Я - подводная лодка!

- Где живет твоя Наташа?

- В Сокольниках. Олений вал, дом девять...

Доктор нас не слышит, он поучает Ищенко, который собирается после службы в мединститут:

- В хирургии, когда запутаешься, помни правило: беленькое сшивается с беленьким, красненькое - с красненьким...

Слава богу, кажется, зашивает. Аппендикс - в эмалированной чашке.

Данилова перенесли в каюту старпома, осторожно уложили на диванчик.

- Минералочки бы ему сейчас, - вздохнул доктор. - Ящичка два. Жидкая диета - соки, воды...

- Шура! - крикнул помощник. - А, ну тебя, я сам...

С резвостью, необычной для столь грузного тела, он слазил в жилой отсек и принес две бутылки боржоми.

- Из личных запасов.

- Ну, Федя!.. - развел руками Симбирцев. - Два ноль в твою пользу...

После операции, как водится, доктору преподнесли тарелку с жареным картофелем и двойную порцию пайкового вина. Не снимая халата, Андреев присел за стол, с которого стащили окровавленные простыни.

- Землетрясение-то было? - спросил он штурмана.

- Да покачало слегка...

- Черт! Не заметил. Обидно. Первый раз в подводное землетрясение попал.

А, в общем, он ничего парень, наш доктор. Случилась беда, и сработал четко, сделал то, что от него требовалось...

Я невольно сравниваю его профессию со своей...

"Зам по человеческой части"

Ошеломительно-горька жизнь начинающего "зама". Истинный смысл такой простой и такой понятной формулы - "ты отвечаешь за все!" - постигается на второй или третий день вступления в должность заместителя командира по политической части. Оказывается, ты действительно отвечаешь за "все" - в самом что ни на есть бездонном смысле этого коротенького слова. За все, что может уместиться в корпусе и на корпусе подводной лодки, за само положение этого "корпуса" в пространстве, то есть над водой и под водой; за людей, населяющих стальную "сигару", за их дела, слова и поступки - как на корабле, так и на берегу, на суше и на море, в отсеке и в квартире, в отпуске и в бою...

Ты отвечаешь за секретные документы и стрелковое оружие, за посуду "личного состава" и его эпидемиологическую безопасность, за своевременный просмотр кинофильмов и отправку писем, за теплые портянки и навигационные звезды.

Пункты обязанностей замполита простираются в корабельном уставе до двадцатой буквы алфавита, но к каждому из них можно дописать ещё целый том комментариев.

Поначалу это кажется нелепым розыгрышем или злым сговором, когда каждый из стоящего над тобой великого множества командиров, начальников, флагманских специалистов, инструкторов, инспекторов, встретив тебя в городе или на причале, в Доме офицеров или в казарме, в штабе или на корабле, начинает выговаривать за твоих подчиненных и их дела, напоминать, указывать, предупреждать, требовать, стращать...

Флагманский штурман выпытывает у меня, почему не пришли на занятия по специальности рулевые-сигнальщики; флаг-врач сердится на нашего доктора, который все ещё не заполнил слуховые паспорта на акустиков, посыльный из политотдела требует развернутый "анализ дисциплинарной практики" за прошедший месяц, проверяющий из флотской комиссии недоволен наглядной агитацией в кубрике, с кинобазы грозятся прекратить выдачу фильмов, если я не представлю выписку из вахтенного журнала "об утоплении" в прошлом году жестянки с кинокартиной "Афоня" при передаче с борта подводной лодки на плавбазу и выписку из приказа о наказании виновных; дежурный по соединению требует, чтобы выслали матросов очищать снег с закрепленного за нашей командой участка причального фронта, - попробуй ему скажи: "Обратитесь к старпому. Мне сейчас некогда: я выполняю указание комсомольского инструктора по подбору трех певцов для матросского хора"...

А тут ещё ворох грязного белья - бывших белых сорочек, манжет, кашне, фуражечных чехлов... И все это надо стирать и гладить, а ты живешь в каюте плавучей казармы, куда вода подается по расписанию и именно тогда, когда ты стоишь в строю на подъеме флага...

