Страница 27 из 30
Было бы слишком примитивно и поверхностно ограничиться указанием длины поколения без дальнейшей детализации его жизненного цикла. Разные авторы делят этот цикл на три, пять или большее число фаз («возрастов»). Мы ограничимся тремя фазами: восход – начальная фаза, переходный период от предыдущего поколения к данному; расцвет – фаза господства в отечественной культуре; закат – фаза угасания, переход от данного поколения к последующему. Важно заметить, что во время восхода и заката сосуществуют два социально-культурных поколения, представленных интеллектными группами, различающимися по возрасту и социальному опыту, а главное – по ментальности, то есть ценностным ориентациям, мировоззрению и социально-психологическому настроению. Эти различия провоцируют пресловутый конфликт «отцов» и «детей». Если старшему поколению свойственна консервативная сдержанность, то молодежь увлекается романтическими и даже утопическими порывами. Обратим внимание, что в социальной памяти хранятся духовные ценности, созданные поколениями дедов, прадедов, пращуров, которые могут реанимироваться и стать актуальными. Так, в постсоветской России были реабилитированы культ императорской семьи, православные праздники и т. д. Охарактеризуем кратко поколения российских интеллигентов-книжников.
3.2. От Древней руси до Серебряного века
3.2.1. Эпоха рукописной книжности (XI–XVI вв.) включает в себя два поколения книжников, различающихся содержанием ментальности: древнерусское поколение (РК-1) и старомосковское поколение (РК-2). Наименования этих социально-культурных поколений, как и всех последующих, выбраны нами условно, для удобства пользования, и вовсе не являются общепринятыми. Начало (восход) древнерусского поколения достаточно очевидно: XI век – время активной христианизации и интеллектуализации Руси, окончание же периода господства средневековой ментальности – вопрос дискуссионный. Не углубляясь в научные дискуссии, примем периодизацию, предложенную в «Словаре книжников и книжности Древней Руси» для отечественной средневековой литературы, то бишь средневековой книжности. Согласно этой периодизации, начальный период ограничен хронологическими рамками XI – середины XIV вв. Последняя дата аргументируется тем, что в течение столетия после монгольского нашествия создаются первоклассные памятники литературы, продолжающие традиции Киевской Руси («Слово о погибели Русской земли», «Повесть о житии Александра Невского» и др.). Однако в конце XIV столетия в результате так называемого второго южнославянского влияния менталитет книжных мужей существенно меняется: распространяется исихазм (Сергий Радонежский и его последователи), появляется стиль «плетения словес», митрополит Киприан (1336–1406) затевает церковные реформы, способствуя распространению византийской культуры. Начинается второй период русской книжности, который мы назвали «старомосковским». Хотя мануфактурное книгопечатание началось в середине XVI века, период старомосковской книжности целиком вписывается в эпоху рукописания книг, ибо в XVI веке в Москве было отпечатано всего около 15 книг религиозного содержания.
Христианизация Руси привела к тому, что книга на старославянском языке стала символом и источником просвещения и образованности. Именно книга одухотворяла и вдохновляла древнерусских интеллигентов (поколение РК-1), когда монастыри и дворы некоторых князей (Ярослава Мудрого, его высокообразованных сыновей и дочерей, Владимира Мономаха, Всеволода Большое гнездо) служили центрами духовной жизни и обителями первого поколения интеллигентов-книжников. Вспомним о митрополите киевском Иларионе, известном как «муж благ, книжен и постник», о Несторе, агиографе и летописце, о летописце Никоне, об анонимномном авторе «Слова о полку Игореве», о таинственном Данииле Заточнике, начитанном и образованном правдоискателе, который полностью соответствует формуле интеллигента-гуманиста[151]. Для полноты картины назовем еще князя Волынского Владимира Васильковича (ум. 1288), который прославился как книголюб, переписчик многих рукописей, даритель храмам и монастырям книг в роскошных окладах. Рискованно превращать древнерусских книжников в библиотечных интеллигентов, но все-таки именно в среде «мужей книжных» нужно искать «первого русского интеллигента». Возможно, что автор поучения «Велика бывает польза от учения книжного…. се бо суть реки, напояющие вселенную, се суть исходища мудрости» был первым библиотечным интеллигентом на Руси[152].
