Страница 14 из 20
Зал одобрительно загудел. Послышались аплодисменты и какие-то выкрики, которые в общем шуме было трудно разобрать, хотя общая тональность была понятна.
- Одобряете? Тогда мы так и поступим! Мы предложим всем сторонам объявить на сто дней прекращение боевых действий и прислать свои делегации в Стокгольм для начала переговоров о перемирии. Всем странам нужно очнутся от кровавого угара войны, солдатам пора съездить в отпуск домой, дома ведь дел полно, не так ли?
Тут уж народ точно радостно зашумел, горячо поддерживая эту идею.
- Ну, а если они не согласятся, то, что ж, русские никогда не начинают войну, но всегда ее заканчивают! Заканчивают, даже если к миру придется принуждать силой! И нам это не впервой, верно?
Новый всплеск одобрения в зале.
- А теперь, я приглашаю выступить генерала Нечволодова с тезисами программы правительства в области реформ и земельной реформы в частности. Будут вопросы - задавайте после выступления. Уверен, что генерал ответит на все вопросы!
Нечволодова встретили горячо, сопровождая приветствия и ехидными шуточками. Очевидно, что идея задавать вопросы генералу, да еще и целому премьер-министру Империи, солдатам-ветеранам очень пришлась по душе. И вопросов будет много. Что ж, вот пусть Александр Дмитриевич и отдувается, ибо не царское это дело отвечать на всякие ехидные вопросы.
* * *
ПЕТРОГРАД. ФИНЛЯНДСКИЙ ВОКЗАЛ. 8 (21) марта 1917 года.
Если бы полковник Мостовский увидел родного брата в эту самую минуту, то, вероятно, он бы выяснил, что его собственные способности удивляться еще далеко не исчерпаны.
Да, он и так имел все поводы для удивления, встретив вместо одетого в привычную офицерскую форму брата, франтоватого молодого человека в очень приличном пальто и дорогом костюме.
Но еще больше Николай Петрович бы удивился, если бы ему сказали, что с сегодняшнего дня для его родного брата начинается совершенно новая, и, зачастую, неожиданная жизнь. И что с этого момента, для потомственного военного Александра Петровича Мостовского, знаки различия на погонах (равно как и отсутствие погон как таковых) будут играть условную роль, призванную лишь помочь выполнить поставленную перед ним ту или иную задачу. И что теперь все чины и должности для него лишь ширма, призванная прикрыть истинную должность - должность Статс-секретаря Его Императорского Величества.
Александр Петрович проводил взглядом проплывающие мимо вагона строения пока еще столицы и нервно усмехнулся своим мыслям. Он чувствовал себя словно герой "Трех мушкетеров", у которого в кармане ждала своего часа всемогущая бумага. Впрочем, бумага эта была не столь уж всемогуща. Что там в ней было-то?
"То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства. 5 августа 1628 года. Ришелье".
У самого Мостовского в потайном кармане была совсем другая бумага, до которой вырванному Атосом у Миледи клочку бумаги было очень и очень далеко. Бумага Мостовского гласила:
"Сим удостоверяется, что флигель-адъютант Мостовский Александр Петрович, исполняет Высочайшее Повеление.
Для исполнения означенного Повеления флигель-адъютант Мостовский наделяется чрезвычайными полномочиями. Всем государственным, военным и дипломатическим чинам, всем верноподданным Российской Империи оказывать флигель-адъютанту Мостовскому всемерное и полное содействие".
И подпись. Скромная такая подпись под этой бумагой:
"МИХАИЛ".
И куда же едет флигель-адъютант Мостовский со столь красивой бумагой и дипломатическим паспортом в кармане? А едет он, как мы слышали, на воды, с целью поправить пошатнувшееся на ниве служения Отечеству здоровье. И поправлять он это свое здоровье будет не где-то еще, а именно во Франции.
А еще он должен сочинить в дороге песню, текст которой лежит у него в кармане.
- Насколько хорошо вы владеете французским, Александр Петрович? - спросил его сегодня Государь. - Стихи сочинять сможете?
