Страница 26 из 30
Историософское учение о поколениях X. Ортега-и-Гассет подробно развивает в серии лекций, названной «Вокруг Галилея (схема кризисов)»[146]. Здесь не только подробно раскрывается понятие «поколение», но и постулируется длина социально-культурного поколения, которая принимается за 30 лет. «Я бы сказал, – заявляет автор, – что историческое поколение живет пятнадцать лет становления плюс пятнадцать лет правления» (С. 275). Идея смены фаз в жизненном цикле поколения разумна и плодотворна, но нельзя согласиться с одинаковой длительностью этих фаз во всех поколениях – ровно 15 лет. В отличие от демографических поколений, господство идеологий может длиться несколько десятков лет или даже веков.
В наши дни понятие «поколение» стало межнаучной категорией, или, как выразился известный социолог культуры Б.В. Дубин, «метафорой в языке социальных наук и наук о культуре»[147]. Эта «метафора» нужна для того, чтобы идентифицировать социальных субъектов, описывать конфликты «отцов и детей», обозначать «разрывы» и культурную преемственность возрастных групп. Современная историко-культурная проблематика смены поколений и в мировом, и в отечественном контексте весьма компетентно и довольно полно представлена в двух капитальных сборниках статей, появившихся одновременно: «Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России / Сост. Ю. Левада, Т. Шанин. – М.: Новое литературное обозрение, 2005. 328 с.» и «Поколение в социокультурном контексте XX века / Отв. редактор Н.А. Хренов. – М.: Наука, 2005. 631 с.». В этих сборниках содержатся несколько «поколенческих периодизаций» русской интеллигенции, но все они страдают общими недостатками: а) отсутствует критерий интеллигентности; б) не учитывается разнородность интеллектного континуума, куда входят интеллигенты, интеллектуалы, полуинтеллигенты и др.; в) спутаны демографические и социально-культурные трактовки поколений, из-за чего принимается слишком маленькая длина поколения интеллигенции – 15, или 12–13 лет или даже десятилетие; г) далеко не всегда учитываются фазы развития поколения, которые, напомню, неизменно фиксировал X. Ортега-и-Гассет; д) упрощенное представление преемственности поколений. Введение понятия «поколение библиотечной интеллигенции» в библиотековедение представляется оправданным и продуктивным, однако из-за перечисленных недостатков мы не смогли довериться какой-либо готовой периодизации и были вынуждены разработать собственную хронологию поколений библиотечной интеллигенции.
3.1.2. Хронология поколений библиотечной интеллигенции. В основу хронологии положены известные эпохи русской книжности: рукописная – XI–XVI вв.; мануфактурная – XVII–XVIII вв.; индустриальная – XIX–XX вв. Каждая эпоха включает в себя несколько социально-культурных поколений интеллигентов-книжников, различающихся интеллектно-этическими качествами, входящими в формулу интеллигентности (содержанием образованности, уровнем креативности, пониманием общественного долга и толерантности, формами книжной культуры). Для разграничения поколений, относящихся к одной и той же эпохе, используем понятие ментальность поколения. Поясним, что понимается под ментальностью.
Современники X. Ортеги-и-Гассета, французские историки М. Блок и Л. Февр, основали в 1929 году в Париже научный журнал «Анналы», в котором активно и весьма остро обсуждались методологические проблемы исторических исследований. Была поставлена под сомнение объективная достоверность исторических источников, ибо их авторы (летописцы, мемуаристы, очевидцы, историографы и пр.) воспринимали описываемые события через субъективную призму своего личного мировоззрения, непроизвольно, а нередко умышленно, их искажая. Субъективизм автора, в свою очередь, обусловлен духовным климатом его социума, который обозначили термином «ментальность» (mentalite – направление мыслей, умонастроение, склад ума).
Был сделан вывод, что для того, чтобы правильно понять реальные исторические события, историк должен реконструировать ментальность данной культурно-исторической эпохи, и главным объектом исторической науки следует считать не факты социальной жизни, а движение ментальностей.
