Страница 18 из 20
Это была проверка, и Молчанов, сделав вид, что не заметил проверки, сел напротив, на пустую скамейку. Посмотрел для вида на часы. Затем, откинувшись на спинку скамейки, стал равнодушно разглядывать стену монастыря напротив.
Минут через пять Гудок встал. Подойдя к Молчанову, кивнул:
– Привет.
Посмотрев на него, Молчанов бросил небрежно:
– Привет.
– Часом, тебя не Кузя зовут?
– Кузя.
– Понятно. – Гудок незаметно оглянулся. – Это я с тобой час назад по телефону разговаривал?
– Со мной. По голосу – вроде это ты.
– Ладно, пойдем.
– Куда?
– Сядем в мою тачку, вон она. – Гудок показал на стоящий за бульваром, у тротуара, темно-зеленый «БМВ». – Пошли.
Подойдя вместе с Гудком к машине, Молчанов подождал, пока тот откроет переднюю дверцу. После того как Гудок сел за руль, сел рядом. Захлопнув дверцу, посидел молча. Покосился в сторону Гудка:
– Ну сели, что дальше?
– Дальше поедем.
– Куда?
– Просто поедем. – Тронув машину, Гудок осторожно спустился вниз, на Трубную площадь. Глянув в оба зеркала, развернул «БМВ» и направил машину вверх по бульварам.
Около двадцати минут они крутились по центру Москвы, то и дело сворачивая с основного пути, поминутно въезжая в переулки и перед выездом из них делая слишком долгие остановки. То, что Гудок проверяет, нет ли за машиной слежки, Молчанов понял сразу.
Наконец, видимо убедившись, что слежки нет, Гудок остановил «БМВ» в тихом тупике недалеко от Зацепы. Выключив мотор, посмотрел на Молчанова:
– Будем говорить?
– Почему не поговорить? Давай говорить.
– Значит, тебя Кузя зовут?
– Кузя.
– Фамилия есть?
– Есть. Кузьмин.
– Имя-отчество?
– Иван Васильевич.
Промычав что-то неопределенное, Гудок, глядя вперед, с полминуты сидел молча. Наконец, не поворачиваясь, спросил:
– Говоришь, тебя послала Марья Ивановна?
– Да, Марья Ивановна.
– Понятно. Слушай, опиши-ка мне Марью Ивановну.
– Описать?
– Да, обрисуй ее. Какая она с виду, и вообще.
Обдумав вопрос, Молчанов решил коротко описать внешность Тумбы:
– Ну… она такая плотная. Роста среднего. Нос барабулькой. Волосы черные с проседью, стрижется коротко. Здесь, – Молчанов показал на темя, – плешина. Усы черные, коротко стриженные. Вроде как у меня. Здесь, – тронул висок, – отметина, пописали, видать, когда-то. Глаза навыкате. Вообще, она восточного типа, Марья Ивановна. Рисовать дальше?
– Да нет, хватит.
– Слушай, друг, а как тебя-то зовут?
– Меня? – Гудок покосился. – А ты не знаешь?
– Знаю. Марья Ивановна сказала, зовут тебя вроде Гудком. Как, она не обманула?
Гудок мрачно усмехнулся. Помолчав, сказал:
– Нет. Слушай, у тебя ксива какая-нибудь есть при себе?
– Ксива?
– Да, ксива. Бумага.
– Гудок, ну ты даешь. Зачем тебе моя ксива?
– Проверить, тот ли ты, за кого косишь.
Молчанов сделал вид, что раздумывает. Наконец сказал:
– Ну ты недоверчивый. Паспорт устроит?
– Устроит.
Достав из кармана паспорт, протянул его Гудку:
– Держи, раз устроит.
Бегло просмотрев документ, Гудок надолго задержался на первой странице. Покосившись, поинтересовался:
– Не мастырка?
– Мастырку от натуральной бумаги не отличаешь?
– Отличать-то я отличаю. Но кто тебя знает.
– Так отличаешь или нет?
– Да отличаю, отличаю. Вроде не мастырка. – Гудок протянул паспорт. – Ладно, держи.
Взяв паспорт, Молчанов спросил:
– Может, номер запишешь?
– Не волнуйся, я его запомнил.
Спрятав паспорт в левый карман рубашки, Молчанов вздохнул:
– Гудок, договоримся сразу: паспорт – последнее, что я сделал по твоему указу.
– Ты о чем?
– О том, что ты мне не указ, как и я тебе. Мы равные. Просек?
Посидев, Гудок кивнул:
– Просек. Только ты гоняешь порожняк. Говори, что хочет знать Марья Ивановна.
– Сейчас. На днях, в этом месяце, в ваш кабак вечером забрели двое, лох-американец и его мочалка. Бурун вроде, типа, хотел, чтобы эта мочалка пересела за его столик. Было такое?
– Допустим.
