Страница 8 из 9
А в «Пуританах» Скотт вдохнул жизнь в мертвое прошлое, в мир тайного движения шотландских ковенанторов и надолго приковал внимание читателя к происходящему, за которым тот следит с тревожным предощущением неминуемого рокового конца.
Да, иногда современного читателя может покоробить некоторая неестественность диалогов влюбленных, но надо помнить, что во второй половине XVII столетия разговорная манера была не столь естественна и раскована, как сейчас, и герои изъяснялись более книжным языком. Иногда у Скотта встречается и неловко скроенная фраза, но хотя стиль его не всегда безупречен, он чрезвычайно подходит для его повествования, нередко юмористического и всегда яркого в своей изобразительности. Да, персонажам Скотта не свойственна та уникальная индивидуализация характеров, как, например, великим героям драмы и реалистической прозы, но он и сам это понимал и, к примеру, отзывался о главном персонаже серии «Уэверли» как о «проныре и глупце, и если бы он женился на своей возлюбленной Флоре, она бы часто его колотила…» При всем при том герои Скотта больше походят на реальных, живых людей, чем дартаньяны и аланбреки[31], почему приключения скоттовских персонажей волнуют нас, как мне кажется, гораздо больше. Вспоминаю, что один великий современный драматург[32] однажды неожиданно признался: «Единственные романы, которые я читаю, – романы Скотта. Они гораздо интереснее современных с психологической точки зрения». Во всяком случае, в этих «романах действия» нет никакой нарочитости и аффектации. Осада тюрьмы Толбут в «Эдинбургской темнице» изображена так реально, что мы словно видим все воочию. А как надолго запоминаются сцена рыцарского турнира в «Айвенго» или приключения Джини Динс с разбойниками и безумной Мэдж Уайлдфайр по дороге в Лондон, или спасение тонущего пирата в одноименном романе. Если прибавить к этому искусное умение Скотта нагнетать напряженность, внося элемент таинственности, когда автор знакомит читателя с неведомыми еще персонажами, начиная с Рыцаря Лишенного Наследства («Айвенго») и кончая полусумасшедшей Уллой Тройл, известной под прозвищем «Норна-Безумная Голова» из «Пирата», то становится ясно, какое разнообразие ингредиентов добавлял автор во вновь приготовленное им блюдо, чтобы мы проглотили это кушанье; как много он потрудился, чтобы сделать свои романы достойными чтения и в наше время.
Если начинающему читателю не захочется вникать в его «шотландские» романы из-за непонятного диалекта, пусть он для знакомства с сэром Вальтером изберет «Квентина Дорварда» или «Айвенго» и тогда этому читателю станет понятно, кто виноват, утверждая, что романы Скотта скучны, – сам писатель или его критики. Скучны? Да я жажду перечитать роман «Редгонтлет» и, конечно, «Антиквария» и «Ламмермурскую невесту». Да, есть романы более значительные, но они другого типа и я не знаю ничего читабельнее, чем произведения, мною упомянутые.
Любимый писатель
Припоминаю время, когда Тургенев был у англичан, мужчин и женщин, читающих иностранную литературу, самым любимым из всех русских писателей. Нам казалось, что сочувствие и сердечность более свойственны его произведениям, чем шедеврам Толстого и Достоевского, хотя, надо сказать, из произведений последнего английским читателям были тогда известны лишь «Преступление и наказание» и «Бедные люди».
Особенной любовью Тургенев пользовался среди литераторов во Франции. Флобер был привязан к нему по-братски, а Мопассан отзывался о Тургеневе, писателе и человеке, не иначе как с восторгом и считал, что он более велик, чем Флобер. Ренан – об этом напоминал Джордж Мур в своих «Признаниях» – считал тургеневские романы и повести высочайшим, со времен античности, свершением литературы, да и сам Мур полагал, что в мире существовали лишь два великих повествователя, Бальзак и Тургенев: только они, по его мнению, были способны создавать бессмертные произведения.
Впервые я прочел Тургенева в самом конце XIX века. Рыцарь литературы, наш профессор С.-Дж. Макмуллен, целый час вещал с кафедры о том, какое это великое свершение – роман «Отцы и дети», и его энтузиазм был убедителен.
