Страница 7 из 11
– Постирай, – с демонстративной индифферентностью принял я жест примирения. На самом деле, если уж тут порезвилась, то почему бы и не постирать?
Судя по всему, под стиркой она понимала возможность периодически запускать в ванной комнате мой допотопный стиральный агрегат и следом возникать на пороге моей «гостиной» в виде симпатичной фурии – слегка растрепанной, в простецкой маечке и минимизированном фартуке, декоративным лоскутком свисающим с пояса и совершенно не прикрывающем ее ног, ненавязчиво-атлетичное великолепие которых только подчеркивалось толстыми черными шерстяными рейтузами или, как сейчас говорят, «лосинами».
Фигуряют тут всякие в эдаком виде, а потом удивляются, почему маньяки за ними по улицам начинают бегать!
Причем возникает она каждый раз в дверном проеме не просто так, а с очередной тирадой:
– Ты ведь не очень сердишься на меня, да? В конце концов, что тут такого?
– В чем? – прикидываюсь я несмышлёнышем.
– Ну, мне показалось, что ты на меня обиделся… Вот, скажи, если бы тебе двадцать лет назад попал в руки ключ от пустой квартиры, ты ведь не упустил бы шанс привести девочку?
– Гм, – у меня неожиданно начинает першить в горле. – В наше время все было не так просто, – не признаваться же этой девчонке, что у меня в мои двадцать лет не было девушки, по крайней мере, в том смысле, в котором это принято понимать сейчас! – И все-таки, Ирина, не забывай, что я был парнем…
– Ну и что, что парнем! – перекрикивает она из ванной шум стиральной машины. – Вечно этот мужской шовинизм! Будто девушка не может получать от секса удовольствия больше, чем мужчина!
– А раз может, – совсем слабо бормочу я, – значит, по твоей логике, никакой разницы между полами быть не должно? Девушки могут вести себя также, как парни?
– О, господдя! Из вашего поколения никакие ветры застой не выветрят! – она вновь возникает на пороге комнаты, но через дверной проем я успеваю заметить, как в прихожей она на ходу вытряхнула из своей сумочки скомканную простыню – ту самую! – и бросила ее в стиральную машинку.
– Хотя бы так! А ты подумай, что скажет мне твоя мама, если узнает!
– Что моя мама? Моя мама, если хочешь знать, выскочила замуж перед третьим курсом, – она размашисто утирает со лба пот, поправляет пряди волос. – А мне скоро уже двадцать два будет!
У меня что-то просело в груди. Значит, Оля-Вера-Галя все-таки вышла за муж. Кем-то прикрыла свой грех. Мой грех! Все сходится! Мы тогда кончали второй курс, в июне я ушел в армию, а ей пришлось выйти замуж. Перед третьим курсом. Пока еще не было видно очевидных признаков. Или уже было видно?
И поэтому вот теперь, двадцать лет спустя, все мои шансы на благополучную семейную старость благополучно идут ко дну: сумбурно выстроенный моей фантазией матримониальный корабль зияет огромной пробоиной. Из доверчиво распахнутых иллюминаторов вырываются предсмертные пузыри воздуха, фистула парового свистка издает прощальный писк…
Наверное, что-то отразилось на моем лице. Во всяком случае, Ирина подскочила ко мне, схватила за руку:
– Да ты что? У тебя – сердце?
– Нет, нет, так, ерунда какая-то. И за кого же она вышла замуж?
– Как за кого? За моего отца, за кого же! – Ирина с недоумением уставилась на меня. – Ну, учились они вместе…
– Да, да, вот как оно бывает! И как же ее зовут? – пыхтел я, и девушка с нарастающей подозрительностью следила за мной.
– Кого?
– Твою маму.
– Галина Даниловна, – значит, ее звали Галей! Что ж, хотя бы теперь буду знать. – Да с чего это мы вдруг о моих родителях? Слушай, ты сам-то как без женщины обходишься? Не семьдесят же тебе, в конце концов, лет! Серьезно? Давай я тебя познакомлю с одной маминой подругой. «Ягодка опять», разведена, кассир в банке, своя квартира, сын кончает школу, бюст – второй размер, минимум целлулита!