– Допустим или было?
– Было. Гони дальше.
– Мочалка отказалась. После этого лох-американец и мочалка решили сделать ноги. Бурун хотел их тормознуть и схлопотал от американца по ряхе. Было?
– Да, было.
– Бурун такого не прощает, это знают все. По ряхе его бутузить нельзя. Американец и мочалка стали уходить, Бурун снарядил за ними своих пацанов. Догнали они мочалку с фраером или нет, неизвестно, но после этого случая американец вроде типа слинял куда-то напрочь. Многие думают – ушел налево. В смысле, откинул лапти. Слышал об этом?
– Да слышал, слышал. Об этом все знают, даже в газетах писали.
– Газеты Марью Ивановну не интересуют. Ее интересует, слышал ты об этом или нет?
– Слышал. Я в тот вечер был в кабаке. С мочалкой этой вообще-то базарил я сам.
– Ты сам?
– Да, я сам. Бурун меня к ней послал.
– Понятно. Так вот, Марья Ивановна хотела бы, чтобы ты прояснил некоторые вопросы.
– Какие точно, она сказала?
– Сказала. Первый вопрос: что это была за тусовка и почему Бурун ее затеял? Второй: где сейчас американец, типа, замочил его Бурун или нет? И третий: где мочалка?
– Понятно. – Гудок помолчал. – На что отвечать-то сначала?
– Сначала проясни, что это была за тусовка. Зачем Бурун заварил кашу?
– Зачем Бурун заварил эту кашу, я точно не знаю. Знаю только то, что видел.
– И что ты видел?
– Ну они вошли, ну сели. Бурун сказал мне: эта мочалка, ее зовут Инна, его знает и она его особо интересует. И он хотел бы, чтобы она села за его столик. Пойди, говорит, скажи ей, пусть оставит своего лоха и сядет ко мне. Я пошел. Когда я подошел к этому столику в первый раз, мочалка вообще стала косить под фирму. Говорит, донт спик рашен, не понимаю, типа, по-русски, так что отойди. Но потом раскололась, начала говорить по-русски. Говорит, никакого Буруна не знаю, никуда не пойду, вообще отойдите, я здесь с мужем. Я отошел от их столика, рассказал все Буруну. Он после этого сразу глотнул полный стакан. Посидел немного, говорит: все, им кранты, сегодня обоих убираем, вдвоем с тобой уберем, понял? Я говорю, понял. Посидел немного еще, говорит: пойди скажи ей еще раз, чтобы она села ко мне за столик. Я пошел второй раз. Мочалка опять ни в какую, не пойду, говорит, и все. Я вернулся за столик к Буруну, говорю, она снова отказалась. Он промолчал. Потом я увидел, американец и мочалка встают, сказал об этом Буруну. Он опять глотнул полный стакан, позвонил по сотовому Кеше, халдею, тот стоял в коридоре. Спросил, куда они пошли, Кеша сказал, идут к лифту. Бурун проверил шпалер, встал, говорит, все, сейчас я их кончу. Я говорю, может, пойдем вместе, я помогу, а он: не надо, сам справлюсь. И ушел. Его долго не было, потом ко мне Кеша подходит, говорит, чтоб я спустился вниз, Бурун вроде в отключке. Я спустился, Бурун стоит у тамбура, держится за челюсть. Спрашиваю, что случилось, он говорит, суки, гады, я пацанов за ними послал, они их догонят и возьмут, и я их кончу сам, умрут у меня в муках. – Гудок посмотрел на Молчанова. – Американец ему врезал по челюсти, Бурун отключился. Пока он чухался, они вскочили в тачку и слиняли. Все.
– Все?
– Да, все. Больше я ничего не знаю. Мне Бурун после этого ни про мочалку, ни про американца ничего не говорил. То есть я его спросил потом, что с этим американцем и с мочалкой. Так он посмотрел на меня как на врага народа, говорит: «А тебя что, это сильно волнует?» И все. Больше я с этим вопросом не лез.
– Но сам-то ты мог допереть, что к чему, куда, откуда?
– Я, конечно, не лох, понял, что американец ушел налево. С концами.
– А мочалка? Тоже ушла налево?
– Мочалка – нет. Бурун ее сейчас ищет.
– Ищет?
– Да. Я так понял, после того как ее лоха Бурун убрал, у нее заработало очко. Сначала она несколько дней тихарилась в американском посольстве, Бурун посылал туда пацанов на тачке. Они ее стремили по нескольку часов, но так и не смогли подкнокать. А потом она оттуда, из посольства, куда-то слиняла. Затихарилась где-то так, что ее вообще никто не может найти. У Буруна есть свои люди в ментовской, так он их всех поставил на цирлы. Но даже менты нигде не могут ее найти, хотя ищут всюду. Бурун сейчас вообще на дыбы встал. Хочет, чтобы пацаны нашли эту мочалку.