Соболиные сопки

Много раз приходилось мне подниматься по Мине и, до мелочей изучив русло, я легко проводил лодку и в глубоких сумерках, а на отдельных участках мог заплывать в начало тони даже в кромешной тьме ночи. Ориентиром служил какой-то неведомый компас, установленный в голове, и доверял я этому компасу безмерно. Хотя, справедливости ради, нужно признаться, что были такие перекаты, которые я проходил на счёт. Выходишь с плёса, становишься под перекат и, двигаясь вдоль него, считаешь до двенадцати. И сразу поворачиваешь, начинаешь подниматься. Всё кругом ревёт и стонет, уши закладывает от неимоверного шума, рядом с бортами мелькают верхушки камней, а кровь закипает от бешеного выброса адреналина. Следующий перекат считаешь до восьми. Это всё очень сложно и приходит лишь с годами тренировок. Вообще, я бы ни кому не советовал кататься по горным рекам ночами. Это моя дурная самоуверенность и лихая молодость гоняла меня в такие рискованные, неоправданно рискованные экспедиции. А перекатов этих на каждой реке тьма тьмущая, поди, запомни, какой перекат на какой счёт проходить надо.

Василий Мартынович относился ко мне очень тепло и доверчиво. После таких ночных покатушек он не ворчал, не ругался, не пытался меня как-то переделать, он просто очень мягко замечал: – у тебя ведь дети ещё малые, а ты шалишь.

                        ***

В этот раз мы отправились на рыбалку на «казанке». Во-первых, вода была подходящая, можно было проскочить почти все перекаты, во-вторых, торопились, Василий Мартынович задержался на работе, и выезжать пришлось глубоким вечером. Была и ещё одна причина, она, пожалуй, что главная: начинался ход сига, а с плавёшкой управляться гораздо удобнее на «казанке», на вёслах.

Вещей всегда брали по минимуму, старались не загружать лодку. Так и сейчас, бензин, продукты, уложенные в бак для рыбы, две шубы, вместо спальников, да крестовина с сеткой. Остальное всё по мелочам: ключи, запасной винт, котелки, спиннинги.

На малом газу из протоки, на основное русло и.… Вперёд! Вперёд!

Вечерние сумерки поджимали и мы старались проскочить как можно большее расстояние, хотя понимали уже, что ночевать придётся не на своём таборе, а там, где застанет полная темень. Вечерняя река завораживала волшебством, отливая во все стороны мириадами рассыпавшихся блёсток, а тёмные, угрюмые берега навевали какую-то таинственность. Хотелось лететь и лететь неведомо куда, не касаясь этих угрюмых, погрузившихся в сумерки берегов, лететь, не ведая времени, не измеряя пространства, тянуть и тянуть за собой пузырящийся след от работающего мотора.

Под мерный гул мотора, накрывшись шубой и отвернувшись от встречных потоков прохладного, речного воздуха, от обрывков тумана, выплывающего из таёжных распадков, Василий Мартынович, кажется, дремал. Я же, такого права не имел и тянул шею, разглядывая знакомые очертания берегов, угадывая проходы через перекаты, вспоминая преграды и препятствия, которые встретятся впереди.

Поднявшаяся над тёмным монументом хребта жёлтая, пятнистая луна окрасила реку радостным, голубоватым сиянием. Глаза быстро привыкли к такому освещению, и у нас появилась надежда проскочить эти оставшиеся двадцать, двадцать пять километров, чтобы ночевать на своём любимом таборе. Место то, куда мы стремились, называется Ломор, или по-другому Ломорская яма.

В прошлые выходные мы уже были там, пробовали плавить, но убедились, что ещё рановато, сиг ещё не подошёл. Пришлось довольствоваться хариусом на мушку, да ленком на мыша. Хариус брал хорошо, жадно кормился на самой яме, а вот ленок стоял под перекатом и брался только на мыша, ночью. Днём же перепробовали все блёсна и не поймали ни одного. И вот теперь, спустя неделю, мы были уверены, что едем как раз вовремя, и сига возьмем, и ленок уже должен кормиться более активно.