– Ира, я тебе в отцы гожусь…
– Ну и что, что в отцы! Сколько тебе? Под пятьдесят? И того-то нет! В твои годы наши киноартисты мальчиков в фильмах играют и на студентках женятся! А ты…
– Ты слишком молода, чтобы говорить о таких вещах…
– Почему молода? Ваше поколение вечно так! Как гены месить, так вам и первокурсницы вполне трахабельны, а как слово сказать, так сразу «молодо-зелено». Вон у нас один препод – каждые шесть лет женится на девчонке со второго курса. На первом – подбирает, на втором – женится. И ей хорошо – учиться беспроблемно, и ему неплохо. Как она универ кончает, разводятся. А ты – «молода», – к счастью, Ирине пришло время бежать к стиральной машинке, и я смог перевести дух. Пустота и какое-то отупение постепенно заполняли меня. Все рухнуло – надежды, расчеты, все хрупкие соломинки, за которые я пытался уцепиться.
Ее звали Галей, и она вышла замуж. У нее – семья. Может, действительно, принять предложение? Грудь второй размер, минимум целлулита – заманчиво! И, главное, как все просто! Никаких мук, метаний, многочасовых дежурств у дверей и подъездов! Познакомят! Сведут!
– Слушай, я же знаю, что ты не того, – продолжает кричать из ванной Ирина так громко, что, наверное, слышно у соседей. – Не голубой! Я же вижу, как ты на мои ноги смотришь!
– Ирина, как не совестно!
– А почему должно быть совестно? Нормальное явление! – Ира вновь возникает из ванной, встряхивая руками мокрую простыню. – У меня – красивые ноги, – с экспозиционным поднятием бедра ставит ступню на табуретку, рассматривает мокрое полотнище на свет, словно невзначай покачивая коленом в метре от моего лица, и я почти с ужасом замечаю, что мои глаза, как маятники, загипнотизировано следуют за движением этой девичьи узкой, безукоризненно обтянутой шерстяной материей коленки. – Ну, так что? Знакомить? Или… Чего такого я не могу понять?
– Что любви по знакомству не бывает…
Ира даже немного растерялась. Потом хмыкнула:
– Может, и верно. Так я ведь и не про любовь… Как съездил-то?
– Нормально.
– Какой-нибудь симпозиум по методологии преподавания ученикам третьего класса природоведения?
– Почти. Конференция по экологии полярных морей.
– А ты-то как в такой теме оказался?
– Совершенно случайно. Лет двадцать назад сел в электричку до города Диксон, а обратного билета в кассе не оказалось.
– Ну и?
– Ну и ничего! Приходится теперь вот по всяким конференциям и семинарам мотаться. На пенсии покоя не дают! Да ты вот еще предлагаешь жениться на кассирше с минимумом целлулита, – потом я еще долго не мог понять, смеется ли она надо мной, или нет, с недоверием выспрашивая, правда ли, что я по полгода жил сам-пять с лайками на метеорологической станции и плавал на настоящем атомной ледоколе. – И в водолазном скафандре нырял при минус тридцати? – восклицала она, рассматривая фотографии.
– Это на воздухе минус тридцать. В воде теплее.
– А я-то все думала, откуда у тебя столько ракушек! Так это все правда?
– Что – правда?
– И нерпу ел?
– Ел, ел! – ворчливо подтверждал я.
– Ну, и как она?
– Да никак!
– А с виду… – она критически озирает мою физиономию, – да, видуха у тебя, честно говоря, совсем не как у методиста станции юннатов. Не случайно я тебя за маньяка приняла. Слушай, бороду можно пощупать? Вау, и правда жесткая! С тобой и целоваться-то, наверное, опасно для кожных покровов! Получается, ты у нас настоящий Паганель. Персонаж Жюля Верна! Я тебя так и звать буду, можно? А давай, ты придешь к нам в группу и ребятам все расскажешь!
– Что расскажу?
– Ну, как жили вы там, на полярной станции.
– Да никак. Сидишь себе в теплушке и сидишь. Смотрите рекламу, там все показано!
– Но ведь холодно?
– Холодно… Иногда.
– Так ведь, кажется, сам Андерсен говорил, что холод – это единственная вещь, к которой невозможно привыкнуть.
– Не Андерсен, а Амундсен, – поправляю я ее.
– Все равно. И белые медведи. Ты белых медведей видел? Какие они?
– Белые.
– Страшные?
– Не знаю. Там, все-таки, действительно было холодновато. Не до белых медведей. Точнее, не до страха. Кому это сейчас интересно?