Страница 6 из 9
Александру Сергеевичу ничего не стоило ее опровергнуть: генерал сам когда-то пояснил ему, что эта выдумка!
Вторая о том, что будто бы командующий Киевским округом Драгомиров, загулявший у себя на квартире чуть ли не до утра с группой офицеров, с рассветом отправился в полк под Киевом и поднял войска по тревоге на маневры. А сам, пьяный, еле забрался на лошадь, с которой чуть погодя свалился на глазах у подчиненных.
Александр Сергеевич тут же рассказал, что ему уже приходилось через год после смерти Драгомирова опровергать этот злокозненный пасквиль, услышанный им впервые от генерала Владимира Дмитриевича Сахарова, который был в то время командиром 7-го армейского корпуса в Симферополе. Лукомский, уже в чине полковника, был там в командировке по мобилизационным делам и удостоился чести быть приглашенным к Сахарову домой, на обед.
– Драгомиров, бесспорно, очень талантлив как военачальник и писатель, но своим безобразным пьянством он развращал войска округа и принес много вреда нашему военному делу, – высказался Сахаров, сам уже к этому времени изрядно выпивший, как и его супруга.
Надо ли говорить, что полковника удивила и возмутила подобная характеристика, данная его кумиру. С Драгомировым знаком и близок почти восемь лет и ни разу за это время не видел этого человека пьяным. Да, покойный тесть был жизнелюбом, любил жизнь во всех проявлениях – охоту, хорошее вино и водку в компании близких и приятных ему людей, единомышленников и соратников. Вино его, как говорится, заводило, делало разговорчивее, остроумнее, галантнее.
Но лишь однажды во время застолья в просторном доме командующего Михаил Иванович, извинившись, на короткое время покинул стол и вышел в сад. Дочерям Соне и Кате показалось, что отец почувствовал себя неважно. Потихоньку, прячась в темноте за деревьями, обе пошли за ним. Михаил Иванович, однако, обнаружил слежку, подозвал к себе дочерей и велел отправиться в дом. А минут через десять вернулся в зал, сел за стол и оставался бодрым в течение всего вечера. Как это часто бывало, вечер закончился игрой в винт, большим любителем которой был Драгомиров.
Как-то Лукомский даже подумал, что у Михаила Ивановича не только богатырское здоровье, но и какой-то счастливый состав крови – не пьянеет. А приглядевшись, вместе с тем узнал застольный секрет генерала: точно знает свой последний бокал, свою норму и неукоснительно ее соблюдает.
И только узнав, что Лукомский – зять Драгомирова, а следовательно, хорошо его знает не только как командующего войсками, но и в частной жизни, Сахаров смутился и фактически взял свои слова обратно. А ведь распространял лживые, не проверенные им самим сведения не просто офицер, а корпусный командир русской армии, родной брат друга Михаила Ивановича!
Откуда же, однако, этот столь устойчивый феномен недоброжелательности не только к генералу Драгомирову, но и к его учению? – не раз задумывался в эмиграции генерал Лукомский. И пришел к такому выводу: наиболее талантливые и влиятельные враги из так или иначе задетых Драгомировым офицеров не сумели поставить интересы войск выше личных обид. Травлю против самого Михаила Ивановича им удалось искусно перенаправить и против его учения. Кой-кого из будущих недоброжелательных оппонентов Драгомиров в свое время наказал за недобросовестное отношение к службе, хозяйственные нарушения или очковтирательство, с другими – противившимися на практике его учению о воспитании солдат, – отказался вместе служить и вынудил подать в отставку. И, конечно же, зависть, этот универсальный движитель ненависти. Кто такой Драгомиров? Сын небогатого дворянина, без связей, без покровительства. Выскочка! Да при этом еще смеет учить нас жить и воевать!
А затем уже стая мелких шавок, извращая идеи генерала, распространяла ложные сведения о них и о нем самом, смущая умы рядового офицерства. Тем более что большинство из недоброжелателей Драгомирова не давали и не дают себе труда познакомиться с его статьями и книгами.
