Страница 14 из 21
В заключение своей пламенной речи он вынес вердикт:
– Квартиру этой Жуковой как врагу советского народа не давать. А у нас с Вами разговор еще не окончен, он у нас будет впереди.
С тем я и покинул кабинет партийного вождя областного масштаба.
Придя на работу, я внимательно прочитал еще раз анонимку, вникая в смысл каждого написанного в ней слова. И чем больше я погружался в ее текст, тем явственнее перед моими глазами возникал такой знакомый мне образ Аркадия Львовича Рябова, моего коллеги. Стиль написанного текста мне был очень знаком, так же как и бьющие в самое сердце слова о защитниках Сталинграда, к которым он всегда себя причислял, важно кивая на свою грудь, в которую навечно был вмонтирован орден Боевого Красного Знамени, который после его откровений о себе потерял для меня всякую значимость. Я был убежден в том, что анонимка написана им лично – это ему, стоящему в списке на получение квартиры под номером два надо было любым способом устранить соперницу, что он и сделал. Ну что же, он своего добился, квартиру он получит. Лично для меня его действия и намерения стали вполне понятны. Жаль только, что павшие под Сталинградом бойцы, заплатившие своими жизнями за свободу и независимость нашей Родины, не сумели вовремя разгадать эту ползучую тварь, которая до сих пор от имени их, мертвых, пользуется почетом и уважением в стране победившего социализма под чутким руководством коммунистической партии. Я нисколько не сомневаюсь, что зло будет наказано, и что кара Всевышнего рано или поздно настигнет нашего «героя». Сорняки же, выросшие на советской, насквозь фальшивой идеологии, развенчанные после падения советской власти, стали сегодня достоянием гласности. Вспоминая много лет спустя хамское поведение партийного чиновника областного масштаба, я думаю о том, что мог бы ему с сегодняшних позиций напомнить о несостоятельности его насквозь пропитанных ложью идеологических примеров в лице пионера Павлика Морозова, которые он мне с такой убежденностью приводил в качестве непогрешимых образцов. Пионер Павлик Морозов предал своих родных и близких, и на этом примере откровенного стукачества и человеческой подлости воспитывалась советская молодежь. А чего стоит «героический поступок» Зои Космодемьянской, о котором мы теперь знаем правду. В сорокаградусный мороз девушка поджигала деревенские избы мирных советских людей, чтобы возбудить в них чувство ненависти к фашистам и тем самым активизировать народную войну с врагом. Сами же жители деревни поймали советскую мстительницу и передали ее в руки немцев. Я уж не говорю о порожденных той гнилой идеологией более могущественных идолах, которым мое поколение должно было поклоняться.
То огромное количество узлов, завязанных одной из самых страшных эпох в один большой тугой узел, не развязано и сегодня. Должны пройти столетия, чтобы память о том страшном времени была стерта навсегда. А пока те сорняки, что выросли на той удобренной человеческим потом и кровью земле, перешли в теперешнюю жизнь, прижились в ней и мешают развитию новой жизни.
На моих глазах происходил распад могущественной колониальной империи под названием СССР. Я, наслушавшись за годы жизни советской воинствующей идеологии, ждал от коммунистической партии ответных действий, появления тех героев, которые должны были прийти на помощь разваливающейся и погибающей стране. Это их вспоминал партийный функционер областного масштаба в воспитательной беседе со мной, но ничего этого и в помине не было. Как только коммунистическая партия Советского Союза потеряла графу в советской конституции о главенствующей роли в советском обществе, лопнуло ее могущество, как мыльный пузырь, и ни один руководящий партийный работник не закрыл своей грудью эту амбразуру, как Александр Матросов. Все коммунистические боссы первыми, а за ними и вся партия ринулись, как крысы с тонущего корабля, открещивались от своей причастности к славной и непобедимой коммунистической партии, позорно покидая поле боя. Ни один первый секретарь не умер на пороге своего кабинета, защищая свое право быть руководящей и направляющей силой. Никто из партийных боссов не взял в руки оружие, отстаивая интересы партии. Я вспоминаю, как приехав в один из райкомов партии Беларуси, встретил там своего хорошего знакомого первого секретаря, который остался один в здании райкома на правах охранника здания и имущества райкома. Он в течение недели умолял всех принять на баланс здание райкома и находящиеся в нем ценности. Его голос охрип от напряжения, он остался один во всем здании, а его верный коммунистический коллектив весь разбежался. Такова правда жизни, от нее никуда не уйдешь. Нужна она кому-нибудь или нет – время покажет. Что выросло из советской коммунистической идеологии, то выросло.
