Страница 7 из 12
Преподобный Савва Освященный.
Фреска
Во время еды конечно же читалось Священное Писание (в современном Уставе, например, предписывается чтение Апостола). Подобную традицию и сегодня могут видеть паломники, например, на Святой Горе Афон. Афонское всенощное бдение длится не два и не три часа, а шесть, восемь, десять; хоры поют по два часа, сменяя друг друга, и в середине службы паломников могут пригласить в качестве подкрепления перекусить, выпить чашку кофе. И в этом «перекусе», телесном подкреплении (не нужно думать, что ели вкусно, много или изысканно, просто надо было какие-то «дровишки бросить в топку») не было ничего иноприродного по отношению к службе. Вообще в том, как устроено древнее богослужение, очень ясно ощущается баланс между поддержанием телесных сил и парением духа: важно постоянно питать и занимать дух, при этом обращать необходимое внимание на тело, давать ему вовремя подкрепление.
Затем, после краткой трапезы, бдение продолжалось и длилось до самого утра. С восходом солнца, на пике богослужения, совершалась Божественная литургия, монахи причащались Святых Христовых Таин, брали с собой запасные Дары и расходились в свои пустынные кельи. Вот так схематично, гадательно мы можем представить службу Лавры Саввы Освященного во времена ее расцвета. Это – монашеская традиция.
И снова мы можем видеть тут две константы богослужебной жизни: главное и путь к главному. Главное – это Евхаристия, и путь к главному – это непрестанная молитва, богослужебное время в пространстве астрономических суток.
Молитвы горожан и епископа. Кафедральное епископское богослужение
Но не все становятся отшельниками. Возникновение монашества не означает, что теперь истинные христиане – это только монахи: можно было быть христианином и в городе. Как мы знаем, преподобный Макарий Великий на вершине своих трудов получил откровение: ему было обещано Духом показать истинных подвижниц. И преподобный нашел их не в пустыне, а в городе: это были жены двух братьев – женщины, которые много лет провели на одной кухне и никогда не ссорились. Таким образом Церковное Предание примиряет, уравнивает монашеское и мирское, свидетельствуя о том, что брак – не ниже монашества, мирянин может быть истинным христианином так же, как и монах; монах так же подвержен падению и внушению голоса врага, как и мирянин.
Итак, как же совершается молитва городских христиан? В каждом городе есть епископ. Роль епископа во времена внешней победы христианства и благожелательной политики государства к Церкви обрастает административными обязанностями: это теперь не только ставленник и продолжатель дела апостолов, но и «управленец», ответственный за свою общину, вынужденный договариваться с властями и с власть имущими. Но, как и в первохристианские времена, первое дело епископа – возглавлять богослужебную жизнь Церкви.
Вокруг епископа формируется особенное богослужение, которое называется кафедральным. Самыми влиятельными епископскими кафедрами с кафедральными храмами, конечно, были кафедры крупных столичных городов, а также Иерусалимская, с Храмом Гроба Господня, и, в чуть более поздние времена, Константинопольская, с храмом Софии Константинопольской. Чин кафедрального богослужения существовал параллельно с монашеским и отличался своими особенностями. Какими?
В богослужении практически всех крупных городов, в первую очередь Иерусалима, выделяются постоянные процессии по святым местам города – храмам, часовням, другим памятным местам. Такие шествия сопровождались пением, на остановках возглашались ектеньи и молитвы. Заканчивались шествия, как правило, в храме, где совершалась литургия.
Кафедральное богослужение – это богослужение, принципиально возглавляемое иереем, в данном случае архиереем. По сути, монашеское богослужение (за исключением литургии) можно совершать без священника. Сегодня у нас, в Русской Православной Церкви, монахи через какое-то время после пострига практически без исключения принимают священный сан, становятся иеромонахами, но раньше так не было. Монашеская община жила, трудилась, приглашала из ближайшего селения или деревни священника, который совершал Евхаристию и уходил обратно. А монахи жили со своим игуменом, который был главой общины, но не обязательно или по меньшей мере не сразу – священнослужителем. Ведь монашеская жизнь в определенной степени противоречит пастырскому послушанию – вспомним, что даже преподобного Сергия Радонежского пришлось очень долго уговаривать стать священником.
Многое в нашей службе связано с кафедральным епископским богослужением. Что, например? В нашем чине в конце вечерни и утрени следует просительная ектенья (она внешне заметна тем, что хор припевает не «Господи, помилуй», а «Подай, Господи»), а затем произносится священником молитва главопреклонения. Все призываются наклонить головы, и произносится возглас – конечная часть молитвы, которую священник читает вполголоса или про себя. Вот это место – след древнего обряда. Как он возник? На епископское кафедральное богослужение – то есть в храм, в котором служит архиерей, – собиралась городская община, и в конце службы каждый прихожанин подходил к епископу, и тот преподавал благословение, возлагая руку на голову. Отсюда и название молитвы – молитва главопреклонения. Сейчас этого реально не происходит, поскольку архиерейское богослужение стало редкостью, стало атрибутом престольного праздника по многим причинам: на востоке – гонения, в России – епархии, охватывающие огромную территорию, где человек может епископа увидеть крайне редко или вообще ни разу в жизни не увидеть. Но след того древнего богослужения у нас есть, и след, заставляющий задуматься. Молитва главопреклонения содержит образец индивидуального внимания к каждому человеку. Из подобных обрядов у нас осталось только целование креста после литургии, когда священнослужитель руками, которые возносили Святые Дары, каждого отдельно благословляет.
Немногое осталось от тех древних чинов, но в этом немногом оставшемся мы можем видеть образ и образец того, как Церковь-мать заботится о каждом своем «ребенке», как она его вовремя кормит, как постоянно учит, понимая, что ему нужно не только чувствовать себя частью общего, но и испытывать внимание индивидуальное, отдельное. Если быть внимательными к богослужению, то мы заметим, увидим в нем все поучительное, все, раскрывающее путь человека к Церкви, а значит, и путь человека к Богу. Все, что нужно человеку, чтобы спасаться.
Богослужение кафедральное было гораздо более сложным, чем монашеское. Об этой сложности мы можем судить, например, по житию преподобного Романа Сладкопевца, величайшего певца и гимнографа христианской Церкви. Житие это очень похоже на легенду. Роман Сладкопевец был диаконом храма Святой Софии в Константинополе и, хотя не имел ни звучного голоса, ни хорошего слуха, помогал при богослужении, а певцы над ним смеялись. Очень важно заметить то, что певчие были насмешливы. Человек, получивший от Бога талант, бывает склонен приписывать его себе и гордиться: как говорится в русской пословице, «где голосок, там и бесок»… И в храме это очень чувствуется, в том, например, как певчие переговариваются, перешептываются во время службы: им «позволено» больше, чем другим. В этом можно видеть возобновляющееся искушение из древних до наших времен: ощущение больших возможностей, следовательно – не большей ответственности, а больших прав.
Житие говорит о явлении преподобному Роману Матери Божией, которая протянула диакону свиток, чтобы он съел его, – свиток показался преподобному Роману слаще меда. На службе он вышел и неожиданно для всех спел сочиненный им удивительный кондак Рождества Христова: «Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит». Что здесь важно не пропустить? Вот что, пожалуй: то, что человеку дано, дано свыше, и дано человеку убогому – тому, который смирялся, когда люди над ним смеялись.