Я «надеялся» встретить на реке таких же фанатов, но за всё время путешествия нам не попалась ни одна лодка, а на берегу не мерцал ни один костерок. Вообще, ни какой рыбак не любит близкое соседство с себе подобными, старается разорвать, увеличить это расстояние. Так и мы, в тайне, в душе радовались, что никого не встретили, хотя понимали, что на таких-то расстояниях помешать друг другу просто невозможно. Но натура человеческая такова, и мы радовались.

Проскочив по Мине пару километров, причалили к песчаной косе и перекинули бачёк, подцепив полный, чтобы бензину хватило до места. Полтора бака бензина утащили на берег и спрятали в кустах, – на обратную дорогу.

Лодка, словно отдохнув у берега, да ещё и избавившись от лишнего груза, стремительно рвалась навстречу бурному течению горной реки. Василий Мартынович, прекрасно чувствуя серьёзность положения, в шубу больше не заворачивался, а, ухватившись за борта, смотрел вперёд, с трудом различая даже очертания самой реки. Встречный воздух выбивал из глаз слезу, но он не отворачивался, не смахивал эту слезу, он просто был солидарен со мной, разделял всю ответственность момента.

Луна, так ярко и радостно светившая в самом начале ночи, вдруг померкла, поблекла, словно принакрылась какой-то прозрачной, кисейной пеленой. Берега уже не виделись чётко, не выделялись узорчатой, резной полосой, а только призрачно определялись, скорее даже просто вырисовывались памятью. Напряжение возрастало с каждым поворотом реки, хотелось сбавить газ и погасить скорость.

До места оставалось несколько поворотов, несколько перекатов. Да, эти перекаты наиболее опасны, наиболее трудны для прохождения, но их всего несколько. А там…. Любимая яма, приготовленный бивак, огромная куча сухих дров, прибитых к скале в многоводные годы и высушенные за эти годы до звона. Там наше место….

Я напрягал до предела зрение, я слушал гул переката, я чувствовал, как приподнимается корма лодки, попадая на мелководье, как меняется гул мотора. Я словно на ощупь, по счёту, известному лишь мне, проходил перекат за перекатом. Я напряжённо улыбался, как старым знакомым, камням, торчащим рядом с бортами, окутанным бешеной пеной, сбитой почти, что в коктейль.

Осталось два переката. Я знал их досконально. Я мог их пройти…. Мог! Всего неделю назад мы проходили здесь. Этот перекат и не сложный вовсе, хорошая струйка, глубокая, почти под самым берегом. Правда, несколько валунов на пути, но их легко заметить даже в темноте, они так вскипают белой пеной, что не заметить их просто невозможно.

Я аккуратно подвожу нос лодки к пенной, ревущей струе и добавляю газ, пересиливаю мощь течения. Набрав скорость, привстаю, чтобы увидеть первый камень и вовремя обойти его. Помню, что обходить его надо со стороны берега, это легко, это просто, чуть шевельнёшь румпелем и лодка послушно, словно сама, словно и без твоего участия, обойдёт камень, обрулит его. Вот он, вот проходит рядом и остаётся сзади. Вот второй, вот ещё, ещё….

Краем глаза замечаю какую-то черновину со стороны берега, но отбрасываю, отталкиваю от себя это ночное видение. Я же знаю, что там ничего нет, там просто не может быть ничего! Ничего! Ведь всего неделя прошла…. Там не было ничего!

Оказывается за эту неделю подмыло корни береговой осины и она рухнула, удержавшись за берег, а вершиной упёрлась в камень. Таким образом, она полностью перегородила струю, по которой мы поднимаемся. Сильное течение обломало сучья, придавило, притопило ствол, над которым лодка проскочила, а мотор налетел, ударившись редуктором. Шпонку срезало и лодка, безвольно повинуясь течению, развернулась поперек и прижалась к торчащим из воды обломкам сучьев. Всё это случилось так быстро. Так быстро!

Лодка «казанка» выпускалась нескольких модификаций. У нашей по бокам были такие небольшие отростки-крылья, для лучшей глиссады и большей грузоподъёмности. Но в такой ситуации, которая случилась с нами в этот раз, крыло сослужило самую дурную помощь. Вода накатилась на это крыло, придавило его, захватило еще большую площадь и течением стало легко опрокидывать лодку. Я только и успел крикнуть: – Прыгай!!! И сам, оттолкнувшись ногами, вылетел за корму, прямо через мотор.