Крейстонские туманы

— Как я мог забыть! Девятый день со смерти девушек. Один только Крейстон и вспомнил, хорошо, что остальным напомнил звонарь. Бедные глупые вертушки...

Теперь Черри пристально разглядывала панораму городка. Подъездная дорога к замку, в том месте, где сейчас остановился лорд, делала плавный изгиб и, через виадук, переброшенный над оврагами, соединялась с магистральным шоссе. А дальше, за силуэтами домов на городской окраине, скрывалась от взгляда.

— Догадываюсь о чем вы думаете, мисс, — негромко, для нее одной проговорил О’Райли, — Это только участок шоссе, он ведет в соседнее графство. За супермаркетом, вон той высоткой, мисс, шоссе обрывается, там борются с плывуном. И по этому отрезку шоссе лорд до места ярмарки скотоводов и каштановой рощи доехать никак не сможет. Пока. Вот когда достроят, другое дело... Эх, даже не знаю за какие грехи налогоплательщиков нам подарили эту четырехполосную магистраль...

— А как же люди добираются в соседнее графство мимо вас? — вдруг осознал проблему Лейзерс, незаметно подошедший к собеседникам.

— А, как всегда, — махнул рукой О’Райли, — Через Плимут или поездом. А у нас тут медвежий угол, благодатные места. Заповедник для браконьеров и контрабандистов. И большинство жителей округи только радовались нашему захолустью. Ну, кроме девушек на выданье, которых принцы на белых мерседесах через Плимут объехали...

— Ой, — вскрикнула Черри, — Кажется, туча к нам двинулась! Вас подвезти?

— Кого? Меня? — удивился бродяга, — Думаете, этот дождик сможет мне навредить?

Черри в ответ только улыбнулась, профессора, между тем уже перебирались через овраг, направляясь к джипу. Черри кивнула О’Райли и помчалась их догонять.

***

Лорд Крейстон оглянулся на дробный звук бурно пролившегося ливня. За окном кабинета сплошной пеленой хлещущие струи. Только что пейзаж сверкал всеми красками радостной весны. Ну, что ж, на то и апрель, хоть и на исходе. Апрель на исходе, вторую неделю ни письма, ни звонка! Где же девчонка! Он побарабанил пальцами по столу, насторожив Баска. В дверь кабинета тоже постучали. Это наверняка Гарри — новый мажордом. Пришел с очередным докладом ровно в одиннадцать часов. Барри, бывало, и вовсе забывал об этой формальности.

— Входите, дружище, к чему эти церемонии!

Мажордом вошел и встал у двери, разворачивая папку.

— Присаживайтесь к столу, друг мой, и впредь поступайте так, вы здесь дома.

— Спасибо за приглашение, — ответил мажордом и сел в приготовленное для него кресло, но Крейстон знал, завтра повторится все то же самое, и ему опять придется приглашать Гарри сесть.

— Вы так и не курите, сэр? — спросил мажордом.

— Курите, пожалуйста, мне это не мешает.

— Благодарю, но лучше я воздержусь, нехорошо искушать курильщика, решившего завязать. Кстати, ваша раздражительность пройдет вместе с зависимостью, потерпите еще пару месяцев.

— Я стал раздражителен? — забеспокоился Крейстон. Лицо мажордома было абсолютно непроницаемым и до этого вопроса, после же превратилось в аллегорию невозмутимости.

— И раздражительность, и рассеянность, неизбежное следствие того, что вы бросили курить так резко. Но для постороннего наблюдателя ваше поведение не изменилось. Сколько вы держитесь? Неделю? Пять дней?

— Кажется, что пять лет, — тяжело вздохнул лорд.

— Вам посоветовали врачи?

— Я не был у врачей лет пятнадцать, — устало ответил Крейстон.

— Как же? — позволил себе удивиться мажордом. — А медосмотр в... Болонском университете?

— Я не имел в виду армейских коновалов. У них — да, я медосмотр проходил регулярно. Вы находите, что мне нужно показаться врачу?

— Зачем, чтобы лишить его спокойного сна?

Крейстон уже готов был вспылить, он никак не мог привыкнуть к манере своего нового мажордома отвечать вопросом на вопрос.

— Гарри, друг мой, что происходит? — спросил он проникновенно, подавив свое раздражение.

Гарри повернулся к окну.

