Под сенью исполинов

Буров дожёвывал последний кусок хлебца с видом, будто те ему уже успели встать поперёк горла.

– Почти, – коротко и ёмко подтвердил он, вставая из-за стола во весь немалый рост. – Я в капсульный. Мне нужно, чтобы два часа там не было никого, кроме меня.

– Не получит‍ся​, т​ам ​же Ми​ло​ш… – сходу пошутил Нечаев, но понял, что мимо.

– ‍Тимофей Тимофеевич, ты же всё одно туда… Накорми её, если не спит.

Буров принял из рук Подопригоры лепёшку и взял со стола воду. При этом вид у него был такой, будто пищу ему предстоит отнести не девушке, виною случая оказавшейся в изоляторе, а вражескому диверсанту, пойманному за увлекательным процессом минирования несущих конструкций Саяно-Шушенской ГЭС.

– У тебя такой же отчёт? Как у нас? – сощурился Нечаев, обращаясь к Александру Александровичу, но взглядом провожая Бурова.

– Нет. Я знаю про местных людоедов, а вы – нет. Конечно. Что за вопрос?

– Нормальный вопрос, Саныч, не нагнетай. Сегодня утром я запросил две ретроспективы восприятия. Иваныча, – Роман кивнул в сторону подчинённого, – и Павлова, горе-часового.

– И? Что ты надеялся разглядеть?

– Я видел тень, товарищ майор, – уверенным голосом пояснил Иванов, прекратив жевать. – Как вас сейчас вижу.

– Тень? Где? А Павлов?

– Павлов тоже видел тень. Там же, кстати, около камбуза. Только, говорит, что она за ним пришла в капсульный, – Нечаев смотрел, будто ожидал признания в чём-то.

– Ну и?..

– Ничего. Я ничего не увидел. На ретроспективе ничего нет. Но ребятам склонен верить.

– Если ты ждёшь, что я тайну тебе тут сейчас начну открывать – иди умойся. Отчёт у нас один. А тень… Это не надо заминать. Не надо упускать из внимания. Сам понимаешь.

– Я должен был спросить, – развёл руками Роман. – Понимаю, конечно.

В деле космопроходцев не бывало мелочей по определению. Нередко такая «мелочь», оставленная на самотёк, оборачивалась т‍ра​гед​ией​. При​ме​ром тому был небезызвестный вишнёвый привкус воды‍ на Церере-3. Недостаток внимания к, казалось бы, незначительному фактору стоил здоровья десяти космопроходцам. А всё потому, что привкус тот ощущали не все. И к не ощущавшим его относился командир.

Второй сменой за стол рассаживались Трипольский, Ганич и Бёрд. Павлов, заслуженно получив самую первую порцию, уже минут двадцать как сопел в кубрике. Разделение приёма пищи на смены обуславливалось всё теми же «марсианскими правилами». Часть группы кушает, другая часть в это время ожидает.

Завтрак ещё не принесли, а сидение за столом в кают-компании уже утомило настолько, что хотелось встать и уйти прямо так, голодным. Виной тому был Трипольский. Парень не замолкал, а если и замолкал, то лишь для того, чтобы сглотнуть слюну и выудить из бездонного кладезя примеров любимой им фантастики очередной. Он настолько самозабвенно рассказывал о преимуществах «прыжка Антонова», что сделавший глупость и спросивший об этом Майкл даже улыбаться перестал.

– …все как на подбор – одно и то же! – с горящими глазами тараторил Алексей. – Вот вам пример. Если бы космические корабли на самом деле перемещались со скоростью, близкой к световой, то есть если бы люди всё-таки пошли по пути создания фотонного двигателя, то сюда, до Ясной, мы бы добирались с вами… сто одиннадцать лет! Неслабо, да? Я молчу уже про относительность времени! А наш с вами двигатель искривления? Тот, что на «Герольдах». Его концепцию придумали ещё в двадцатом веке! Варп-двигателем обозвали! Но фантасты того времени не отличал‍ис​ь о​соб​ой гу​ма​нностью, они напихивали полный космолёт народу, и‍ врубали варп-двигатель на полную! Вы можете представить кровеносную систему живого существа, оказавшегося в таких условиях? Я – нет. У меня не хватит фантазии…

Неожиданно Трипольский замолчал. На его лице отразилась тень некоей идеи, шлейф ускользающей мысли, которую он испугался упустить. Он резко потерял интерес ко всему: к невольным слушателям, к предстоящему приёму пищи, к самолюбованию в процессе рассказа, вообще ко всему внешнему миру. Глаза Фарадея зажглись так явно, что переглянулись даже Ганич и Бёрд. Он рассеянно встал, споткнулся о полозья собственного кресла и тут же извинился перед ним.

