Страница 23 из 29
Ф. Ницше называл разумность, стремящуюся к полной победе, опасной, подрывающей силой, способной подавить «высшее, священнейшее» в человеке (97, 419). О «рационалистическом безумии», которое «производит большие разрушения в душевной жизни людей», говорил Н.А. Бердяев (20). Многие авторы подчеркивают наличие обратной связи между разумностью и духовностью. По утверждению Шри Ауробиндо, чем ниже ментальное развитие человека, тем доступнее ему переживание своей близости к вселенскому Духу: «у пастуха под звездным небом или у рыбака из Галилеи есть для этого больше шансов, чем у всех философов мира вместе взятых» (132, 170). Господство разума обрекает человека «на мучительный душевный холод» (Л.Н. Толстой).
Современной культуре свойственно убеждение, что через воспитание и обучение можно обеспечить движение к «духовному совершенству». При этом духовность рассматривается как особый, высший результат развития человека, и прежде всего умственного развития. Разум, как змей-искуситель, изо дня в день нашептывает нам: я все знаю, все могу, со мной вы спланируете и достигнете всего желанного, доверьтесь мне, и станете выше Бога. И мы верим, затем путаемся вместе с ним в частностях и неизбежно оказываемся в тупике очередной омертвляющей стабильности. Г.Х. Андерсен в сказке «Снежная королева» показал, как мальчик Кай, оторванный от семейного тепла и увлеченный в царство ледяного рационализма, складывает из кусочков льда, будто из холодных бездушных блоков знания, слово «вечность». Стремление только из знаний «складывать» все в человеке, включая такие особенности его внутреннего мира, как духовность, совестливость, сердечность, свойственно и современной воспитательной системе.
Высшее никогда не получится из низшего.
Причиной такого рода искаженных представлений о формирующих возможностях внешних воздействий является отсутствие в настоящее время адекватного понимания того, что есть человеческая духовность.
Лет 25-30 назад россияне о духовности почти не вспоминали – говорили о нравственности, образованности. Духовность считали прерогативой религии. Теперь это понятие используется в разговорах на любую тему и, как видно из этих разговоров, чаще без малейшего представления о том, что за ним стоит. Происходит, как правило, легковесная, поверхностная игра модным словом. У большинства людей нет адекватного понимания духовности, как нет и предполагаемой этим феноменом готовности оценивать свои действия с точки зрения ответственности перед вечностью и Богом.
Истоки определяемого данным понятием феномена, как правило, переносятся в сферу воспитания и обучения, а сам он ассоциируется с такими характеристиками человека, как культурность, воспитанность, религиозность, интеллигентность. Мы можем позволить себе выражение типа «высокодуховная личность», не осознавая антагонизма между входящими в него понятиями.
Понять неадекватность подобных представлений позволяют ключевые особенности духовной составляющей внутреннего мира человека, принципиально отличные от характеристик разума (и личности в целом). Первая особенность – неизменность (вечность) сокровенного духовного «Я» человека. Как уже было показано, все характеристики разума приобретаются и многократно меняются. Ничего подобного с духовностью жизнь сделать не способна. В древнеиндийской веданте человеческая духовная самость («атман») представляется устойчивой и постоянной – в отличие от той части психики, что приобретается человеком в процессе жизни. «Духовное тело бессмертно», – вторит веданте Будда. У Платона все свойства его «идеи», или «бессмертного принципа», определены божественным провидением и не зависят от жизненных условий. Для Августина «истинно существует только то, что пребывает неизменным» (1, 95). С ним согласен Кришнамурти, мыслитель совсем другой исторической эпохи: «В нас не может расти ничего такого, что имеет духовное значение… истинное не развивается» (118, 505). «Я остаюсь в своем вечном возрасте юности, – пишет Н.А. Бердяев, – старости духа нет, в духе есть вечная юность. Есть лишь старость тела и той части души, которая связана с телом» (19, 307). Идея неизменности первосущностного в человеке – одна из принципиальных для философии экзистенционализма. По убеждению К. Ясперса, человек в своей сути всегда тот же. Несовпадение индивидуальных и возрастных черт означает не различие – с возрастом – в сущностном, а различие в том, что приобретено здесь, в этом мире.
Нетленность высшего в человеке определяется его прямой связью с трансцендентным, божественным. Истинное и неизменное человеческое «Я» не только создано «божественной дланью» (Ясперс), но и является частицей, находящейся в прямом родстве с Творцом всего сущего. Она – «малый свет великого Света» (Сатпрем, 155). Но, согласно Священному Писанию, Бог неизменен. «Я – Господь, Я не меняюсь» (Мал. 3:5). Следовательно, неизменна и его частица в человеке.
Вечное, бесконечное и неизменное невозможно улучшать, развивать, совершенствовать. Его нужно освобождать, говоря языком религии, от всего греховного, которое, как ржавчина, стремится покрыть истинную натуру человека, да так, чтобы она и вовсе была не видна и не слышна. Не случайно Иисус призывает: станьте детьми. То есть дайте возможность своему истинному «Я» обрести то чистое, незамутненное состояние, каким оно было в раннем детстве.
Вторая признанная характеристика человеческой первосущности – ее скрытность, таинственность, «недосягаемость для системного анализа» (Н. Бор). «Самое главное для глаз невидимо», – замечает Сент-Экзюпери в «Маленьком принце». Познанию человека наступает конец, как только наука выходит за границы приобретенного им и упирается в его экзистенцию. Вычислить человека, измерить бездны его души не дано «жалкому прямоугольному уму», утверждал Ф.М. Достоевский. Главное и неизменное в человеке недоступно нашему изменчивому разуму; доказуемо для него лишь второстепенное, «прочее» (Б. Паскаль). Это «прочее» изучает и научная психология. Познаем не то, что нужно, а то, что можем.
От веданты на Востоке и неоплатоников на Западе идет убеждение: прорваться сквозь наслоения разумного, личностного и хотя бы приблизиться к духовному в человеке, частично осознать его можно «только в нерасчлененно-восторженном состоянии, в особого рода наитии и исступлении, в сверхумном экстазе» (83, 88). «Понимание самого себя – это просветление», – писал древнекитайский мыслитель Лао-цзы. Наше сокровенное «Я» может обнаружить себя только в моменты полного очищения субъективного мира от всего земного, навязанного извне, в состоянии глубокого внутреннего кризиса, – находясь «за последней чертой» (Ф. Ницше), в пограничной ситуации (К. Ясперс), в «нулевой точке» (М. Мамардашвили).
Сугубо специфично и само проявление активности нашего духовного начала во внешней жизни. Его, как правило, характеризуют:
– непредсказуемость и оригинальность (все происходит вопреки ожиданиям, логическим прогнозам и с принципиально новым результатом);
– мгновенность, краткость (само действие осознается как внезапное пробуждение, вспышка «искры Божьей», мимолетный «поцелуй Бога»);
– целостность (конечный результат проявляется сразу в полном объеме, без каких-либо отдельных элементов и этапов);
– экстатичность (момент осознания сопровождается переживанием экстаза, неземного блаженства).
У Достоевского один из героев романа «Бесы» говорит: «Есть секунды, их зараз приходит пять или шесть, и вы вдруг чувствуете присутствие вечной гармонии, совершенно достигнутой. Это не земное. Если более пяти секунд – то душа не выдержит и должна исчезнуть. Чтобы выдержать десять секунд, надо перемениться физически» (45, 529). Целостность исходящего от духовной первосущности человека непосредственно связана с ее непознаваемостью. Нашему разуму трудно понять то, что нельзя расчленить, разобрать на детали и оценить роль каждой из них в отдельности.