Страница 14 из 54
Девочка присела на край кровати и осторожно погладила кошку по нагретому солнышком пушистому боку. Кошка недовольно приоткрыла один глаз — кто это ее тревожит, — словно до этого и не замечала незнакомой девочки. Зевнув, она пружинисто тряхнула головой, привстала на лапы, потягиваясь, выгнула дугой спину и, соскочив на пол, неторопливо пошла к выходу.
— Вот она всегда так. Нельзя сказать, что неласковая, но уж больно самовольная. Как в сказке — гуляет сама по себе.
— А мышей она ловит? — поинтересовалась девочка.
— О! Она у меня молодец! Тут на нее можно положиться — ни в доме, ни в подполе она им разгуляться не дает — следит строго. Вот опять вчера мышку мне принесла.
— Зачем? — испуганно спросила Ксюша.
— Как — зачем?! — удивилась хозяйка. — Показать, что недаром она здесь хлеб ест. Я ее кормлю — а она исправно свою работу делает, не дает мышам испортить наш дом, запасы погрызть.
— Понятно… Санька мне говорил, что в деревне все работают, только работа интересная. И он работал. — Девочка остановилась на мгновение и с некоторым страхом спросила: — А вы меня только хлебом будете кормить, если я работать буду?
Тетя Сара ласково усмехнулась:
— Да нет, дорогуша, и молочком, и плюшками.
— И конфетками?
— Вот уж нет! — отрезала женщина. — Этой гадости у меня в доме не водится. Медком — пожалуйста, есть варенье клубничное, черничное, малиновое. А всякой химии у вас в городе навалом, так уж тут ешьте, что Бог дает, чем земля кормит.
— Вот слышишь, что тетя Сара говорит, — конфеты вредные, — появляясь в дверях, сказала Катерина.
Ксюшка вздохнула. Ладно, хоть варенье дадут, да и мед вроде ничего, вкусный, особенно с ватрушками и молоком.
— Ну что, распаковывайтесь, а я пойду по хозяйству, — сказала тетя Сара. Она немного задержалась на пороге и добавила: — Скоро и Звездочка придет.
— Звездочка — это корова?! — вскрикнула от радости Ксюшка.
— Да, дорогая, — женщина обернулась, и ласковая улыбка осветила ее доброе лицо, — это наша кормилица-поилица. Приходи вечерком, посмотришь, как я дою, а потом парного молочка попробуешь.
— Мам, можно? — Девочка лукаво посмотрела на мать. Она прекрасно понимала, что запрета не будет, но хотела поиграть в послушную дочку.
Катерина улыбнулась:
— Конечно, дорогая. Все, что разрешает тетя Сара, все можно. — Она подумала, как это хорошо, когда рядом есть такая сильная и уверенная женщина, на которую во всем можно положиться.
— Ну я пойду, а вы хозяйничайте тут. — Тетя Сара ушла, оставив их одних.
Катерина огляделась. Комната была небольшой, но уютной, с одним окном, выходящим во двор. Стены, как и говорила хозяйка, были оклеены обоями, похожими на веселенький ситчик с мелкими цветочками и голубым горошком. Вдоль одной стены — большая старая кровать с облупленной краской на спинке, напротив — маленькая деревянная кроватка, в головах которой пристроился старинный комод с выдвижными ящичками. На комоде стояла пустая ваза с выпуклым цветком посередине. «Наверное, здесь и десять лет назад было точно так же. А может, и за двадцать лет ничего не изменилось», — подумала Катя.
— Доставай свои вещички, — сказала она дочери.
Ксюша быстро опустошила свой рюкзачок. Игрушки она пристроила в уголок, там, где уже стоял игрушечный самосвал без колеса, возможно оставленный в свой прошлый приезд Санькой, и кубики. Книжки положила на комод, а одежду подала матери:
— Мам, это я не знаю куда.
— Хорошо, хорошо, — не оборачиваясь, сказала Катя, — положи на кроватку. Я потом уберу.
— Мам, а можно я пойду во двор погулять? — Девочка умоляюще посмотрела на мать. — Скоро Звездочку приведут, и на курочек я еще мало смотрела. Они такие забавные — лапки длинные, клювики маленькие — и так смешно гребешками трясут.
— Да, только старайся тете Саре не мешать.
— А я и не мешаю, наоборот, она говорит, что я помощница.
И, подпрыгнув от радости, Ксюшка пулей вылетела из комнаты.
Катя грустно улыбнулась, глубоко вздохнула и продолжила разбирать вещи. Через полчаса все было разложено по своим местам. Она села на кровать и только тогда почувствовала, как устала: ноги ослабли, голова была тяжелой, глаза слипались.
