждать политическое положение в стране и требовать конституцию..
– Вы с ума сошли… – рявкнул Родзянко, подскочив в кресле.
– Какое право вы имеете так оскорблять меня. Что я, председатель Государственной Думы, прикрываясь в такое время нуждами войны, стал бы созывать съезд для поддержки каких-то революционных проявлений?! Кроме того, вы вообще ошибаетесь, потому что конституция у нас есть.
Министр устоял. «Общественные» организации принялись за сапоги без бюрократических согласований. Оборотистые промышленники, когда выяснилась нехватка дубильных веществ, послали ходока в Аргентину. «Сапожный» кризис к 1916 году, прошел. Казна очень неплохо платила.
Но нараставшую кампанию, сосредоточившуюся на Сухомлинове, двор не мог игнорировать. Определенно нужен был козел отпущения за поражения. Тот еще сделал фатальную ошибку, выразив недовольство Распутиным и обозвав его «скотиной». Распутин поклялся «сокрушить» военного министра.
25 июня 1915 года на заседании Совета Министров фельдъегерь вручил Сухомлинову личное письмо царя, повелевавшее министру сдать должность. Николай II присовокупил: «Сколько лет проработали мы вместе, никогда недоразумений у нас не было. Благодарю Вас сердечно за Вашу работу и те силы, которые вы положили на пользу и устройство русской армии. Беспристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников». Современники, собравшиеся в начале августа 1915 года на четвертую сессию Государственной Думы, жаждали министерской крови. В закрытом заседании 345 голосами из 375 Дума предложила правительству предать Сухомлинова суду. Пошло следствие, и в мае 1916 года Сухомлинов угодил в Петропавловскую крепость.
Уход министра не смягчил страстей. B.B. Шульгин, свидетель и участник происходившего, в глубокой старости попытался передать настроение того времени: «Ужасный счет, по которому каждый выведенный из строя противник обходился нам за счет гибели двух солдат, показывает, как щедро расходовалось русское пушечное мясо. Один этот счет – приговор правительству и его военному министру. Приговор в настоящем и будущем. Приговор всем нам, всему правящему и неправящему классу, всей интеллигенции, которая жила беспечно, не обращая внимания на то, как безнадежно, в смысле материальной культуры, Россия отстала от соседей.
То, что мы умели только петь, танцевать, писать стихи и бросать бомбы, теперь окупалось миллионами русских жизней. Мы не хотели и не могли быть «эдисонами», мы презирали материальную культуру. Гораздо веселее было создавать мировую литературу, трансцендентальный балет и анархические теории. Но зато теперь пришла расплата. «Ты все пела… Так поди же, попляши». И вот мы плясали «последнее танго» на гребне окопов, забитых трупами».
Статистика: в самой начале войны срединные империи выставили на русский фронт 42 пехотных и 13 кавалерийских дивизий. Против Франции-80 пехотных и 10 кавалерийских дивизий. К осени 1915 года на русском фронте было 116 пехотных и 24 кавалерийских дивизии, на Западе стояло 90 пехотных и 1 кавалерийская дивизия. Следовательно, если в начале войны против России действовал 31% всех вражеских сил, то, спустя год, более 50% всей вооруженной мощи Германии и Австро-Венгрии было сосредоточено на русском фронте. А еще Кавказский театр…
Великое отступление
Штаб Северо-Западного фронта. Главнокомандующий M.B. Алексеев в тяжелых раздумьях – перед его глазами катастрофа на Юге, Ударившийся в панику Иванов уже думает о сдаче Киева и отводе войск за Днепр. Что сулит завтрашний день Северо-Западному фронту, в который включена часть разбитых на Юге войск, среди них тяжко пострадавшая 3-я армия? Таран Макензена превратился в гигантскую клешню, охватывающую центральную Польшу с юга, вот-вот навстречу ей протянется из Восточной Пруссии вторая. Тогда судьба русских войск между Вислой и Бугом предрешена.
На всем Европейском фронте 108 пехотных дивизий, 16 стрелковых бригад и 35 кавалерийских дивизий. Но неполного состава. По штатам они должны были иметь 1,5 млн. человек, на деле в строю едва миллион бойцов. Что делать?
«Алексеев, – записывает 8 июня генерал Палицин, — чувствует и, скажу, видит, насколько положение наше при отсутствии средств к борьбе хрупко, он видит и необходимый в наших условиях исход. Гуляя вечером между хлебами, мы, в разговоре, часто к нему подходим и скоро от него отходим. Мы как-то боимся своих мыслей». Палицын, начальник генерального штаба в 1905— 1908 годах, следовательно в прошлом начальник Алексеева, теперь его желанный, уважаемый собеседник. Алексеев делится с ним самым сокровенным.