Да, роман «Отцы и дети» заслуживает всяческих похвал, которые ему расточал наш профессор, и чем больше я читал Тургенева, тем сильнее подпадал под его обаяние. В то время я вряд ли простил бы Толстому его пренебрежительное отношение к этому роману.
Толстой как-то гостил у Тургенева, и тот, естественно, пожелал узнать мнение коллеги о своем только что созданном произведении, почему оставил Толстого в гостиной наедине с «Отцами и детьми». «Чтобы читать было удобно, – рассказывает исследователь Эйлмер Мод, – Толстой прилег на большой диван и начал чтение, но роман показался ему столь «сделанным» и малоинтересным, что он заснул и проснулся от странного ощущения и снова увидел спину удаляющегося автора…»
Тургенев, который был старше Толстого десятью годами, приветствовал его литературные успехи, однако человек раздражительный одобрение и даже помощь «стариков» способен ошибочно истолковать и отвергнуть как излишнюю опеку, а оба они, и Толстой, и Достоевский, не в состоянии были и помыслить о том, что к ним можно относиться покровительственно.
Достоевский, который сначала чуть ли не боготворил Тургенева, спустя несколько лет критиковал его за «нелепую» важность и «аристократически-снисходительную» манеру заключать в объятия и подставлять щеку для поцелуя. Если бы мы знали о Тургеневе только со слов его русских литературных соперников, то какое превратное понятие мы бы о нем получили! Превратное, если сравнивать его с впечатлением от романов писателя или свидетельствами французских друзей. Они-то считали Тургенева Титаном Дружелюбия и Благожелательности. Полагаю, что они были ближе к истине. Не могу принять и толстовское высказывание о Тургеневе как весьма капризном, сердитом «диспептике», и не способен согласиться с толстовской же критикой героини романа «Накануне», чей образ он считал безнадежно плохим. Не согласен я и с утверждением о равнодушии Тургенева к его персонажам, о том, что он не испытывал к ним каких-либо добрых чувств и вообще изображал «уродов, которых автор бранит, а не жалеет»[33]. Правда, когда Толстой писал об этом, он сам никаких романов не читал и не советовал их читать другим, в особенности тем, кто находится в подавленном состоянии духа и не знает, чего ждать и хотеть от жизни. Однако даже и тогда Толстой ставил «Накануне» выше романа «Дворянская усадьба», который вторично на английский был переведен под его истинным названием: «Дворянское гнездо».
Нетрудно оспорить толстовское мнение, что этот роман слаб и банален… Да, его сюжет можно положить в основу современного голливудского фильма, и, тем не менее, Лиза никогда бы не позволила себе даже во имя любви к мужчине изменить священному религиозному долгу. Но, может быть, именно это Толстой и считал слабостью и банальностью?[34]
Главное, однако, в том, что «Дворянское гнездо» – произведение, в котором, несмотря на некоторую заурядность сюжета, действуют чрезвычайно правдиво изображенные персонажи, и это не только помещик Лаврецкий, его эгоистичная жена и Лиза, но и ее тщеславная мать, и добросердечная, мудрая тетушка, и нескладный старый учитель музыки, и все остальные. Это роман о торжестве Зла в обличье пошлости и мирской суеты, разрушающего счастье ни в чем не повинных, добрых людей. А какое здесь глубокое постижение человеческого сердца в его способности любить и его самых высоких побуждениях, почему читатель восхищается романом как некоей идиллией, созданной поэтическим тургеневским гением.
Да, Тургенев тоже знал, что большинство людей, и мужчины, и женщины, могут быть отвратительны и физически, и нравственно и что в мире вообще мало красоты. В этом Тургенев – реалист, но, тем не менее, мы чувствуем его убежденность в истинной благодати человечности и в совершенстве нас окружающей природы с ее прекрасными рощами и сладкоголосыми птицами.
31
Алан Брек – герой романов Р.-Л. Стивенсона «Похищенный» (1886) и «Катриона» (1893).
32
Имеется в виду Бернард Шоу (М.Т.).
33
Л.Н. Толстой. Письма 1845–1886. «Худ. лит.», М. 1965, стр. 212–213.
34
Очевидно, намек на то, что в романе «Анна Каренина» героиня изменяет «священному долгу» и вступает в любовную связь. (Здесь и далее примечания переводчика.)