Страница 43 из 54
Он, увидев детей, слегка приподнялся, опираясь на локти, и его лицо расплылось в счастливой улыбке.
— Санька, дай пять! — приветствовал он сына.
Мальчик тихо подошел и протянул отцу руку. Тот пожал взмокшую от волнения ладошку сына и опустился опять на подушку.
— Ксюшка, ручки целовать буду, когда уж выздоровею, не обессудь, — добавил он шутя, но Катя заметила мелкие бисеринки пота, выступившие на его бледном лбу. Вероятно, каждое движение было для него очень болезненным, но он старался мужественно преодолеть эту боль.
— Слава, мы ненадолго… — проговорила, оправдываясь за невольно причиненные ему страдания, Катерина. — Мы бы пришли попозже, да Санька сильно скучает.
Катя взглянула на мальчика и пожалела, что взяла с собой детей. Санька стоял рядом с кроватью, не в силах оторвать испуганный взгляд от бинтов. Он знал своего отца только здоровым, веселым и сильным. А сейчас у него было одно желание — убежать, скрыться, спрятаться от этой страшной картины.
— Ну мы пойдем, Слава, выздоравливай, — сказала Катя торопливо и заметила, как мальчик с облегчением вздохнул. — Вот апельсины и сок — витамины тебе сейчас нужны. Она протянула Шуре пакет, но та замахала руками и засмеялась.
— Катюха, ну что за напасть — кто ни придет, один и тот же набор. Славка сроду апельсины не ел — у него аллергия, и у меня скоро будет, не могу же я каждый день их тоннами поглощать.
Катя в растерянности опустила пакет.
— Ешьте сами, — успокоила ее подруга, — я еще вам сейчас подкину, у меня всего уймища.
Шура подошла к небольшому холодильнику, открыла дверцу и стала вытаскивать один за другим пакеты с соком и апельсинами.
— Вот возьми. Нам не нужно столько. Один пакет только оставлю — с гранатовым соком, говорят, он для крови полезный. А все остальное забирай. — И она стала складывать в большой полиэтиленовый мешок прямоугольные паты, приговаривая: — Ананасовый, яблочный, апельсиновый, еще апельсиновый, опять яблочный. Пейте на здоровье. Сегодня ребята Славику должны пивка с рыбкой принести и огурчиков маринованных.
— А можно? — робко спросила Катя, поглядывая на распростертое тело мужчины.
— Конечно! — уверенно ответила Шура, озорно сверкнув глазами: — Ему же не аппендицит вырезали.
— А что нам в следующий раз принести?
— Ничего не надо, — подал голос Вячеслав, — я скоро уже выпишусь, не век же мне здесь торчать. А то так и разориться недолго.
Лечение платное, ахнула Катерина. Вот почему такие хорошие условия! Наверное, действительно дорого.
— А сколько… — начала было она и осеклась, понимая некорректность вопроса.
— Шуренок, — попросил Слава, — мне надо с Катюхой наедине посекретничать.
Шура только кивнула в знак согласия:
— Детки-конфетки, за мной!
Она взяла детей за руки, но у порога оглянулась, и Катя заметила легкую тень тревоги на ее лице.
— Шура, я недолго, — успокоила ее подруга.
— «Пять минут, пять минут….» — фальшиво пропел Слава, слегка приподнялся и пошевелил пальцами руки в прощальном жесте.
Катерина подошла к Славику. Теперь он уже не улыбался, глаза смотрели серьезно и устало, рыжие брови сошлись на переносице.
— Катюша, — начал он тихо, пытаясь говорить тепло и мягко, но голос выдавал его напряжение, — я знаю, что это твой друг за все заплатил. Но и я не из бедных и не люблю ходить в должниках. Поэтому, я тебя очень прошу, устрой нам встречу.
Катя слушала его и смотрела в окно. Белые мохнатые снежинки плавно кружились на фоне серого, осеннего неба. Она поймала себя на мысли, что ей совсем не хочется еще раз встречаться с Дмитрием. Она всегда ощущала неловкость, когда приходилось благодарить кого-либо: слова казались пустыми, а жесты неловкими по сравнению с тем чувством признательности, которое она испытывала на самом деле.
— Хорошо, — согласилась она, — я дам тебе его номер телефона.
— Кать, я что-то не пойму…
Славик взял ее за руку, старался заглянуть в ее глаза, но она упорно смотрела в окно, на падающий снег.
