Страница 7 из 12
М. И. Кутузов
П. И. Багратион
Н. Н. Раевский
М. И. Платов
П. Г. Лихачев
Ф. П. Уваров
А. И. Остерман-Толстой
Д. С Дохтуров
К. Ф. Багговут
М. Б. Барклай де Толли
К. Ф. Толь
А. И. Кутайсов
Л. Л. Беннингсен
М. А. Милорадович
М. С. Воронцов
Н. А. Тучков
Э. Ф. Сен-При
А. В. Воейков
Заключительные выводы С. А. Экштута оставляют итоги и историческое значение Бородинского сражения под жирным вопросительным знаком, так как даже взгляды двух тогдашних высших лиц Империи – Александра I и М. И. Кутузова на это событие, по мнению автора, кардинально расходились. При этом Экштут фактически солидарен с царским мнением, реконструкцию которого сам же и осуществил. «Александр I, – пишет он, – не посчитал Бородинскую битву тем сражением, которому суждено навсегда остаться в военной летописи государства Российского, и не пожелал увековечить память о нем золотым крестом для офицеров или серебряной медалью для нижних чинов (…) Александр I хотел, чтобы гению Наполеона было противопоставлено полководческое искусство (…) Пройдут годы, Бородино станет судьбоносной вехой в истории страны и национальным мифом. Западные историки считают Бородинскую битву победой Наполеона: русская армия покинула поле сражения и не отстояла Москву. Отечественные историки им возражают: да, Наполеон наступал, умело создавая численное превосходство во всех видах оружия на направлении главного удара, но русская армия выстояла и сохранила свою боеспособность. Пожертвовав Первопрестольной, Кутузов выиграл драгоценное время, накопил резервы и в конечном счете выиграл кампанию. Однако есть разница между отечественной войной и игрой в шахматы. Если в начале шахматной игры можно пожертвовать пешку или фигуру, чтобы выиграть позицию, то в истории всякая жертва вызывает неоднозначные оценки современников и потомков. Оценка любого исторического события заключается в том, что приходится учитывать несколько переменных: результат, издержки, отдаленные последствия, восприятие события современниками и потомками. И это уравнение со многими неизвестными никогда не имеет одного-единственного верного решения. В этом суть».[60] Итак, Бородино вновь объявлено «национальным мифом». О том, чем является эта характеристика в большей степени – комплиментом или поводом для полемики – пусть судит читатель! Очень хотелось бы также своими глазами увидеть главнокомандующего армиями державы с абсолютистской (самодержавной) формой правления, который не являлся бы «опытным царедворцем». Разве Барклай, военный министр царя Александра, таковым не был (хотя бы по своему статусу)?!
Истоки критики полководческих способностей М. И. Кутузова и признания победы французов в Бородинском сражении обнаруживаются в сочинении видного прусского военного писателя и теоретика К. Клаузевица, являвшегося в 1812 г. офицером русской армии (впоследствии – прусского генерал-майора). В книге о войне 1812 г.[61] Клаузевиц не скрывал своего скепсиса в отношении Кутузова. Но Барклай де Толли, на фоне Кутузова, в рассуждениях прусского мемуариста выглядел еще менее выигрышно. Отметив 15-летнюю разницу в возрасте между двумя русскими военачальниками, Клаузевиц полагал, что «физической и духовной дееспособностью» пожилой и немощный Кутузов «уступал Барклаю, но по природным дарованиям, безусловно, его превосходил». По версии Клаузевица, в Бородинском сражении 120 тыс. русских, из которых 30 тыс. составляли казаки и ополченцы, противостояли 130 тыс. французов. Автор считал, что в «роли» полководца, противостоящего Наполеону в Бородинском сражении, Кутузов выглядел «далеко не блестяще и даже значительно ниже того уровня, какого можно было от него ожидать». Правда, Клаузевиц не до конца уверен в правоте этого своего мнения, так как во время сражения мог видеть Кутузова «всего одно мгновение» и в основе своего взгляда имел «мнение, которое непосредственно после сражения сложилось в армии». Нетрудно догадаться, что мнение о Кутузове в войсках, оставлявших Москву после тяжелейшего побоища на Бородинском поле, было не самым восторженным. Тем не менее, Клаузевиц дополнил свой комментарий утверждением о полной несостоятельности Кутузова как главнокомандующего во время генерального сражения: «Роль Кутузова в отдельных моментах этого великого сражения равняется почти нулю. Казалось, что он лишен внутреннего оживления, ясного взгляда на обстановку, способности энергично вмешаться в дело и оказывать самостоятельное воздействие. Он предоставлял полную свободу частным начальникам и отдельным боевым действиям. Кутузов, по-видимому, представлял лишь абстрактный авторитет». Но даже после такого отзыва автор снабдил военные таланты русского главнокомандующего более лестной характеристикой, нежели дарования Барклая. «Таким образом, – писал Клаузевиц, – если говорить о непосредственно персональной деятельности, Кутузов представлял меньшую величину, чем Барклай, что главным образом приходится приписать преклонному возрасту. И все же в целом Кутузов представлял гораздо большую ценность, чем Барклай. Хитрость и рассудительность обычно не покидают человека даже в глубокой старости; и князь Кутузов сохранил эти качества, с помощью которых он значительно лучше охватывал как ту обстановку, в которой сам находился, так и положение своего противника, чем то мог сделать Барклай с его ограниченным умственным кругозором».