С ошалелым видом Трипольский проследовал до переборки, ведущей к капсульному отсеку и лаборатории. Постоял, глядя в пространство. И был таков.

Теолог и американец молчали до самого появления Ренаты.

– Вот, приятного аппетита, – Неясова заботливо расставила пластиковые тарелки с дымящимися ещё хлебцами, – Пока не провели полную ревизию – так… – как бы оправдываясь, добавила она.

– Милая женщина, – непринуждённо констатировал Майкл, отламывая самый краешек выпечки, чтобы не обжечься. Его лицо имело странную особенность: будучи мужчиной, так сказать, в самом расцвете сил, он умудрялся выглядеть лет на десять-пятнадцать моложе. Если не больше.

– Действительно, – Леонид Львович пристально смотрел в спину удаляющейся Ренаты. – Кого-то она мне напоминает… Или, быть может, мы раньше где-то встречались уже…

– Как говорили ваши поэты начала столетия: «возможно всё, что можно представить»‍… ​– к​ак-​то уж​ с​лишком философски заметил Майкл.

– «И живо всё, ч‍то живо в чьей-то памяти», – вежливо завершил строку Леонид Львович. – Вы слушали русских поэтов?

– Нет. Просто вспомнилось по случаю.

Снова помолчали. Хлебцы были чуть жестковаты, но достаточно вкусны.

– Я, конечно, понимаю, что из-за Ординатора в том нет необходимости, но всё же жаль, что перед погружением нас не знакомят друг с другом… – заметил в никуда Ганич, желая разбавить пустую тишину. На абсолютно безволосой голове, при отсутствии даже ресниц, густые чёрные брови теолога выглядели нарисованными огарком из костра.

– Может и так, – Майкл многозначительно пожал плечами. – Мне стоило бы вообще демонстрировать одну сплошную радость, ведь меня допустили в святая святых – в ЦУП. А имена начальников я и не старался запоминать. Я их лиц-то не помню, не то что имён.

– Лица у них важные, – заверил он Майкла будто старого друга. – Они там воображают, что раскрывают тайны бытия…

– Одно меня оскорбляет, – дожевав кусочек пищи и додумав мысль, заключил американец. – Недоверие.

– Вы имеете в виду Ординатор? Что вам его не внесли?

– И его тоже. Можно подумать, я бы его с собой унёс… Обратно в кровожадную Америку.

– Ну, скажу я вам, вы не так много теряете, – Леонид Львович отпил солоноватой воды. – Это как узкоспециальный справочник, который постоянно под рукой, и не более. Часто натыкаешься на фразу «нет информации» в то время, как она от тебя, наверняка, попросту скрыта. Есть определённые положительные аспекты, в остальном же – нелепая попытка переложить часть ответственности на кого-‍то​ ещ​ё. ​

– Не ​по​йму…

– А что тут непонятного?.. Правду преподнесут‍ на блюде, сила воли – рудимент. Всегда есть ощущение присутствия внутри кого-то, или как в этом случае – чего-то, несоизмеримо большего, чем ты сам… Ординатор – это заменитель Бога из головы женщины.

Судя по гладкому, будто восковому лицу Бёрда, он крепко задумался над сказанным.

– Deus caput mulieris… – вскорости пробормотал негромко американец, повторяя последнюю фразу теолога на латыни.

– Что, простите, не расслышал?

– Ничего, господин Ганич… – отмахнулся Майкл.

Леонид Львович отпрянул, поджал тонкие губы, но смолчал. По лицу Бёрда было видно, что он не имел ни малейшего умысла обидеть собеседника. Но, так или иначе, теолог старался более не поддерживать диалог, сводя всякую попытку американца вновь его начать к односложному ответу.

– Вот вы!!

Ганич вздрогнул, Майкл чуть не поперхнулся водой – на пороге кают-компании возник Трипольский с видом Николы Теслы, только что удачно завершившего опыты по беспроводной передаче электричества на большие расстояния.

– Да, вы, – он в два шага очутился рядом с Бёрдом и ткнул в него пальцем. – Пусть вы – синтетик!