Первые выводы приходят вместе с первыми "фитилями": ты обречен жить между молотом и наковальней, ты вратарь, у которого сто ворот, и в каждые грозит влететь мяч. Правила игры чудовищно несправедливы. Но сказать "я не играю" некому и поздно. Тогда хочется закричать: "Ну, дайте же мне хоть немного времени, чтобы войти в курс дел!" Но никто но даст. Его просто нет. Ни у кого. Острейший дефицит. Море не ждет. Подводная лодка должна прийти в точку погружения точно в срок... Поначалу кажется невероятным и непостижимым - как это из всех этих завихрений, накладок, дел, помех, суеты сбивается плотный войлок службы. А служба правится.

В положенный час трещат малые барабаны и суточные наряды печатают шаг по причальной стенке. И заступают в караулы автоматчики в черных шинелях. И дымят трубы камбузов, невзирая ни на какие ураганы, тревоги, перешвартовки... И горнисты трубят поутру "повестку", и ровно в 8.00, едва отзвучат над гаванью позывные "Маяка", взлетают над острыми хвостами субмарин бело-синие флаги.

Чтобы такая сложная конструкция из металла, электроники и человеческих отношений, как военный корабль, действовала безукоризненно и эффективно, необходимо, чтобы каждый одушевленный её элемент на какое-то время - не на всю жизнь, на время службы или хотя бы дальнего похода сознательно согласился бы быть винтиком, шестеренкой в общем механизме, забыв или, точнее, припрятав человеческую гордыню; сознательно согласился бы делать быстро и четко только то, что от него требует координирующая центральная система - ГКП - главный командный пост. Быть винтиком, не превращаясь в него, ибо жизнь может потребовать мгновенного превращения "винтика" в ведущее звено. Так случалось не раз, и когда в бою на Щ-402 погибли командир, штурман и большая часть офицеров, лодку привел в базу матрос - штурманский электрик Александров, который, будучи "штифтиком", отвечающим лишь за исправность электронавигационных приборов, фактически был мастером, знающим не толику, а все дело разом. В истории морских войн известен случай, когда командование подводной лодкой принял фельдшер и привел её в родную гавань.

На корабле каждый должен уметь заменить другого - и рядом, и выше, и ниже. Просто "винтику" это не под силу. Такое умение должно питать уважение к самому себе, компенсировать моральный ущерб от выполнения куцых обязанностей функционера.

Бывают такие простые истины о всеобщем благе, постижение которых происходит не умом, а озарением сердца. Так было и со мной, когда я нутром прочувствовал, что только сознательное, а значит, добровольное исполнение своих обязанностей каждым из нас поможет легко и без издержек решить главную задачу, которая стоит в мирное время перед любым кораблем, высокая боевая готовность.

Можно в шестнадцать лет командовать полком и быть "пятнадцатилетним капитаном", но быть даже в мои двадцать семь "душой корабля", отцом, наставником, человеком, которому в разной степени доверяет и восемнадцатилетний матрос, и боцман, четверть века просидевший в прочном корпусе, искушенный командир и порывистый лейтенант, - дьявольски трудно.

А "разговоры по душам"?! О, эти разговоры по душам! Высший пилотаж "замовской работы". Тут все - и психология, и житейский опыт, и поединок характеров, и проникновение в запретные для стороннего пределы душевной жизни, чистота раскаяния...

Вот приходит провинившийся матрос, неловко заглядывает в дверь каюты:

- Вызывали, тарьщ-кап-нант?

В глазах тоска и готовность если не к стрелам праведного гнева, то к нуднейшей нотации.

- Вызывал, - отвечаешь с лошадиным вздохом, точь-в-точь как когда-то вздыхал отец, барабаня пальцами по школьному моему дневнику. - Садись, Василий (Николай, Петр, Абдул-Саид...).

Матрос слегка вздрагивает - так странно звучит в казенных устах родное имя. По себе знаю, как это действует: по фамилии, по фамилии, и вдруг по имени... Пододвигаешь вызванному стакан чая, помешивая ложечкой в своем. Матрос прихлебывает с видом приговоренного, чье последнее желание состояло именно в этом глотке, а ты, не замечая потупленных глаз, заводишь речь о пустяках и, когда настороженность, на твой взгляд, растает, как рафинад в кипятке, переводишь разговор к сути проступка.