Как только срок отъезда в деревню был назначен, ей нужно было сдать всю свою работу заказчицам. А работы как раз навалилось много — в начале лета всегда было так: зима длинная, никто не заказывает в холод легкие платьица. А тут жара наступила внезапно после длинной, затяжной весны. И теперь Кате надо было срочно дошить три летних платья, костюм для матери невесты на свадьбу и халат для очень полной дамы. Так что в последние четыре дня она спала не более трех часов в сутки.
Катя разделась, откинула одеяло, опустила голову на подушку и тут же провалилась в сон. Она не слышала, как мимо дома провели стадо коров, как хозяйка пошла на дойку, гремя ведром, как ближе к ночи залаяла вернувшаяся домой собака. Вечером Ксюша попыталась разбудить мать, чтобы позвать к ужину, но Катя, с трудом открыв глаза, пробормотала «сейчас-сейчас», но сил не хватило даже на то, чтобы встать. Тетя Сара взглянула на нее и тихо увела девочку к себе, приговаривая: «Умаялась, бедняга, пусть спит».
Ночью Катя внезапно проснулась — дочка судорожно сучила ножками, это означало, что ей нужно в туалет, а сон такой крепкий, что она не может проснуться. Проблем с мокрыми простынками у них давно не было, но тут то ли от выпитого на ночь молока, то ли от смены обстановки, а может, от этой особенной тишины дочка в любой момент могла обмочиться. Быстро выскочив из постели, Катя в темноте наткнулась на ночной горшок, стоящий рядом с Ксюшкиной кроваткой. «Как нам повезло, — подумала Катя, — и тут тетя Сара все предусмотрела». Стараясь не разбудить, она подняла девочку с кровати и опустила ее на горшок. Ксюшка, не открывая глаз, что-то пробормотала, качнулась и прислонилась к матери; зажурчала веселая струйка. Затем Катя бережно уложила дочку, накрыла одеяльцем и поцеловала Ксюшка только всхлипнула во сне и опять мерно засопела.
Катя улыбнулась, взяла горшок и вышла во двор. Конечно, это большое неудобство иметь туалет во дворе. Летом с этим еще можно примириться, хотя сейчас от прохлады июньской ночи ее пробил озноб.
Но как все же хорошо! Луна сияла холодным зеркальным блеском, деревья, такие живые днем, сейчас застыли неподвижными изваяниями, и слышался только едва различимый шорох листвы да мерное дыхание коровы за стеной сарая. Покой и тишина.
Катя вернулась в комнату, но долго не могла заснуть. Тишина оглушила ее, и непрошеные мысли о невеселом прошлом и о непонятном будущем вновь зашевелились, не давая уснуть. И только когда начинала светать, ей удалось забыться. Сквозь утреннюю дремоту она слышала, как начинается день с петушиного крика и возни утренней дойки. Потом опять стало тихо, и к ней пришел здоровый, крепкий сон.
…Она проснулась от мерного стука молотка. Подняла голову — дочки рядом не было. Катя быстро оделась, заправила кровати, сполоснула лицо прохладной водой из рукомойника, прикрепленного к стене сарая, почистила зубы и пошла на звук.
Ее дочь стояла рядом с незнакомым мужчиной, забивающим гвоздь в доску забора. Увидев мать, Ксюша не бросилась ей на шею, как это было всегда, а спокойно и даже с некоторой укоризной сказала:
— С добрым утром, мама. Пока ты спала, мы тут много работы сделали.
Катя заметила, что девочка держит в ладошке несколько гвоздей.
Мужчина выпрямился. Он был чуть выше среднего роста, широкий в плечах, крепкий, русоволосый. Лицо с трехдневной щетиной на щеках казалось серьезным; темные глаза смотрели невозмутимо. Он был одет в вылинявшую клетчатую рубаху с рваным на локте рукавом и потертые грязные джинсы.
Катя опустила глаза, чтобы скрыть брезгливую гримасу. Она не любила неопрятности. Дети, конечно, дело другое. Нормальный ребенок, как она считала, исследователь по своей природе, и сверкающие белизной колготки послушных девочек ее всегда удивляли. Ксюшка частенько приходила с прогулки в разодранных штанах и грязной куртке, но Катя никогда не пеняла дочке за испачканные вещи, предпочитая покупать ребенку недорогую одежду, иногда даже в «секонд-хенде», чем постоянно ругать за испорченные дорогие тряпки. И сама она легко расставалась с надоевшими вещами, стараясь обновлять свой гардероб, тем более что ей это было сделать легче, чем остальным, — ведь она могла сшить любое понравившееся ей платье. В мужчинах же она ценила прежде всего чистоплотность и подтянутость. Конечно, этот парень не в офисе сидит, а забор чинит, и все же… мог хотя бы побриться.