Но вернемся к Нине Марковне Жуковой. Узнав правду ее жизни, я все же решил помочь ей получить квартиру. Обдумывая свои дальнейшие действия в этом направлении, я вспомнил, что ко мне как-то раньше как к главному санитарному врачу города обращался директор завода медицинских препаратов с просьбой разрешить расширение существующего здания завода, и мы, изучив его предложение, отклонили его, так как завод находился в центре города, и его дальнейшее расширение, по нашему мнению, было нецелесообразным. Однако случившаяся неприглядная история с Ниной Марковной Жуковой подтолкнула меня на решительные действия иного плана. Я решил исполнить просьбу директора завода при условии сноса стоящей на пути расширения завода маленькой избушки, в которой со всей своей большой семьей бедствовала Н.М. Жукова. Ровно через полгода после этого ее избушка была снесена, а взамен она получила полногабаритную квартиру, в которой, к сожалению, ей самой было отпущено судьбой прожить всего два года. Что касается нашего героя, то получив квартиру и шумно отметив новоселье, он был призван на шесть месяцев на военные сборы. И мы с ним встретились лишь спустя полгода после описываемых событий. Он вошел в мой кабинет, предварительно постучав. Меня удивила его нерешительность, я бы даже сказал стеснительность, его движения в сторону моего стола были робкими. Он стоял у порога моего кабинета, как провинившийся школьник, и только после моего настойчивого приглашения подойти поближе он деликатно, бочком, подошел к моему столу. Я не поверил свои глазам. Передо мной стоял Аркадий Львович Рябов, немного сгорбившийся и какой-то изменившийся. В глаза сразу бросался отпечаток усталости, я бы даже сказал неудовлетворенности на всей его фигуре и лице. В нем отсутствовал тот лоск, к которому мы все привыкли за долгие годы общения с ним. Сразу навскидку трудно даже было сказать, что с ним произошло. И лишь только внимательно присмотревшись к его лицу, я увидел, что с него исчезла та нагловатая улыбка, которая была так неприятна. Его голос потерял вальяжность, раскатистость, а самое главное, из него исчезли поучительные нотки, которые всегда сыпались на собеседника, как из рога изобилия. Говорил он на этот раз мало. Мне показалось, что за эти полгода, что мы с ним не виделись, на военных сборах с ним произошли какие-то события, которые оставили на его облике столь явные отметины. Для того, чтобы разобраться в том, что же с ним произошло, необходимо было, как я понимал, отметить его благополучное возвращение. Я предложил ему вечером сразу же после работы, как обычно в старое доброе время, собраться в Городском доме санитарного просвещения за круглым столом в той же компании, и он сразу же согласился.
Рассказ четвертый. Служба на флоте
Мы давно не виделись, но наше застолье на этот раз началось не с приветственных слов, а как пьянка самых закоренелых алкашей. Мы, молча, не чокаясь, поглощали спиртное и терпеливо ждали от нашего героя очередной исповеди, так как весь его необычный вид и те изменения, которые произошли во всем его облике и в поведении, свидетельствовали о том, что он переживает какое-то внутреннее потрясение, причина которого известна пока что лишь ему самому. В этой ситуации только сам наш герой лично мог прояснить нам свое теперешнее состояние, поэтому мы с нетерпением ждали от него очередных откровений. Наконец он созрел для разговора. Прервав затянувшееся молчание, он сказал: