Страница 11 из 88
Насытившись, они долго отдыхали, пригреваемые солнцем. А затем, припав к ручью, пили воду и даже купались. Вода была холодной, снеговой, но оба чувствовали себя прекрасно. Потом снова дремали, раскинувшись под жарким отвесным солнцем.
Так прожили они в родных местах до легких заморозков. Розовая Медведица, то ли чувствуя необходимость уйти через перевалы на юг, где в прошлом году она встретила Полосатого Когтя и где круглый год нет снега и много пищи, то ли понимая своим звериным умом, что ее прожорливый приемыш, на котором не растет шерсть, не выдержит ни спячки, ни суровой зимы, решила снова податься на южные отроги Джунгарского Алатау, где бурно и широки течет голубая река Или.
5
Переход не был особенно утомительным для маленького Хуги. Они шли на юг медленно, постоянно останавливаясь и кормясь. Главный Джунгарский перевал одолели при тихой солнечной погоде и затем день за днем уходили все дальше и дальше на юг. Осень с ее дождями и ветром осталась позади, но путь их не прекращался.
Всю зиму до весны они прожили в южных отрогах Тянь-Шаня, изобилующих горными озерами, доходили почти до Турфанской впадины, дно которой намного было ниже уровня моря. Здесь лакомились диким высохшим виноградом, добывали сусликов, а в реке Или на мелких разводьях ловили рыбу.
Хуги заметно повзрослел, голова его обросла длинными волосами, он уже легко переносил длительные переходы и не боялся заморозков. В мае ему исполнилось три года, но ростом и телом он напоминал четырех- или даже пятилетнего. Руки вытянулись и окрепли. В них появилась сила. Он мог выворачивать из земли камни, когда случалось вместе с Розовой Медведицей разрывать сурчиные норы. Тело, шоколадно-темное, было сплошь покрыто ссадинами и рубцами. Кожа огрубела, стала плотнее и толще и не чувствовала боли. Если бы его увидели люди, они непременно сказали бы, что это детеныш дикого горного человека, обитающего в недоступных местах. Слухи о снежном человеке давно уже ходили меж кочевниками Памира и Тянь-Шаня.
За зиму Хуги познакомился со многими обитателями южного Алатау. Он видел снежных барсов и понял, что такое запах страха, видел точно таких же зверей, как его Розовая Медведица, и испытал при виде их запах тревоги и беспокойства. Наблюдал из-за укрытия стадные переходы диких свиней под охраной злобных и опасных вепрей. Встречался с рысью, вспугнутой и обращенной в бегство медведицей, видел пятнистых и хищных кошек, обитающих у рек и ключей, поросших тугаем и тальником. Нос к носу сталкивался с серыми и красными волками и сам пугал их криком, похожим на рев медвежонка. Многие боялись и убегали, но чаще он сам, читая по слогам книгу звериной жизни, искал защиты у Розовой Медведицы.
За это время она так сжилась с ним, так его полюбила, что готова была за его жизнь сцепиться с кем угодно. Не было для нее роднее существа, чем Хуги. Теперь они понимали друг друга не только при помощи жестов, но и звуков. А звуков было много, и все были разнообразны.
Как-то наткнулись в верховьях Или на вырубку леса, и запахло человеком. Хуги, лежа за сваленным бурей деревом, долго нюхал наплывающий издали дымок костра. В нем зашевелились какие-то смутные чувства, взбудораженные этим дымком, и в памяти оживало нечто забытое. И медведица, словно опасаясь, что он уйдет на этот дымок, ревниво и угрожающе зарычала. Хуги послушно поднялся и пошел следом за нею.
Стояла весна. С гор веяло теплым ветром, и Розовую Медведицу снова потянуло на север. Путь через хребты и перевалы всегда был тяжел и иногда сопровождался длительной вынужденной голодовкой. Но, преодолев его однажды с Хуги, медведица теперь не боялась. Если мальчик уставал, то цеплялся за ее мохнатый бок, или они просто отдыхали, довольствуясь неприхотливым подножным кормом.
Но как-то раз, измученный, два дня уже ничего не евший, Хуги лег среди голых камней и не захотел вставать. Розовая Медведица знала, что эта полоса гольцов совершенно пустынна и на ней не найти ни растительной, ни животной пищи. И она торопилась преодолеть эту полосу. Хуги же обессилел настолько, что не мог идти. Он только молча смотрел на Розовую Медведицу, как бы говоря, что у него нет сил. Она попробовала поднять его носом, как делала не раз, но Хуги отмахивался от нее и утомленно ворчал. Она посидела возле, поскулила, а потом встала, тревожно понюхала влажный, сырой ветер, ничего не сулящий, кроме снега, и решительно пошла прочь. Хуги проводил ее безучастным взглядом. Вот она последний раз показалась среди черных мокрых камней, нагроможденных в хаотическом беспорядке, и скрылась.
Звериная школа жизни сурова. Как только ты встал на ноги, как только научился самостоятельно добывать пищу и прятаться от врагов, ты уже не вправе рассчитывать на помощь близких тебе сородичей, ибо их долг перед тобой выполнен до конца и ты уже становишься в тягость тем, кто тебя породил и преподал тебе самые первые и необходимые для продления жизни уроки мудрости.
Перед опасностью равны все. И Хуги, должно быть, понимал это. Он положил голову на вытянутые руки, плотнее вжался в холодные камни и, чувствуя себя обреченным, молча заплакал. Лицо было спокойным и ничего не выражающим, но из глаз катились крупные слезы. Втягивая ноздрями воздух, он тоже, как медведица, чуял опасность. Она кралась к нему из черной пасти каменного ущелья...
Он был слабее и меньше, когда проходили они с Розовой Медведицей это голое каменное безмолвие. Но перед тем как одолеть его, медведица добыла в низине двух жирных сурков, и Хуги ел до отвала. Поэтому суточный переход по гольцам выдержал даже с некоторым запасом сил. К тому же шли медленно, без особого напряжения, и черные дикие утесы, покрытые белыми шапками снега, не грозили метелью. Теперь же она надвигалась неотвратимо.
В камнях со свистом завыл ветер, метнув на голое тело Хуги первую пригоршню колючего снега. Снег сам по себе не страшен. Мальчику не раз доводилось на перевалах преодолевать снежные пространства. Но тогда было тихо, спокойно и солнечно, а сейчас надвигалась буря, от которой прячется и убегает все живое. Хуги не мог убежать.
Еще ударил порыв ветра, пройдясь по спине мальчика словно наждаком. Потом вдруг повалил крупный снег. Ветер куда-то исчез, и только где-то далеко-далеко в отвесных каменных утесах он все еще выл и метался загнанным зверем.