Страница 8 из 12
«Атака 1-го резервного корпуса Ф. П. Уварова при Бородино». Худ. А. Дезарно
«Подвиг генерала Костенецкого в Бородинском бою». Худ. А. Ю. Аверьянов
По-военному четкие и кое-где грубоватые высказывания Клаузевица о Кутузове и Барклае де Толли позволяют лучше понять искомую суть того времени. Сознавая обреченность наполеоновской авантюры, Кутузов считал своей главной задачей не формальный успех в генеральном сражении, который вполне мог оказаться «Пирровой победой», а сохранение русской армии и обеспечение ее высокого боевого духа. Ради решения этой задачи он выплеснул на верховную власть, общество, армию и народ «целый поток хвастливых речей», соперничать с которыми оказалось не под силу никаким «моральным возможностям французской победы». Кутузовская «пиар-кампания» стала прологом к изгнанию захватчиков из России.
Говоря о Бородинском сражении как о чем-то заранее предопределенном, Клаузевиц объясняет тактический успех Наполеона перевесом его сил и «весьма посредственной позицией» (по мнению мемуариста, «Россия чрезвычайно бедна позициями»), занимаемой русскими: «Чего же другого можно было ожидать? При равной храбрости войск обеих сторон, в бою на очень узком пространстве следовало ожидать только того, что произошло в действительности, а именно медленного опускания чаши весов к невыгоде русских». Он даже с некоторым раздражением выражает недовольство досужими расспросами обывателей на данную тему: «Мы никогда не могли понять, почему люди так жадно добивались какого-либо объяснения Бородинского сражения. Одни недоумевали, почему Кутузов отошел, раз он был победителем, другие – почему Наполеон не разгромил полностью русских».
Продолжительность Бородинского сражения К. Клаузевиц, сам участвовавший в нем как офицер кавалерийского корпуса генерала Ф. П. Уварова, определил в 10 часов – с 6 часов утра до 4 часов пополудни. По словам Клаузевица, за время сражения «русские на левом крыле, где они уступили больше всего пространства, потеряли всего лишь от 1.500 до 2.000 шагов. Лишь корпус Тучкова, вступивший в бой отдельно от других, должен был отступить на большее расстояние». Кроме того, в ходе битвы «массы русского войска не утратили порядка» вследствие своего «густого построения, так как только при наличии известного простора кавалерия может быстро использовать и расширить до крупных размеров успехи, достигнутые пехотой и артиллерией». Наиболее правдоподобной цифрой потерь русской армии Клаузевиц считал 30 тыс. чел., которые составляли «четвертую часть всей армии». Итогом сражения, в описании Клаузевица, стало закономерное отступление русских войск, сумевших, однако, избежать разгрома и сохранить боеспособность: «Превосходство французов как в численности, так и в тактике сказалось в том, что за эти десять часов русским пришлось постепенно уступить некоторое пространство, оставить укрепления и занять новое расположение, причем их боевой порядок еще более уплотнился, а левый фланг откинулся еще дальше назад, так что теперь он тянулся параллельно пути отступления и не дальше 200 шагов от него; старая же Московская дорога находилась почти целиком в руках французов.
В армии все еще полагали, что результат сражения является сомнительным. Шел разговор о том, что следует удержать за собой поле сражения, которое собственно еще не было утрачено, и этим упорством добиться победы, так как французы также обнаруживают признаки большого истощения. Но по существу вопрос был уже окончательно решен, и хитрый Кутузов не сомневался больше в том, как ему надлежит поступить. Превосходство сил французов, заметное и до сражения, еще возросло в результате сражения, так как потери русских были, безусловно, больше потерь французов; за время десятичасового боя чаши весов далеко не оставались в состоянии полного равновесия, а заметно склонились в ущерб русским; нельзя было ожидать лучшего результата при возобновлении боя; позиция русских совершенно сдвинулась и ставила под угрозу путь отступления. Следующим этапом неуспеха явилось бы полное поражение. Сейчас армия еще находилась в порядке и могла, не расстраиваясь, отойти. Кутузов решил отступить ночью, что, бесспорно, явилось единственным разумным выходом».
Наконец, Клаузевиц пытался оценить шансы Наполеона на «полный разгром» русских войск в случае участия в битве «значительной массы совершенно свежих войск», находившихся в его распоряжении. По мнению автора, такая возможность была, но степень возникавшего в связи с этим риска оказалась неприемлемой для французского императора, и он решил довольствоваться занятием Москвы. По словам Клаузевица, «если стать полностью на ту точку зрения, которую в этот момент должен был занимать Наполеон, а именно вспомнить, как огромно было его предприятие в целом, какие громадные силы он собрал для него и как эти силы против всякого ожидания быстро таяли, вызывая опасение, что их может оказаться недостаточно, то станет понятным, что с этого момента важнейшей задачей для него могло представляться сохранение своей армии до того времени, когда зайдет речь о мире. Победа была в его руках, Москву он мог рассчитывать и так занять; выдвигать более крупную цель, поставив на карту последние силы, казалось ему, не вызывалось требованиями ни необходимости, ни разума (…) Если бы Наполеон имел твердую уверенность, что ему удастся окончательно разгромить русскую армию, он, конечно, затратил бы на это еще часть своих сил; но русские очень храбры, они еще сохраняли полный порядок…». Исходя из вышесказанного, Клаузевиц отметил, что «итог Бородинского сражения» является «вполне соответствующим естественному ходу событий» и что у Кутузова с самого начала не было «никакого разумного основания рассчитывать на победу». Иными словами, сражение имело самый предсказуемый финал; как тактические успехи французов, так и неудачи русских ни в чем не превосходили ожидания. Правда, Клаузевиц все-таки упрекнул Кутузова в том, что русские войска при Бородине не располагали «средствами перехода в энергичное наступление». Но свои более детальные суждения на этот счет он прервал самокритичной репликой: «Впрочем, довольно об этом!».
Итак, формальную «победу» в Бородинском сражении, которое М. И. Кутузов, в принципе, с самого начала считал ненужным, К. Клаузевиц приписал Наполеону. Понеся более крупные потери, чем французы, и без того обладавшие численным превосходством, русские отступили. Но «поражение» русских войск, сохранивших «полный порядок», не стало, с точки зрения Клаузевица, «полным». Чтобы нивелировать последствия своего отступления и оставления Москвы, «хитрый Кутузов» провозгласил себя победителем в сражении, и тем самым заручился безграничным доверием армии и общества. Наполеон не сумел деморализовать русских фактом занятия Москвы и, лишившись надежд на выгодный, да и вообще всякий, мир с Россией, был обречен на неминуемое военно-политическое поражение. Другой крупный военный теоретик XIX в. – бывший наполеоновский генерал А. Жомини, перешедший на русскую службу в 1813 г., еще более решительно, чем Клаузевиц, опровергал утопическую доктрину Наполеона Бонапарта, согласно которой решающее значение в войне имел исход генерального сражения. Мнение своего бывшего государя Жомини опроверг, указав на то, что «армии уничтожаются стратегическими операциями без заранее подготовленных на определенном участке сражений, чередой, казалось бы, незначительных предприятий».[62] С последним утверждением трудно не согласиться, особенно, если учесть то обстоятельство, что огромные потери русских войск в генеральном сражении при Бородине и сдача Москвы Наполеону отнюдь не помешали России уже через три месяца покончить с нашествием «Великой армии», а через 1,5 года – с наполеоновской Империей.
62
Жомини А. Стратегия и тактика в военном искусстве. – М., 2009. – С. 185.