Москва, 1941

«Шуленбург… сказал, что он с самым глубоким сожалением должен заявить, что еще вчера вечером, будучи на приеме у наркома т. Молотова, он ничего не знал… Германское правительство поручило ему передать Советскому правительству следующую ноту. "Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры". Шуленбург говорит, что он не может выразить свое подавленное настроение, вызванное неоправданным и неожиданным действием своего правительства. Посол говорит, что он отдавал все свои силы для создания мира и дружбы с СССР».

Отметим, что в ноте в качестве причины начала войны указывалась готовность СССР напасть на Германию. Этот тезис неоднократно позже повторялся политической верхушкой рейха, и особенно Адольфом Гитлером. Тезис оказался живучим и обсуждается до сих пор. Необходимо констатировать, что, несмотря на всю милитаризацию экономики, СССР был не в состоянии вести крупномасштабные военные наступательные действия. Год назад завершилась «Зимняя война», которая выявила все слабости советских вооруженных сил. По «новой границе», которая досталась СССР в результате более политических, чем военных удач, спешно строились укрепленные районы. Они должны были задержать наступающих на несколько недель, чтобы дать возможность провести мобилизацию и развернуть армию. Слабость транспортных коммуникаций, в том числе в западных округах, делала этот процесс крайне медленным.

Но вернемся в раннее утро 22 июня. В 5:45 в кабинет Сталина уже вошли: Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис и Жуков. Машину германского посольства видел на Манежной площади возвращавшийся с вечеринки студент Театрального училища им. Щукина Володя Этуш. Он не раз рассказывал, что тогда он хоть и «обратил внимание на эту машину, но никакого нехорошего предчувствия не возникло». Германское посольство находилось недалеко от Кремля – на улице Станиславского (Леонтьевский переулок), дом 10. Этуш пришел домой, лег спать, а в 12 часов его разбудила мама и сказала, что началась война. «Никогда больше, даже в самые отчаянные мгновения на фронте, мне не было так страшно. Мама в ужасе смотрела, как меня трясет мелкой дрожью. Белая рубашка ходуном ходила у меня на груди».

Утро 22 июня

В шестичасовом утреннем выпуске новостей радио еще передавало сводку германского агентства новостей. Корреспондент «Последних известий» Радиокомитета СССР Николай Стор в это утро дежурил в «Последних известиях по радио». Он пришел в 6:30 утра и начал готовить семичасовой выпуск, не обращая внимания на трезвонившие телефоны. Наконец в 6:45 уборщица сказала ему, что по «горбатому телефону на замочке» звонят и ругаются, что никто не подходит. Стор понял, что звонят по вертушке. Действительно, с ним говорил Щербаков, который сказал, что по радио в 12:00 будет выступать Молотов (на самом деле в 6:00 еще не было известно, кто именно будет выступать). На вопрос о том, в связи с чем будет выступление, ответил: «Началась война с Германией. Только вы об этом широко не распространяйте». В этот момент ему позвонил из Киева Вадим Синявский, которого отправили вести репортаж о футбольном матче местного «Динамо» и ЦСКА, с нового республиканского стадиона, и прокричал по буквам, что Киев уже бомбили. «Вскоре приехали чекисты и заняли все выходы и коридоры. За три минуты до назначенного срока приехал т. Молотов. Он сел за стол, раскрыл папку и начал читать приготовленную речь. За полминуты до срока он встал и прошел в студию к микрофону. Стор подошел и налил нарзана в стакан. – Уберите все лишнее! – резко сказал Молотов. Левитан объявил его выступление. Молотов говорил очень волнуясь, нервно. Но записали все хорошо».

Вечером 21 июня сотрудник НКВД Александр Самуилович Черкасский, в задачу которого входило обеспечение охраны Сталина, находился в Театре им. Вахтангова, где должна была состояться премьера спектакля «Маскарад». Ожидали приезда правительства. Но премьера прошла без высшего руководства страны.

В 1941 году роль и влияние радио были даже большим, чем у нынешнего телевидения. Был важен буквально каждый звук (кадры кинохроники)

Утром 22-го именно Черкасский и его люди были отправлены на Центральный телеграф. Сталин отказался выступать, мотивировав тем, что политическая обстановка не ясна и он выступит позже. До 12 часов Политбюро редактировало заявление, черновик которого набросал Молотов, ему же принадлежат слова «Враг будет разбит. Победа будет за нами». В 12.05 Молотов вышел из кабинета Сталина и уже в 12:15 выступил по всесоюзному радио с обращением к советскому народу, из которого наша страна узнала о нападении Германии на СССР и о начале войны. Уже в 12:25 он вернулся в кабинет Сталина, благо все было совсем рядом. «Ну и волновался ты, – произнес Сталин, обращаясь к Молотову, – но выступил хорошо». «А мне казалось, что я сказал не так хорошо», – ответил тот». Речь Молотова так больше и не повторили, последующие 9 раз сообщение в тот день до окончания трансляции в 23:00 зачитывал Левитан.