— Я хочу, чтобы ты вместе с ним пришла… Я же понимаю, что если бы не вы, то не разговаривал бы я сейчас с тобой, а лежал в сырой земле… И что за странная штука жизнь! И с ножом на меня нападали, и в перестрелке бывал, а тут так глупо чуть не погиб. Видимо, сантехник пьяный, люк не закрыл, а я, дурак, не посмотрел — рядом машину поставил. Два шага и… И ведь какой-то болван туда еще всякого железного хлама накидал. Васич говорит: «Еще бы немного — и ржавая труба прямехонько сердце пропорола». Конечно, поломало меня здорово. Так что я теперь по гроб жизни обязан и тебе, и другу твоему, и Вась Васичу, и Шурке…
Вячеслав со стоном откинулся на подушки.
— Слава, — с жаром сказала Катя, переводя взгляд на его когда-то такое румяное, а теперь землистого цвета лицо, обрамленное белизной марлевой повязки. — Ты в первую очередь должен был сказать спасибо Шуре…
— Да, кстати, — Вячеслав остановил ее, — у меня к тебе просьба… — он слегка замялся, — даже не знаю, как сказать… Я как раз хотел тебя попросить… — Он помолчал, вздохнул и, решившись наконец, продолжил: — Я, конечно, очень благодарен Шурке, что она целыми днями здесь, со мной, но, понимаешь… — и он дотронулся пальцами до Катиной руки, будто ища у нее поддержки, — мне надо работать, ребята уже и сотовый принесли. Я не имею права болеть — дело страдает. От меня, знаешь, многое зависит, вернее, многие… А Шура…
— Мешает, — подсказала ему Катя. В голосе ее прозвучало презрение.
— Да нет… — Слава замялся и отвел взгляд. Некоторое время он словно пытался подыскать слова, но потом прямо взглянул Кате в глаза: — Да, наверное, ты права. Ты же знаешь ее — она как ребенок. Суетится, болтает без умолку, ну, в общем… Раздражает это меня.
— Раздражает?! — Катя в возмущении отняла руку, кровь бросилась ей в лицо. — Ну почему вы все такие дураки! — закричала она. Вдруг вспомнив, где находится, стала говорить тише, но от этого не менее взволнованно.
— Неужели ты ослеп и ничего не видишь? Не я, не Дмитрий, а именно Шура спасла тебя! Ты говоришь, что она ребенок. Возможно, но какого черта ее понесло в тот вечер во двор с дурацким мусором?! Не заметь она тебя — и валяться бы тебе в той яме до второго пришествия…
Она замолчала, стараясь подавить гнев, а потом продолжила уже спокойнее:
— Пойми, то, что случилось с тобой, это как знак свыше, предупреждение…
И опять умолкла. За окном по-прежнему безмятежно кружились снежинки, подчиняясь лишь воле ветра. И им не было никакого дела ни до больных, ни до здоровых людей с их страстями!
Вячеслав с удивлением смотрел на молодую женщину. Она всегда казалась ему робкой и даже какой-то скованной, неуверенной в себе. Обычно таких женщин он даже не замечал, не то чтобы прислушиваться к их мнению. Но сейчас ее слова задели его за живое сильнее, чем он ожидал. Он всегда был материалистом и верил только в теорию вероятности. И вот именно по этой теории у него шансов на спасение практически и не было.
Катины тихие слова продолжали убеждать его в том, что где-то, возможно сам того не желая, он совершил большую ошибку.
— Мы погрязли в суете сегодняшнего. Деньги, власть, удовольствия и… одиночество. Мы боимся себя отдавать, потому что, отдавая, невольно предполагаем благодарность, а не получая ее, страдаем. А вот Шурка — она другая. Она раздает всем и все безоглядно, по своей простоте даже не предполагая, что когда-либо что-то получит взамен. Она, наверное, одна из немногих, что умеют любить без ответного чувства и при этом радоваться жизни. Ведь и ты недаром постоянно к ней возвращаешься, чтобы набраться сил, зарядиться ее любовью.
— Я к сыну приезжаю… — возразил было Вячеслав, но Катя резко перебила его:
— Не лукавь! Ты возвращаешься к Шурке, чтобы глотнуть этого свежего воздуха ее безыскусности, душевной щедрости и непосредственности! Ее радости! Ведь ты всегда знаешь, что и за сколько можно купить, ты знаешь, что престижно, а что нет в вашем мире. Да, ты играешь по всем сегодняшним правилам — машины, квартиры, длинноногие красотки. Но душой отдыхать приходишь в свою семью. И не возражай, это действительно твоя семья! И ты не можешь иначе, потому что не все в тебе умерло. Ты живой! А живому нужна все-таки настоящая жизнь, настоящие чувства, настоящая любовь, а не тот силикон, что тебя постоянно окружает….