Почитание «учения книжного» сохранилось и в старомосковский период (поколение РК-2). Основоположник духовного течения не стяжательства, требующего отказа церкви от земельной собственности и аскетического отшельничества, Нил Сорский (1433–1508) был весьма образованным богословом и религиозным писателем. Он называл книги, «божественные писания» главными наставниками в жизни и не принимал неграмотных в основанный им скит «заволжских старцев». Усердным сторонником не стяжательства был Вассиан Патрикеев, в миру – князь и боярин, человек весьма образованный. Преподобный Максим Грек (1480–1556), кандидатуру которого на звание «первого русского интеллигента» выдвинул Д.С. Лихачев, по своим интеллектуально-этическим кондициям (образованность, креативность, этическое самоопределение) полностью соответствует формуле интеллигента-гуманиста своего времени. Приехав в Москву по приглашению Василия III для переводов и исправления книг его библиотеки, он был вовлечен в церковно-политические споры между иосифлянами и заволжскими старцами. В своих богословских, полемических, нравоучительных произведениях Максим Грек проявил себя не только как искусный мастер красноречия, но и как бесстрашный обличитель корыстолюбия духовенства и бесчинства властей. Особенно часто, как и полагается подлинному интеллигенту-гуманисту, он вставал на защиту бедных и угнетенных против злых и богатых. За это ему пришлось жестоко поплатиться: он был трижды осужден церковным судом и с 1525 по 1551 год провел в монастырском заточении.
Митрополит Макарий (1481/1482-1563) обладал высокой книжной культурой, под его руководством был составлен 12-томный помесячный книжный свод ежедневного чтения – Великие Минеи Четьи. Он был не чужд толерантности и порой ухитрялся склонить Ивана Грозного, которого сам Макарий венчал на царство 16 января 1547 года, к «печалованию» и покаянию. Однако, в конечном счете, он ближе к интеллектуалам, а не к интеллигентам, о чем свидетельствуют антикнижные решения Стоглавого собора (1551), духовным руководителем которого был митрополит Макарий. Собор подчинил книжное дело двойной опеке – церковной и светской цензуре, что было зафиксировано в главах «об училищах книжных», «об исправлении книжном», «о книжных писцах», «о злых ересях». По инициативе Ивана IV была принята 41-я глава, гласившая: «Царю свою царскую грозу учинити и святителям всем по всем градам запретили с великим духовным запрещениям, чтобы православные христиане богомерзких книг еретических у себя не держали и не чли, а которые держали у себя такие еретические отреченные книги и чли их, и иных прельщали, и те бы о том каялися отцам своим духовным, и впредь бы у себя таких еретических отреченных книг не держали и не чли, а которые учнут у себя впредь такие книги держати и чести, или учнут иных прелыцати и учити, и им быти от благочестивого царя в великой опале и в наказании, а от святителей по священным правилам быти в отлучении и проклятии»[153]. Однако это постановление осталось «гласом вопиющего», ибо не было механизма его реализации, то есть цензурного ведомства. Создать же такое ведомство при господстве рукописной книги практически невозможно.
Грозные государи московские Иван III и Иван IV были, разумеется, деспотами, но это не мешает считать их книжниками. В книге И.Я. Стеллецкого[154] отстаивается гипотеза, что Софья (Зоя) Палеолог привезла в Россию Библиотеку византийских императоров, которую вывез её брат Андрей из захваченной турками империи. Это было драгоценное наследие византийской культуры, которое семья Палеологов использовала во время пребывания в Риме, а затем решила укрыть его в Москве. Аристотель Фиораванти, строитель Кремля, якобы выстроил подземное хранилище, где и схоронили драгоценную «либерею». О существовании замурованной в подземельях Кремля библиотеке Палеологов мог рассказать книголюбу Ивану IV во время их встречи в монастырском узилище Максим Грек. И.Я. Стеллецкий предполагает, что Максим должен был знать об этом хранилище, потому что Василий III выписал его именно для того, чтобы он переводил греческие книги из византийской библиотеки. Свою собственную обширную библиотеку Иван Грозный, по мысли многих кладоискателей, скрыл в XVI веке где-то в катакомбах Кремля, возможно, вместе с собранием Софьи Палеолог. Легенда о старомосковских библиотеках заслуживает внимания, ибо она свидетельствует, что в те времена книги ценились как царские сокровища.
151
В.Г. Белинский характеризовал Заточника как «одну из тех личностей, которые, на беду себе, слишком умны, слишком даровиты, слишком много знают…; которых сердце болит и снедается ревностию по делам, чуждым им, которые говорят там, где лучше бы промолчать, и молчат там, где выгодно говорить» (Белинский В.Г. Поли, собр. соч. Т.5. -М, 1954. С. 351.
152
Ю.Н. Столяров не без основания называет первой русской женщиной-библио-текарем преподобную Евфросинию Полоцкую (1102–1173), день успения которой отмечается в Белоруссии как день библиотекаря (Столяров Ю. Первые древнерусские школьные библиотеки // Школьная библиотека. – 2001. – № 8. С. 3–5). Правда, он не называет её «первым библиотечным интеллигентом», но её житие не оставляет сомнений не только в её святости, но и в древнерусской её интеллигентности.
153
Цит. по: Нотович О.К. Исторический очерк нашего законодательства о печати. – СПб, 1873. 63 с.
154
Стеллецкий И.Я. Поиски Библиотеки Ивана Грозного. – М.: Сампо, 1999. 400 с.