Приняв принципиальное решение о согласии стать командующим войсками на Дальнем Востоке, Драгомиров в этот же день связался с командующим войсками округа и сообщил о том, что ему придется в ближайшие дни выехать в столицу, а потому попросил прислать в Конотоп вагон-салон.
Телеграмма непосредственно от Николая II с вызовом в Петербург пришла дня через два. Михаил Иванович был воодушевлен и в тот же день вместе с подполковником Лукомским и другими сопровождающими офицерами отправился в столицу.
В новое назначение Драгомиров верил и не верил, но духом был бодр. Тайну его поездки в Петербург в вагоне-салоне знали только они, остальные лишь недоумевали, куда девались слабость и недомогание, которые испытывал генерал-адъютант в последнее время. Михаил Иванович то уединялся с зятем, чтобы обсудить с ним различные аспекты войны с японцами, то, махнув рукой, садился играть в винт. Лукомский в этот момент осознавал – тесть снова разуверился в назначении.
В один из таких моментов, когда и в винт не игралось, Драгомиров признался:
– Боюсь, передумает – качается Николай из стороны в сторону, не знаешь, откуда ветер подует. Не то что его покойный батюшка. Хорошо все же, что мы никому не похвастались…
Надо было как-то отвлечь человека от грустных мыслей. И тут подполковника осенило: в его записной книжке скопилось изрядное количество различных историй и анекдотов, ходивших про тестя. Давно собирался справиться про их достоверность у самого Михаила Ивановича. Лучше случай вряд ли представится: поезд идет в ночь, обо всем переговорено, да и спать еще рановато. Улучив удобную минуту, как бы между делом спросил:
– Давно, Михаил Иванович, собираюсь проверить несколько историй и анекдотов про вас, было такое или сочинили? Может быть, сейчас?
– Давай, глядишь, и время подгоним, – легко согласился Драгомиров. – Только давай перейдем в опочивальню, поближе к дивану…
В спальне Михаил Иванович, попросив разрешения, снял мундир и полулег на диван. Лукомский устроился с записной книжкой напротив. Мерно стучали колеса, тускло горела лампа, было покойно и уютно.
– Начну с самого давнего. Говорят, в бытность начальником академии вы пригласили композитора Цезаря Кюи, который к тому же был и известным военным инженером, прочесть четыре лекции. Но в плане, представленном вам на рассмотрение, Кюи обозначил только три лекции по инженерной тематике. Тогда вы своей рукой добавили в план четвертую, а в качестве темы обозначили: «Влияние музыки на инженерное искусство на примере осады Иерихона».
– Да, Цезарь Антонович хотя и удивился изрядно, но намек понял и одну из своих лекции посвятил музыке и музыкальному самообразованию, что считаю очень полезным для офицера императорской армии.
– Еще в Академии сам слышал, будто вы, напутствуя выпускников в неформальной обстановке, дали такой своеобразный совет: «Если у тебя начальник – голова, исполняй приказание в точности. Если же начальник – жопа, выслушай почтительно, но сделай по-своему, однако и виду не подавай, что идея твоя, а не его».
– И сейчас не отказываюсь от этих слов, очень важных для карьеры толкового офицера. И себе вреда не нанесет, и Отчизне пользу принесет!
– В бытность вашу уже генерал-губернатором и командующим округом архиепископ и ректор Киевской духовной академии Платон по поручению городской либеральной интеллигенции пришел к вам просить за революционеров, преданных военно-полевому суду.
Вы его очень любезно приняли, выслушали… А потом будто бы ни с того ни с сего заговорили о непорядках в духовной академии и стали ему советовать, как поступать…
Архиепископ Платон взволновался:
– Ваше высокопревосходительство, простите, но ведь эти вопросы касаются только меня как ректора академии, а никак не вас как генерал-губернатора и командующего войсками…
– Так… А тот вопрос, который вы, владыка, изволили возбудить, – касается вас как ректора академии или меня как правителя края и командующего войсками?..