Такой вопрос сильно озадачил Мостовского и тот лишь сделал неопределенный жест.
- Ну, хорошо, стихи прочесть без запинок на французском сможете? - настаивал Император.
- Так точно, Ваше Императорское Величество!
Царь усмехнулся и произнес, почему-то с кавказским акцентом, сопровождая фразу характерным жестом:
- У меня к вам будет небольшое, но ответственное поручение.
Впрочем, Александр Петрович не особенно удивился этому моменту, все же Государь командовал Дикой дивизией, а потому вполне ожидаемо услышать из его уст какие-то кавказские фразы. Тем более то, что сказал Император после, напрочь выбило из головы Мостовского всякие предыдущие удивления, ибо то, что он повелел...
ГЛАВА III. МЕЖ ДВУХ СТОЛИЦ
ПЕТРОГРАД. НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ. 9 (22) марта 1917 года.
Вновь неприметная машина выехала из ворот здания Министерства финансов, расположенного в комплексе зданий Генштаба. Ни тебе охраны, ни помпы. И откуда знать общественности, что сейчас в этой машине едет сам Государь Император? Мало ли машин выезжает из этих ворот в течение дня. Тем более что чуть раньше из ворот Зимнего дворца торжественно выехала кавалькада с Конвоем, охраной и несколькими автомобилями, которая торжественно и не торопясь двинулась в сторону Таврического дворца.
Я покосился на сидящего на переднем сидении генерала Климовича. На нем было цивильное пальто и шапка пирожком. Так и не скажешь, что генерал едет. Так, гласный какой-то ездил по каким-то своим мелким делам в Минфин. Конечно, еще лучше было бы типа на извозчике, но такого я себе пока позволить не мог. Да и не хочу я на извозчике, даже если это будет переодетый казак Конвоя. Мне, человеку третьего тысячелетия, крайне не нравится ездить в местных пролетках, уж сильно они воняют потом (лошадиным и человеческим), навозом, каким-то дегтем и прочей дрянью. И пусть клянутся мои подданные, что все идеально вычищено, однако мне, извините, воняет все равно. И тут даже не помогает огромный кавалерийский навык моего прадеда. Вот верховые лошади - пожалуйста, а вот в извозчичью пролетку я сяду только в случае крайней необходимости. Данный же случай таковым не был.
Невский проспект был полон народом, хотя сильно спешить тут не принято. Впрочем, и в мое время в Питере было куда степеннее и спокойнее, чем в Москве.
М-да, Москва. Еду я в Первопрестольную. Интересно, какая она в этом времени? Боюсь, что удивлен я буду весьма неприятно. Но, что прикажете делать? Оставаться в Питере представляется совершенно неразумным. В столице заговор на заговоре и заговором погоняет. И это не считая упоминаемой Нечволодовым чиновничьей солидарности и сплошной круговой поруки элит. И не упоминая особо высший свет, гудящий словно растревоженный улей. И... И, вообще, мне нужна новая страна, а новой стране нужна новая столица, где все придется выстраивать заново. И нужна новая система власти. И мне нужны силы, на которые я могу опереться борьбе за новую Россию. И как раз одним из столпов моего режима и должны стать структуры Фронтового Братства и Союза Освобождения.
Вообще, выступая вчера в Таврическом дворце, я почему-то чувствовал себя канцлером Палпатином, который объявлял создание Галактической Империи "во имя сохранности и во имя блага общества". В общем, "десять тысяч лет мира начинаются сегодня" и все такое. Только вот разница была в том, что Палпатин мог упирать на стабильность, а мне как раз все приходится ломать и менять. И стабильностью тут никак не прикрыться. Наоборот, стабильность вредна и смертельно опасна для моих планов. Только всеобщая мобилизация, только рывок! Мобилизация природных и трудовых ресурсов, финансов, промышленности, кадров, знаний, опыта. И все это нужно помножить на массовый энтузиазм и воодушевление. Я должен совершить рывок в техническом развитии государства и без рывка общественного мне этого никак не достичь.