Страница 17 из 146
- Когда я был в вашем возрасте, - повторил Фредерик, замедляя движения ложечки в чашке, - больше всего я боялся, что доживу до своего нынешнего возраста. Я боялся старости. Понимаете? Я не мог представить, что я буду делать, когда мне стукнет пятьдесят или шестьдесят лет! Да что там говорить, каждый новый день рожденья стал для меня очередной репетицией похорон. Я отчётливо сознавал, что с каждым годом я всё ближе и ближе к этой роковой черте… Я ненавидел свои дни рождения.
- Ого… – Шелли остолбенело уставилась на дядю. – Я… Я представляю, насколько это должно быть ужасным. Но… Но это так не похоже на тебя, дядя Фред! Мы же знаем тебя всю жизнь, и любой, подчеркну, любой твой день рожденья всегда был большим праздником.
- Верно. Просто в моей жизни вскоре произошло одно событие, которое изменило все мои представления и принципы.
- Какое событие?
Алан допил чай и укоризненно посмотрел на сестру. Он-то сразу догадался, что к чему…
- Я встретил вашу тётю. Урсулу. - Фредерик положил ложечку на блюдце и устремил взор увлажнившихся глаз во чрево полыхающего неукротимым огнём камина. – Никогда не упускайте свой шанс, дети. Никогда.
Шелли молчала, зачарованная этими такими простыми, но вместе с тем невероятно важными и проникновенными словами. Как часто она думала над чем-то подобным, задаваясь вопросами о состоятельности и целесообразности собственных мыслей. Как узнать? Как понять? Как не упустить свой шанс? Где он может быть? И кем? Кто он, её принц?..
- Что-то я не слышу несносного писка твоего телефона, - откашлялся Алан. – Обычно он трезвонит, не переставая, разве что до красна не раскаляется.
- Я выключила его, чтобы нам никто не мешал, - девушка поднялась с кресла, подошла к Фредерику, и присев на подлокотник, нежно обняла дядю, трогательно прижавшись к нему. – Дядя Фред, я обещаю, что постараюсь не упустить СВОЙ шанс. Честно. Я люблю тебя.
- И я люблю тебя, - Алан ободряюще сжал дядино плечо. – Мы тебя не бросим.
- Ловлю на слове, - Фредерик смахнул выступившие из глаз слёзы. – Вы всё, что у меня осталось.
______________________________________________________
После ужина и чая дядя Фред пожелал племянникам спокойной ночи, и сам отправился на боковую. С давних пор у каждого из них в доме старого де Феса имелось по собственной спальне на втором этаже, от дверей которых у них были ключи. И Фред никогда не ломился в запертые двери, даже в своём фамильном особняке. Он уважал права на личную жизнь и на неприкосновенность пусть и ограниченной, но частной собственности. Тем более что дело касалось его любимых племянников… Сам Фредерик спал на первом этаже. Их с Урсулой спальня располагалась напротив рабочего кабинета Фреда.
Шейла быстро и сноровисто задёрнула шторы на большом аркообразном окне, прикрутила свет люстры до мягкого таинственного полумрака, провернула в замке входной двери ключ, и занялась ревизией своих вещей, с головой закопавшись в сумку. Развесив большую часть одежды на вешалках в древнем платяном шкафу, девушка с радостным писком, с разгону нырнула на огромную двуспальную кровать, увенчанную старинным балдахином (она давно мечтала о таком же, и вовсю трезвонила об этом по поводу и без, намекая родителям, ЧТО она хотела бы на рождество). Раскинув руки, Шелли с наслаждением пошевелила кончиками пальцев ног. Кровать была чертовски мягкой и удобной, воздушной. Казалось, что ты тонешь в ней, что она затягивает тебя в царство сна, приглашает окунуться в сладкий омут дремоты…
Но хватит безвольно валяться и разнеживаться, подумала девочка, пора и готовиться баиньки. Для Шейлы эта процедура являлась настоящим священнодействием, без дураков. Она разделась, бережно развесила на высокой кроватной спинке майку, кофточку, колготки, шорты, и с чувством выполненного долга отправилась в смежную со спальней ванную комнату. Наскоро ополоснувшись и досуха вытершись огромным махровым полотенцем, Шелли натёрла лицо ночным кремом, накинула ночную рубашку сиреневого цвета, заканчивающуюся на уровне бёдер, и выключила свет. Комната погрузилась во тьму. Шелли, чертыхнувшись, на ощупь пробралась к окну и раздвинула шторы. В спальню робко проник ночной сумрак, принеся с собой серебристые блики тусклой одинокой ущербной луны, проглядывающей в разрывах чёрных туч. Шелли запрыгнула в постель и зарылась в подушках и одеяле, сооружая себе берлогу. Высунув наружу нос, девочка затихла. Она забыла взять с собой в кровать сотовый телефон, но он остался лежать выключенным на тумбочке зеркального трюмо. А ей уже не хотелось вставать. Старинные настенные часы, показывали подсвеченными фосфором стрелками двенадцать часов ночи. Шелли подтянула коленки к груди. Подумать только, как быстро бежит время. Нет, ей определённо уже не хочется вставать, по крайнеё мере до утра. Ничего с телефоном не произойдёт. Она ещё успеет поболтать с Моникой. А сейчас она так устала… И ей так хочется спать…
Её глаза сами собой закрылись, и Шелли не заметила, как заснула.