Ментальность французские историки определяли как «систему образов, представлений, которые в разных группах или странах, составляющих общественную формацию, сочетаются по-разному, но всегда лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей»[148]. Нельзя сказать, что сообщество ученых-историков безоговорочно восприняло методологические новации французской «школы “Анналов“»[149], но отечественные историки культуры взяли на вооружение понятие ментальности, понимая его как «картину мира», свойственную данной эпохе и обнаруживающуюся «как в коллективном сознании общественных групп, так и в индивидуальном сознании и творчестве наиболее выдающихся представителей эпохи (при всех неповторимых, уникальных их особенностях)»[150].
Мы последуем их примеру, поскольку для исследования смены поколений интеллигенции понятие ментальности имеет ключевое значение. Ведь одно социально-культурное поколение отличается от другого не демографическими параметрами, а именно свойственной ему картиной мира. Историки «Анналов» учитывали чаще всего повседневную ментальность, то есть ментальность массового поколения современников, нас же интересует групповая ментальность интеллектного слоя общества. Формулы интеллигентности и интеллектуальности, предложенные в разделе 2.1.2, есть не что иное, как структуры ментальностей интеллигентов и интеллектуалов. Эти структуры наполняются конкретным содержанием в зависимости от поколения той или иной эпохи русской книжности. Различия менталитетов становятся особенно явными при сопоставлении поколений рукописной книжности с более поздними поколениями интеллигенции. Например, древнерусские книжники, к числу которых в равной мере относились и авторы текстов, и редакторы-компиляторы, и переводчики, и писцы-копиисты, понимали свой труд как особую форму богослужения, где неуместно тщеславие, и поэтому забывали упомянуть свои имена. Более поздние поколения придерживались иных нравственных норм. Индустриальная книжность коммерциализировалась, и ей даже потребовались законы о защите авторских прав.
Будем придерживаться следующей периодизации, включающей в себя 12 библиотечно-интеллигентских поколений:
Эпоха рукописной книжности (РК): XI–VI ее.
РК-1. Древнерусское поколение – XI – первая половина XIV вв.
РК-2. Старомосковское поколение – вторая половина XIV–VI вв.
Эпоха мануфактурной книжности (МК): XVI 1-ХVIII вв.
МК-1. Допетровское поколение – XVII в.
МК-2. Петровское поколение – первая половина XVIII в.
МК-3. Екатерининское поколение – вторая половина XVIII в.
Эпоха индустриальной книжности (ИК): XIX-1 половина XX в,
ИК-1. Пушкинско-гоголевское поколение – первая половина XIX в.
ИК-2. Пореформенное поколение – вторая половина XIX в.
ИК-3. Революционное поколение – 90-е гг. XIX в. – 30-е гг. XX в.
ИК-4. Героическое советское поколение – 20-е – 60-е гг. XX в.
Времена великих перемен (ВП): II половина XX–XXI в.
ВП-1. Советские шестидесятники – 50-е – 90-е гг. XX в.
ВП-2. Восьмидесятники – 1970-е – 2010-е гг.
ВП-3. Информационное поколение – 2000-е – 2040-е гг.
Предвидя недоуменные вопросы «Почему нет пятидесятников?», «Почему нет семидесятников?» и т. и., поясняем, что длина социально-культурного поколения не может быть короче демографической длины (25 лет), поэтому люди, сформировавшиеся в 50-е годы, попадают в поколение шестидесятников, а сформировавшиеся в 70-е годы – в поколение восьмидесятников. Разумеется, существуют многочисленные индивидуальные исключения из этой статистической тенденции.
146
Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. – М., 1997. С. 233–403.
147
Дубин Б.В. Поколение: смысл и границы понятия // Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России. – М., 2005. С. 66.
148
Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 г. // Одиссей. Человек в истории. Культурно-антропологическая история сегодня. – М., 1991. С. 52.
149
Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». – М.: Наука, 1993. 208 с.
150
Жидков В.С., Соколов К.Б. Десять веков российской ментальности: картина мира и власть. – СПб, 2001. С. 35–37.