Страница 12 из 14
преподобный эверли томас
И все же.
роджер бевинс iii
И все же никто никогда не приходил сюда обнять кого-нибудь из нас, произнося нежные слова.
ханс воллман
Никогда.
роджер бевинс iii
XXVI
И вскоре мы, как море, окружили каменный белый дом.
преподобный эверли томас
И протолкавшись вперед, выспрашивали у мальчика подробности: Что он чувствовал, когда его так держали? Правда ли, что посетитель обещал вернуться? Не подавал ли он каких-нибудь надежд на изменение сущностного положения мальчика? И если подавал, то не может ли эта надежда распространяться и на нас?
роджер бевинс iii
Чего мы хотели? Мы хотели, чтобы парнишка увидел нас, думаю я. Мы хотели его благословения. Мы хотели знать, что это явно зачарованное существо думает о наших собственных причинах, побуждающих нас остаться.
ханс воллман
Если говорить по правде, то здесь среди многочисленных присутствующих не было ни одного – даже среди самых сильных – кто не испытывал бы некоторых сомнений касательно мудрости его или ее выбора.
роджер бевинс iii
Внимание и любовь этого джентльмена улучшило наше представление о мальчике, мы обнаружили, что ищем хотя бы малейшей возможности сблизиться с ним.
преподобный эверли томас
С этим новоявленным принцем.
роджер бевинс iii
Вскоре очередь жаждущих поговорить с парнишкой вытянулась по дорожке до коричневого, построенного из песчаника дома Эверфилда.
ханс воллман
XXVII
Я быстро.
джейн эллис
Сомневаюсь.
миссис абигейл бласс
Но миссис Бласс, прошу вас. Все получат…
преподобный эверли томас
«Раз на святки папа возил нас на замечательный деревенский праздник». Кхе-кхе.
миссис абигейл бласс
Пожалуйста, не толпитесь. Просто стойте в очереди. Обслужат всех.
ханс воллман
Она ноет и ноет и всегда должна быть первой. Во всем. Чем, скажите мне, она заслужила такое…
миссис абигейл бласс
Вы можете кое-чему у нее поучиться, миссис Бласс. Посмотрите на ее осанку.
ханс воллман
Как она спокойна.
преподобный эверли томас
Какая у нее чистая одежда.
роджер бевинс iii
Джентльмены?
Если позволите?
Раз на святки папа возил нас на замечательный деревенский праздник. Над дверью мясной лавки висел превосходный навес из мясных туш: олень с торчащими потрохами, прикрепленными проволокой к шкуре, словно громадные ярко-красные гирлянды; фазаны и селезни висели головами вниз с крыльями, распростертыми с помощью провода в фетровой обмотке, обмотка подбиралась в цвет соответствующим перьям (это они сделали очень умело); по обе стороны двери стояли поросята, а на них, словно маленькие всадники, сидела дичь, все это украшено зеленью и обвешано свечами. На мне было белое. Я была хорошенькой девочкой в белом, длинная коса висела сзади, и я специально покачивала ею, вот так. Мне не хотелось уходить, и я стала беситься. Папа, чтобы меня успокоить, купил оленя и позволил мне помочь ему привязать его к задку нашей телеги. У меня и теперь это перед глазами: деревня остается позади в предвечернем тумане, с безжизненного оленя капает кровь, оставляя след, на небе мерцают звезды, бегут ручейки и журчат под нами, когда мы проезжаем по стонущим мостикам из свежесрубленных деревьев, мы едем домой мимо собравшихся…
джейн эллис
Кхе-кхе.
миссис абигейл бласс
Я чувствовала себя новым видом ребенка. Не мальчиком (совершенно точно), но и не (обычной) девочкой. Представительницы облаченной в юбочки расы, вечно вертящиеся вокруг сервировочного столика, не имели ко мне никакого отношения.
Понимаете, я вынашивала такие огромные надежды.
Мир казался таким безграничным. Я собиралась побывать в Риме, Париже, Константинополе. Я воображала подпольные кафе, где мой друг (красивый, щедрый) и я сидим у влажной стены и обсуждаем… всякое. Глубокие вещи, новые идеи. Загадочные зеленые огни светятся на улице, море поблизости плещется у грязных покосившихся причалов; происходит смута, революция, в которой мы с другом должны…
Но, как нередко случается, мои надежды… не осуществились. Мой муж не был ни красив, ни щедр. Он был зануда. Со мной он не был груб, но и нежности я от него не видела. Ни в Риме, ни в Париже, ни в Константинополе мы не побывали, только ездили бесконечно туда-сюда, до Фэрфакса к моей престарелой матери и обратно. Он, казалось, не замечал меня, но только предпринимал попытки владеть мной; он шевелил своими тараканьими усами, каждый раз когда находил меня (а находил он меня часто) «глупой». Я говорила что-нибудь, на мой взгляд, верное и важное, касательно, например, его неспособности продвинуться в профессии (он был нытиком, всегда воображал себя жертвой какого-нибудь заговора, и, видя презрение к себе, вступал в очередную пошлую свару и вскоре оказывался за дверями). Но он только шевелил усами и объявлял мои слова «женским взглядом на вещи» и… больше ничего. Он пропускал мои слова мимо ушей. Послушать, как он хвастался, говорил, какое впечатление произвел на какого-то мелкого служащего «остроумным» замечанием, тогда как я была там и слышала его замечание, видела, что этот служащий и его жена едва сдержались, чтобы не рассмеяться в лицо напыщенному маленькому ничтожеству, и это было… мучительно. Понимаете, я ведь была тем прекрасным ребенком в белом, Константинополь, Париж и Рим носила в сердце и не знала тогда, что принадлежу к «низшему виду», что я «всего лишь» женщина. А потом, как-нибудь вечером, стрелял в меня особым взглядом (я хорошо его знала, этот взгляд), который означал: «Подготовьтесь, мадам, вскоре я взгромозжусь на вас, сплошные бедра и язык, мои маленькие усики вроде как размножились, чтобы иметь возможность поприсутствовать в каждом месте входа, так сказать, а потом я снова взгромозжусь на вас, напрашиваясь на комплимент», – это было больше, чем я могла вынести.
Потом пошли дети.
Да, дети. Три замечательные девочки.
В этих девочках я нашла свой Рим, Париж и Константинополь.
Он не проявляет к ним ни малейшего интереса, разве что любит использовать их, чтобы получше подать себя публике. Он слишком строго наказывает одну за какой-нибудь незначительный проступок, отвергает робко высказанное мнение другой, громко читает лекцию всем о каком-то очевидном факте («Понимаете, девочки, луна висит там среди звезд»), словно вот только что открыл это, а потом оглядывается, чтобы понять, какой эффект его мужественность производит на прохожих.
джейн эллис
Прошу вас.
Столько людей ждет.
миссис абигейл бласс
Будет ли он заботиться о них?
В мое отсутствие?
Кэтрин скоро пойдет в школу. Кто будет смотреть, чтобы она хорошо одевалась? У Марибет больная нога, она слишком застенчивая и часто приходит домой в слезах. Кому она будет жаловаться? Алиса нервничает, потому что она послала свои стихи для публикации. Не очень хорошие стихи. Я хочу дать ей Шекспира – пусть почитает. И Данте, и мы вместе попробуем поработать над каким-нибудь стихотворением.