_________________________________________________________
Алан лежал, утопая в перине, и никак не мог заснуть. Может, виной тому была излишне мягкая и воздушная постель, может ещё что, но как бы там ни было на самом деле, сон не спешил идти к нему. Юноша долго ворочался и умащивался, подминая подушки и то накрываясь, то раскрываясь; пытался считать овец, вспоминал все известные стишки, но всё без толку. Вконец обессилев в борьбе с бессонницей, он повернулся на бок, подложил под щеку ладонь и замер. Длинные волосы упали ему на лицо, заслоняя обзор. Впрочем, Алан и не стремился что-либо рассматривать. Он наглухо задёрнул шторы и выключил свет, имитируя кромешно-чернильную обстановку своей комнаты в Детройте. Так ему было привычнее и спокойней.
Вообще-то Алан не страдал нарушениями сна и прочей белибердой: он мог заснуть где угодно и на чём угодно. И одолевшая его бессонница была для него в новинку. Юноша широко зевнул, прикидывая в уме, не заболел ли он ненароком какой гадостью? И тут же закутанная в ночную тишину комната наполнилась негромким смехом. Алану стало смешно. Он никогда ни болел. Тут, по всей видимости, собака зарыта совсем в другом месте. Найти бы только, где?
А дядя Фред действительно сдал… И гораздо больше, чем хочет показать. Вроде и улыбается, и смеётся над шутками и беседу поддерживает, а всё ж видно, КАК он страдает в глубине души. И это очень тяжело спрятать, подчас невозможно. И не нужно. Если всё время таить в себе скорбь и тоску, боль и слёзы, то это чревато. Не каждый человек способен выдержать подобный груз. Он может упасть на тебя, придавить, растоптать, уничтожить. Душа может не справиться с раздирающими её на части чувствами, и сама разорвётся. Сердце переполнится до краёв болью и грустью и захлебнётся от слёз. И остановится… А накатившее следом безумие выжжет черепную коробку дотла, ни оставив ничего. И человек умрёт.
Такова суровая горькая правда жизни. Алан кисло усмехнулся. Вот-вот, это как раз про него тоже. Пусть он никогда не болел физически, поскольку (что есть, то есть) был здоров, как лось, но уже давно сошёл с ума. Или был близок к этому. Или к чему-то в этом роде. Почему психов называют душевнобольными? Название болезни подразумевает причину. Но позвольте, болеть душой и клинить на голову это две совершенно разные вещи! Однако в обоих случаях вас заклеймят сумасшедшим. Но ведь в одном из случаев вы будете здоровы. Иначе всем, кто влюблён, кто страдает от потери близких, кто терзается творческими муками можно смело выписывать путёвку в жёлтый дом. Вот так то. Алан запутался только в одном. Он никак не мог решить, какой из диагнозов подходит ему больше. Что с ним? Кто он – просто странный чудной парень, или же опасный неуравновешенный психопат? Что у него болит – голова или сердце? Душа?..
Алана утешало, что всамделешние шизики никогда не признают себя клиническими полудурками, и не терзаются моральными вопросами о собственной невменяемости. Каждый сумасшедший гранитно уверен, уж он-то точно вполне здоров, просто весь остальной мир сошёл с ума и поэтому никто не понимает его. Никто не видит его уникальности и гениальности. Все психи.