Страница 41 из 65
4 сентября умирающий премьер исповедовался, причастился. 5 сентября 1911 г. в 22 часа 12 минут П. А. Столыпин скончался. М. П. Бок вспоминала: «Государь вернулся из Чернигова в Киев 6 сентября рано утром и прямо с парохода поехал в больницу. Он преклонил колена перед телом своего верного слуги, долго молился, и присутствующие слыхали, как он много раз повторил слово: “Прости”. Потом была отслужена в его присутствии панихида»{435}. В дневнике от 6 сентября Николай II записал: «В 9 ¼ подошли к пристани в Киеве. Тут только узнал о кончине П. А. Столыпина вчера вечером. Отправился прямо в лечебницу, в кот.[оторой]он лежал и где была отслужена панихида»{436}.
Почти демонстративная принадлежность Богрова к еврейству должна была сорвать наметившийся возможный компромисс между Императором и его иудейскими подданными. Не случайно после убийства Столыпина все ожидали еврейских погромов, а сами евреи массово покидали Киев. Н. В. Тальберг писал 5 сентября Н. В. Поливанову в Симбирскую губернию: «Негодование царит во всех слоях общества. Все возмущены, как самим преступлением, так и тем, что это нарушило редко радостное настроение, вызванное царским приездом. Были уже попытки погрома. Говорят, что войска во главе с офицерами открыто заявляют, что они не будут прекращать погрома. Начался повальный отъезд жидов»{437}. Начальник Киевского охранного отделения подполковник Н. Н. Кулябко докладывал в Департамент полиции: «В связи с <…> покушением на жизнь премьер-министра статс-секретаря Столыпина с 6-го сего сентября ожидается еврейский погром, о чём для принятия предупредительных мер сообщено местной полиции»{438}. 3 сентября 1911 г. в перлюстрированном полицией письме некая Соня писала в страхе своей подруге Б. М. Барской: «Вчера ночью мы узнали, что Столыпин ранен. Вообрази, какие могут быть теперь последствия! Сделал это один из наших. Уму непостижимо!»{439}
Киевские евреи были уверены, что погром «безусловно, будет, только вопрос, когда, может завтра с утра, а, вернее, после похорон Столыпина»{440}. Профессор В. Н. Перетц писал А. А. Шахматову в Петербург: «Ждем погрома 8-го. Говорят, грабежей не будет, будут убивать. Об этом говорят открыто лавочники, базарная толпа… И в истории многострадальной родины нашей впишется еще одна кровавая страница»{441}.
Однако все эти страхи не подтвердились. Никаких погромов не было. Государь их не допустил. Тем не менее возможность договориться с раввинатом об объединении усилий против революции была упущена.
Дело Богрова было передано из окружного суда, который иногда проявлял снисхождение даже к участникам террористических актов, в военно-окружной суд, от которого нечего было ждать пощады. Суд начался 9 сентября 1911 г. при закрытых дверях в Косом Капонире Печерской военной крепости, где Богров содержался под следствием. Богров был признан виновным в преднамеренном убийстве Председателя Совета министров П. А. Столыпина и приговорен к смертной казни. 12 сентября 1911 года он был повешен.
П. А. Столыпин был похоронен в Киево-Печерской лавре. Новым председателем Совета министров Император Николай II назначил графа В. Н. Коковцова.