С утра по радио шли объявления, что в 12 часов будет важное правительственное сообщение. В полдень радио было включено не только на улицах, но даже в читальном зале Исторической библиотеки.

В вузах шли последние экзамены. 22 июня в библиотеке начался обычный трудовой день. К 12 часам общий зал бы заполнен, даже была очередь, чтобы пройти в него. В комнату выдачи быстрыми шагами вошла член дирекции, дежурившая в тот день по библиотеке Анастасия Иннокентьевна Толстихина. Подойдя к библиотекарям, она сказала: «"Включите радио". – "Что случилось?" – "Война"». «Я вошла в зал. Сотни людей сидели, склонив головы над книгами, еще не зная этой страшной вести. Я должна была оторвать их от этой спокойной мирной жизни, включив радио. Эта минута запомнилась мне навсегда. Подойдя к репродуктору, я сказала: "Товарищи! Включаю радио" … больше говорить было не нужно, радио все договорило. Страшная весть о войне всколыхнула всех. В зале начался шум, плач, крики. Все бросились сдавать книги. Многие прощались, так как прямо от нас шли в военкомат. Через полчаса зал был пуст…», – вспоминала одна из сотрудниц библиотеки.

«Мы всегда очень аккуратно слушали радио, но надо же было так случиться, что на этот раз мы пропустили его. Мы были на даче и было воскресенье. Чудесный день, солнце», – вспоминала утро 22 июня 1941 года историк Милица Васильевна Нечкина. «По дорожке прибежала седая Зинаида Васильевна. – Вы слышали? – Она была совершенно белая. – Война! Бомбят наши города – Киев, Севастополь, это сказали в лавке, кто-то пришел из деревни. – Вздор, не может быть!»

Писательница Мария Иосифовна Белкина, жена критика, библиографа Анатолия Кузьмича Тарасенкова, вспоминает: «И сразу все оборвалось, все стало нереальным: все хлопоты, планы, желания, надежды, все споры, ссоры, вся жизнь… Тарасенков побежал в Союз, я пошла за ним, там было уже людно. Мне кто-то сунул страницы разорванной на части телефонной книги Союза писателей, я набирала номера знакомых и незнакомых и механически повторяла: в два часа (кажется, в два часа!) митинг в Союзе писателей на Воровского. И был митинг в том самом сологубовском – Наташи Ростовой – особняке. Митинг был короткий – все куда-то торопились. С трибуны маленькой сцены говорили, кажется, Фадеев, Эренбург, Ставский, не помню точно, помню, как рыдала Караваева. Потом все запели: "Это есть наш последний и решительный бой…"» Такие же стихийные митинги прошли по всей Москве.

«В Университете необычные строгости с пропусками, проводят работу по затемнению. В бюро говорят, что необходимо установить дежурство, предлагают часы. Мы выбираем 23 число с 8-ми до 4-х дня. Едем в общежитие. Не успели приехать, как сообщают: к 11 ч. вечера – снова в Университет. Общее комсомольское собрание. Радио ничего нового не сообщает, передают песни и марши, – записывает в дневнике студент Владимир Гусев. – В 11 ч. мы в аудитории, битком набитой нашим братом. Духота. Открывает митинг комсорг от ЦК ВЛКСМ. Говорит нескладно, очевидно, волнуется. Вслед за ним начинаются горячие выступления участников борьбы с белофиннами. Особенно хорошо из них говорят двое. Выступает профессор Зотов, начинающий так: "Бывают моменты, которые являются проверкой для целых классов, партий, народов и отдельных личностей. Мы сейчас проживаем такой момент…" Речь его была исключительно взволнованная, горячая. Зал был наэлектризован до крайности. После каждого выступления аплодировали стоя, долго, горячо. "Ура!" – непроизвольно вспыхивало в глубине зала и дружно подхватывалось всеми. Было жарко, все обмахивались. В час ночи принимали резолюцию: "Комсомольская организация МГУ считает себя мобилизованной и отдает себя в распоряжение партии и правительства, готовая к выполнению любых порученных ей заданий…"».