Страница 32 из 34
– Это раньше братки мутные были. Сейчас, лапуля,_ты им «дурашку» уже не воткнешь, они, сука, адвокатурой обложились и газеты читают…
Иван Данилович закашлялся. Да так, что его защечья ходили волнами. Он взял графин с водой, но вода в нем была серо-зеленого цвета.
– Кувшинки вот-вот прорастут, – пробормотал он.
…Служебный разговор полковника Ивана Шухова и майора Дениса Мениханова был, на самом деле, совершенно служебным: Иван Данилович не имел семьи, родственники поумирали, поговорить ему было не с кем.
– По всем мастям, лапуля, эти парни в Красноярске родного для себя губера поставят. Как Наздратенко в Приморье. Выскочит какой-нибудь черт… мутной воды, и попрет на нас, лапуля, огромное, героическое мафиозное целое…
Иван Данилович пришел в московскую милицию в 51-м. В разгар голода.
Голод был повсюду, даже в Москве. Фронтовик с тремя ранениями получал инвалидность первой группы. Таких людей на работу не брали, даже в сторожа. Логика простая и безжалостная: какой это, к черту, работник, если у него – первая группа, на одних больничных вместе со всей страной разоришься!
Путь на тот свет был заказан. Или на тот свет, или – в банду, то есть тоже на тот свет, но, если повезет, не сразу.
Фронтовики уходили в так называемые «сучьи банды». Тоже к бывшим фронтовикам, а до войны – судимым уголовникам, переброшенным из концлагерей в штрафбаты, на фронт.
В окопах «штрафников» не щадили, и они себя не щадили: советские бандиты, «соколы» уголовного мира, не имели привычки жалеть себя. Мало кто из них собирался жить в СССР долго и счастливо – настоящий бандит всегда готов к смерти.
А после победы, на «гражданке», многие, очень многие «штрафники» принялись за прежнее ремесло: в «сучьи банды» ушли десятки тысяч фронтовиков, многие из них стали легендами воровского мира – Павленко, Натко (погоняло – Октан), Соколов, Дунаев, Торопов…
– Эти, лапуля, «медведем карябанные», – продолжал Иван Данилович, – тех ментов, кто в Красноярске без подкопа жил, мигом к Богу на постоянку – отправили.
37 бойцов… – прикинь, опер!
– Да в курсе я, в курсе… – поморщился Денис.
– А те, кто выжил, те на измене стоят, с такими в разведку идти – как п…ой мух ловить, – моя мысль ясна?
Отвратительный был у Ивана Даниловича кашель, на разрыв. Все знали, даже первогодки: в 83-м бандит Ванька Сыч прострелил Ивану Даниловичу легкое. Уже тогда, в 83-м, Шухов был трижды заслуженный и дважды почетный, но орден у Ивана Даниловича имелся только один, хотя и боевой: орден Красной Звезды.
Так вот, Ванька Сыч: закатали его за покушение на Шухова в Соликамск, в знаменитый «Белый лебедь», где сидят только те, у кого пожизненное.
Единственное «развлечение» в «Белом лебеде» – это чья-то смерть [ночью, в бараке зэки спали в наручниках; в «Белом лебеде» все делалось для того, чтобы осужденные умирали как можно быстрее).
– Ну и вы…е, шершавые, как мухи на стекле. Когда Гайдар, лапуля, ласты сложит, вся эта чморота охапками будет цветовеники на его могилку таскать – вот увидишь! Точь-в-точь как Соньке Золотой Ручке: ей же, падле волосатой, шершавые в холмик до сих пор записочки тычут!
Руки у глыбоебл…ых стальные, наручники их хорошо закалили. Знаешь, что такое брак? Объясню, лапуля, научно: сначала между парнем и девушкой начинается что-то вроде химии, и химия быстро переходит в анатомию. Затем – в физиологию и репродуктивную биологию. Дальше домоводство, тапочки, тахта… потом – элементы физической культуры, приводящие обычно к физическому бескультурью. Ну а потом – гражданское право… если есть что делить…
Денис засмеялся. Он любил, когда Шухов шутит.
– Я генерала, опер, уважить хочу, – признался, наконец, Иван Данилович. – Да и Рушайло просит… я-то, лапу-ля, свое отжил, а тебе шакалье это, я о Рушайло, ой как еще пригодится!..
– Да уж, Владимир Борисович…
– … подхвостье дьяволиное, – махнул рукой Иван Данилович. – Ему 40, а уже генерал, с высунутым языком живет, сука… по-другому сейчас нельзя…
Настроение Шухова заметно улучшилось.