Открыто радовались покушению на Столыпина социалистические газеты Франции и Италии. Причем убийство Столыпина неразрывно связывалось с грядущим убийством Императора Николая II. «А теперь, Николай, – писал в L’Humanité Ж. Жорес, – великий всероссийский убийца, – твой черед!»{442} Ему вторил редактор итальянской социалистической газеты Avanti, ученик будущего секретаря Коминтерна и сподвижницы Ленина социалистки А. И. Балабановой Бенито Муссолини: «Мрачный, зловещий, кровавый Столыпин заслужил свою судьбу. Русский пролетариат торжествует и ждет, когда будут рассыпаны кости батюшки-царя, чьи руки обагрены кровью…»{443}
Вся же думающая верноподданная Россия скорбела по ушедшему премьеру. Пока Столыпин еще боролся со смертью, люди надеялись на его исцеление. Когда же рука смерти закрыла глаза Петра Аркадьевича, наступило понимание того, что из жизни ушел один из последних русских бояр, рухнул один из редких тогда уже исполинов, коих так много рождала раньше Русская земля. Оценивая роль Столыпина, В. В. Розанов писал: «Что ценили в Столыпине? Я думаю, не программу, а человека; вот этого “воина”, вставшего на защиту, в сущности, Руси. Вся Русь почувствовала, что это ее ударили»{444}. Как всякий политик, Столыпин мог ошибаться, недорабатывать, спешить. Но дорог он сердцу русского народа не за свои политические успехи. Дорог он своим честным, горячим, бескорыстным сердцем, в котором любовь к Царю и России слились воедино. Во имя этого идеала он был готов принести себя в жертву: «Рад умереть за Царя», – сказал смертельно раненный Столыпин. Эти его слова удивительным образом перекликаются с образом костромского крестьянина, который за 300 лет до этого отдал свою жизнь за Царя, положив конец Смутному времени. Но, в отличие от подвига Ивана Сусанина, убийство Столыпина стало первым предвестником надвигающегося нового смутного времени. Когда-то Столыпин сказал своей дочери: «Родина требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует всю работу»{445}. В этом и заключается главный завет П. А. Столыпина.
Глава 5. Балканский узел
Боснийский кризис стал тревожным сигналом для России. Стало ясно, что Австро-Венгрия и стоящая за ней Германия твёрдо встали на путь эскалации военной напряжённости. «После Боснийского кризиса, и военным, и дипломатам, и царскому правительству было ясно, что Германия никогда не допустит войны один на один России и Австро-Венгрии и царским войскам придётся противостоять армиям обоих государств»{446}.
Возникала реальная угроза утверждения Австро-Венгрии на Балканах, захвата ею Босфора и Дарданелл. Россия этого допустить не могла. «Поперек австро-германских путей, – отмечал генерал А. И. Деникин, – стояла Россия, с её вековой традицией покровительства балканским славянам, с ясным сознанием опасности, грозящей ей самой от воинствующего пангерманизма, от приближения враждебных сил к морям Эгейскому и Мраморному, к полуоткрытым воротам Босфора»{447}.
В этих условиях Император Николай II предпринял попытку отколоть Италию от Тройственного союза. Готовя аннексию Боснии и Герцеговины, Эренталь обманул не только одного А. П. Извольского. Второй его жертвой стал министр иностранных дел Итальянского королевства Томмазо Титтони. Во время переговоров с Титтони в Зальцбурге австрийский министр ввёл последнего в заблуждение, точно так же, как в своё время Извольского в Бухлау. Эренталь утверждал, что в Зальцбурге он получил от Титтони согласие на аннексию Боснии и Герцеговины. Возмущённый итальянский премьер писал Эренталю: «При наших переговорах в Зальцбурге Вы <…> не сообщили мне о вашем намерении осуществить аннексию. Я не считал её ни вероятной, ни близкой и поэтому не высказывался на этот счёт»{448}.
Государь учитывал, что у Италии и у России имеется общая цель – не допустить дальнейшего продвижения Австро-Венгрии на Балканах. России было важно обезопасить Проливы, а Италии – присоединить к себе в Африке Триполитанию, в Европе – Албанию, на которую Вена имела виды, а также Триест и Трентино, входившие в состав Австро-Венгрии. Таким образом, налицо был предлог для конфликта между Римом и Веной. Государь не преминул этим воспользоваться.
435
Бок М.П. Указ. соч. С. 201.
436
Дневники Императора Николая II. 1894–1918. Т. 2. Ч. 1. 1905–1913. Запись за 6 сентября 1911 г. С. 592.
437
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 505. Л. 88.
438
Материалы Особого отдела Департамента полиции по обстоятельствам убийства П.А. Столыпина // ГА РФ. Ф. 102 ДП ОО 1911. Оп. 124. (Ч. 2). Л. 41.
439
Там же. Л. 50.
440
ГА РФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 507. Л. 9.
441
Там же. Д. 505. Л. 97.
442
«L’Humanité», 1911, 2/18 septembre.
443
Ридли Джаспер. Муссолини. М.: АСТ, 1999. С. 130.
444
Новое время. 8 октября 1911 г.
445
Бок М.П. Указ. соч. С. 211.
446
Шацилло К.Ф. Россия перед первой мировой войной. М.: Наука, 1974. С. 79.
447
Деникин А.И. Путь русского офицера. М., 1990. С. 222.
448
История дипломатии. Т. 2. С. 194.