— Дождь кончился, сэр, после трех, наверное, наползет туман.

— Не довольно ли тумана? Может, Чизертон любил ваши шарады, но я не обладаю его изворотливым умом. Попробуйте объяснить свою мысль проще, как фельдфебелю.

Мажордом сдался.

— Вы рассеяны и раздражительны, сэр, гораздо более обычного. Но — обычного для вас. Другие позавидовали бы даже нынешней вашей выдержке и сосредоточенности. Им такое и не снилось за всю их суетную жизнь. Таких других — большинство, и они никогда не простят вам вашего олимпизма, сэр. Не простят, чтобы вы для них не делали. Кто-то зашел в своей ненависти слишком далеко, погибли девушки. Надеюсь, молодой Вильерс скоро сообразит, кто это мог сделать и найдет улики. Времени прошло не так уж много. Если убийцу не поймали с поличным или по горячим следам, нужно дать следствию время. У вас нет никаких оснований быть недовольным собой, боритесь с этим чувством, это все щупальца табачной зависимости. Или не боритесь, и давайте закурим?

— Курите, курите, я не вправе подвергать этому испытанию, еще и вас. Но я так и не понял, почему мой визит к врачу лишит его сна?

— А как же чувство разочарования, врач тоже человек.

— Черт, чем это я его разочарую!

— Своим отменным здоровьем. В ближайшие двадцать — тридцать лет, сэр, вы никому не пациент. Потом, может быть, начнут резвиться суставы, но не настолько, чтобы озолотить кого-либо из эскулапов. Если вы бросили курить... А почему бы вам не отложить это благое дело на пару месяцев?

— Нет уж, через пару месяцев мне станет легче, говорите?

— Точно знаю, я сам бросал двенадцать раз. Может быть, я займусь теперь докладом по дому?

— Да, я что-то не понял, что у нас с горничными?

— Да, бросьте, — отмахнулся мажордом. — Зачем вам вылизанные коридоры и комнаты, в которые вы не заглядываете месяцами?

— Не понял...

— Пусть потешатся, насидятся без жалованья и чаевых, сразу бросят играть в романтические игры.

— Так мы вообще без горничных? — ужаснулся Крейстон.

— Я бы на вашем месте радовался, сэр. Такая экономия! У себя вы сами убираетесь, по вашей армейской, виноват, университетской, привычке, в холле и столовой согласилась прибираться старуха Хочкинс, у нее не так уж много дел осталось после того, как Барри оснастил прачечную по последнему слову техники. А в остальных помещениях ничего существенного после увольнения горничных не изменилось. Как были паутина по углам и пыль под коврами и мебелью, так и остались.

— Но это же бойкот, Гарри, — с прорвавшейся болью сказал Крейстон. — В доме остались только те, чьи семьи жили здесь на протяжении столетий...

— Да, в кухне — незыблемая твердыня в лице моего троюродного деда и его отпрысков, садовники все на местах, они вообще никаких перемен не замечают, кроме смены времен года. На конюшне, правда, обычная история с этими сезонными подсобниками, но там Швиц на вахте, они у него по струнке ходят. Вот только с самим Швицем последние дни нелады. Но с ним такое и раньше бывало. Поет свой «Эдельвейс».

— Вот как? — рассмеялся Крейстон. — Ну, уж, если вокальные упражнения тренера по выездке это единственная проблема Крейстон-хилла, тогда мы с вами можем успокоиться.

— Да нет, сэр. Все не так просто. Когда Швиц поет свой «Эдельвейс» у людей слезы на глаза наворачиваются. У парня, к сожалению, не травма, а врожденная патология... В общем, сделать для него ничего нельзя. Вчера один из конюхов запил с горя, остальные тоже на грани. Если позволите, мы не станем увольнять загулявшего конюха?

Крейстон согласно кивнул и призадумался. Тучи начали сгущаться над Крейстон-хиллом после убийства девушек. И, хотя следствие не связывало убийства с его домом, эту связь упорно отстаивала людская молва. Горничные поувольнялись, при этом не стеснялись в выражениях на его счет, горожане шарахались от него как от прокаженного, да еще и Ливси прервала переписку так внезапно! А ему так сейчас нужны ее письма. Крейстон не мог найти выхода из создавшегося положения и это его безмерно угнетало. Мажордом некоторое время наблюдал за ним, потом решил прийти на помощь.