Критики М. И. Кутузова и ниспровергатели «национального мифа» о победе русских при Бородине, охотно пользуясь резко негативными оценками Кутузова Клаузевицем, избегают следующее его рассуждение, согласно которому Кутузов, в отличие от Барклая, изначально предвидел неминуемый крах армии Наполеона и нисколько не сомневался в данной перспективе, стремясь лишь избежать заведомо напрасных военных потерь. Итак, читаем Клаузевица: «Благоприятный исход кампании в начале ее мог быть предугадан лишь при наличии широких взглядов, ясности разума и глубокого знания дела. Тогда это могло быть доступно лишь человеку с редким величием духа, но сейчас (т. е. при Бородине. – В. В.) конечный успех уже настолько приблизился к умственному взору, что хитрый разум (Кутузова. – В. В.) мог легко его уловить. Наполеон попал в скверную историю, и обстановка начала сама собою складываться в пользу русских; счастливый исход должен был получиться сам собою без больших усилий. Кутузов, наверное, не дал бы Бородинского сражения, в котором, по-видимому, не ожидал одержать победу, если бы голоса двора, армии и всей России не принудили его к тому. Надо полагать, что он смотрел на это сражение как на неизбежное зло (курсив мой. – В. В.). Он знал русских и умел с ними обращаться. С неслыханной смелостью смотрел он на себя как на победителя (курсив мой. – В. В.), возвещал повсюду близкую гибель неприятельской армии, до самого конца делал вид, что собирается для защиты Москвы дать второе сражение и изливался в безмерной похвальбе; этим он льстил тщеславию войска и народа; при помощи прокламаций и возбуждения религиозного чувства он старался воздействовать на сознание народа. Таким путем создалось доверие нового рода, правда, искусственно внушенное, но все же имевшее в своей основе истину, а именно плохое положение французской армии. Таким образом, это легкомыслие и базарные выкрики хитрого старика были полезнее для дела, чем честность Барклая (курсив мой. – В. В.). Последний совершенно отчаялся бы в счастливом исходе войны; он еще в октябре отчаивался в нем, когда у большинства снова возродилась надежда; сам он не сумел бы найти никаких средств улучшить положение дел, а его мнительность помешала бы использовать даже те средства, которые могли ему предложить другие; так, например, он высказался против перехода на Калужскую дорогу; в печальных, всегда озабоченных чертах его лица каждый солдат мог прочитать мысль об отчаянном положении армии и государства, и не исключено, что настроение этого полководца передалось бы армии, двору, всему народу; словом, простой, честный и дельный сам по себе, но ограниченный Барклай, неспособный проникнуть в самую глубь обстановки столь гигантского масштаба, был бы подавлен моральными возможностями французской победы, в то время как легкомысленный Кутузов противопоставил им дерзкое чело и целый поток хвастливых речей. Он сумел счастливо использовать тот огромный прорыв, который уже обнаружился во французской армаде (курсив мой. – В. В.)».
60
Там же. – С. 48–50.
61
См.: Клаузевиц К. 1812 г. – М., 1937 (переизд. – 2004).