– Дворники там… вроде поимели кого?
– Так точно. Капитан Окаемов.
– Докладывай! Ты его видел? Бомжа этого?
– Говно, а не бомж, товарищ полковник.
– Уха из петуха?
– Но подработаем, если что…
– А зачем нам говно? – вдруг спросил Шухов.
– Так других пока нет… – развел руками Денис. – Я имею в виду красноярских…
Шухов задумался, походил по кабинету
– Алжирский раб нужен, короче говоря, – подвел черту Иван Данилович. – И чтоб, сука, приговор с улыбкой взял…
– Да где это видано, чтоб приговор – и с улыбкой?.. – удивился Денис.
– А ты постарайся, опер. Хоть что-нибудь сделай с душой!
Любая задача, поставленная полковником Шуховым, воспринималась в управлении как директива товарища Сталина.
– Алжирский раб, – повторил Иван Данилович. – И достоверный, бл! С хмурой харей – как у Леонова в «Джентльменах удачи», иначе генерал нас не поймет. Чтобы сам, шмакодявка, рвался бы туда, где живую п… еще лет сто не увидишь…
– Слушаюсь! – вскочил Денис.
– Сиди. Чего вскочил?..
– Работа ждет, Иван Данилович!
– Работа не жид, лапуля, в Израиль не убежит. Сиди, говорю, я еще не все сказал…
…Вообще-то держался Денис молодцом: этой ночью он почти не спал, играл до утра в казино и ушел домой с прикупом – удалось поднять две тысячи долларов.
– Зато у нашего х…еляги, товарищ полковник, фамилия подходящая, – вспомнил Денис. – Иванов. Егор Иванов.
Шухов остановился.
– Да?
– Так точно.
– С такой фамилией, лапуля, в России Президент должен быть, – кивнул Иван Данилович. – Ну и что бомж? Дергается?
– Утром семечек попросил.
– Семечек?
– Ага… – широко улыбнулся Денис.
– Раз семечек, лапуля, значит убийца.
– Почему, товарищ полковник?
– А убийцы… они все со странностями…
Там, за окном, минус двадцать пять, наверное… Как же хочется на свежий воздух, Господи! В снежки б поиграть, окунуться бы в сугроб с головой, побегать бы по снегу, как в детстве, чтобы ноги сразу стали мокрые!
Денис любил лето, а зиму совсем не любил. А еще хорошо бы сейчас пива разливного, еще лучше – «Моет Шандрн», чтоб пузырики виноградные… сами бы летели в голову…
Денис встал.
– Бомжа подработаем, товарищ полковник! Будет у меня, бл, как… черепашка-чебурашка…
– Вот он, лапуля, там угорает… раз семечек просит! – засмеялся Иван Данилович. – Хочешь, анекдот расскажу?
Челябинские мужики нашли черепаху, которая прожила триста лет. Сколько бы еще прожила эта елупень, если бы ее не нашли челябинские мужики?..
Смеяться Иван Данилович не умел, вместо смеха у него были какие-то странные звуки: к-хы, к-хы, к-хы…
Как пилой по железу.
Когда Шухов шутил, в кабинете становилось поспокойнее. – Грех, грех обижаться Денису на Ивана Даниловича: по жизни он был его главным учителем.
Встретились они десять лет назад. Шухов только что вернулся тогда из Карловых Вар, «новобранцев» еще не видел, разгребал текучку. И вдруг в коридоре, у окна, он сталкивается с высоким, надменным лейтенантом… уголки его тонких, презрительных губ небрежно спускались к подбородку, а черные, с густой поволокой глаза насмешничали над каждым, кто проходил мимо…
Паралич милосердия в этих глазах. Хороший будет мент!
Как-то раз «следаки» из отдела Дениса накрыли притон у Белорусского вокзала. Воры держали здесь девочек, пили, дулись в карты, баловались анашой (при советской власти «травка» была фантастической редкостью, и Высоцкий, кстати, пробовал «травку» в… Париже, сын Марины Влади был наркоманом). – Здесьже, в притоне, бандиты назначали «стрелки», хотя «стрелки» проводятсяобычнона «нейтральнойполосе»…
Всех девушек, пойманных в притоне, полагалось тут же доставить в отделение, но Денис не удержался: он охобочил всех троих, причем одну из шлюх – в «зловещей и издевательской форме» (как заявила она потом милицейскому начальству).