Страница 59 из 62
– Я, видимо, о моём непризнанном докторском труде.
Он завис на своей докторской – на неудаче, которая проглотила его жизнь. Он заглянул за границы, но не смог превозмочь. А память осталась, не давая спокойного сна его учёному мозгу.
Он долго молчал и вертел карандаш в здоровой руке.
– Вы разве изучали мою работу? Где вы нашли публикации?
– Прямо здесь. Мы с вами тут встречались когда-то, была я, вы и ещё двое парней…
– Простите! – он перебил меня. – Я вас вижу впервые, раньше мы не были знакомы. Я не молод, но память на лица у меня великолепная.
– Может быть… и так тоже может быть…
Проходит время, и я возвращаюсь в точку с определёнными параметрами, которые стабильны, но меня там словно не было. Снова и снова в разных сюжетах.
Это невозможно понять умом. Да и к чему? Раз я ощущаю такую бессмысленность и опустошённость.
– Я пойду. Простите, что отвлекла. Спасибо за чай.
Я встала и быстро вышла за дверь.
Мною двигало что-то машинальное, бестолковое, бессмысленное, без моего ведома и согласия. Я теряла связь между событиями, причинами и следствиями. Меня толкали вперед (или назад) мощные порывы и закрученные вихри моей судьбы, пульт управления от которой я где-то оставила. Я была уже неподвластна себе. Так существуют они: все, кто сейчас (всегда?) шёл по коридору мимо меня. Но они не знают этого. А я знаю. Знаю и не могу ничего сделать (не хочу?). И это опустошало меня ещё больше. Из меня уходила сила жизни.
Я увидела, как навстречу мне шла жалкая девочка, я увидела, как её острый сочащийся шип ненароком задел мою левую руку, чуть выше кисти, и на коже выступила капелька крови. Было не больно…
Я увидела, как сквозь бледные щёки девушки просочилась похотливо-алчущая зелёная грязь и уплыла вслед за тщедушным тельцем.
Я поднесла руку к глазам, рассматривая капельку крови, смешавшуюся с грязным соком. Я знала, что так будет, я увидела эту девочку, но ничего не стала менять. Я зачем-то слизала кровь языком и почувствовала! Невероятное наслаждение! Я ещё раз провела языком по коже, слизывая всё без остатка. Радость жизни вернулась, я ликовала!
(Кто ликовал? Я?)
Я наблюдала, как ликует во мне нечто омерзительное.
Заболела рука. Я упала на колени, скорчившись от боли. Руку словно раздирали на мелкие части, кусочки срастались и распадались. Адская боль! Это что? Расплата за алчное наслаждение?
Рука моя изменилась: из вен проступила зелёная слизь, пальцы превратились в зазубрины на конце стебля. Указательный палец вытянулся, из него вырос острейший шип, с которого капала зелёная жидкость.
– Девушка, вам плохо? Вам помочь? – чьи-то руки поднимали меня с колен. Их обладатели кишели и лезли мне в лицо. Их образы расплывались и мельтешили. Ни одного человеческого лица, ни одного!
– Нет! Нет! – я оскалилась в исступлении. – Мне помогать не надо. У меня всё хорошо!
Страшная боль разливалась по телу, но я встала и пошла дальше. Бесцельно, упиваясь новыми ощущениями адской боли и алчного удовольствия. Человеческого во мне оставалось всё меньше. А я тонула во всепоглощающем желании впиться во что-нибудь и совершить эту пакость!
(Нет! Нет! Вернись! Ты можешь – вернись!)
Да какой смысл?
(Чтобы познать что-то совершенно… что бы познать совершенство, нужно стать им.)
В горле клокотал раздирающий душу смех. Существа оборачивались ко мне, расступались, давая дорогу. Я шла, лишенная собственной воли, движимая жаждой вонзить шип хоть во что-нибудь – только так я на мгновения могла снять боль и почувствовать наслаждение. Два противоречия шли рядом друг с другом: боль и наслаждение. Они питали друг друга и двигали моё тело.
В безумии, ведомая жаждой, я шла и шла, не разбирая дороги по улицам, наполненным безумными тварями, мечущимися в густом сумраке. Нет, не ночь, не день. Их больше нет. Только вязкий, глухой сумрак, в котором всё отчётливо видно.
Последнее человеческое встрепенулось в сознании, последний раз человеческие глаза подняли взор на широкую автостраду, пролегающую вдоль реки. Час-пик. Автомобили, грузовики, автобусы пролетали мимо. Остановка общественно транспорта. Авария. Два авто. Одно с разлёту въехало капотом в багажник другого. Водители выскочили и вцепились друг в друга. Хлынула кровь... чёрная… капает на асфальт… Запах… Отвратительный запах гниющей плоти, выхлопных газов… Все толкаются, бегут, вырывают друг у друга предметы и клочья плоти, рёв, ор, шквалистые порывы ветра и липкий холодный серый дождь…
– Пииить, – требовала зелёная пакость.
Подъезжает оранжевый автобус. В нём одно свободное место впереди, рядом с водителем. Спрятала шип. Махнула «рукой». Автобус остановился, сидящий впереди пассажир вышел, уступая мне свободное место рядом с водителем. Залезаю внутрь. Не обращаю внимания на водителя. Пассажир прикидывается зрелым атлетом под два метра ростом. Но меня не проведешь! Тупая и бесформенная груда мяса – ммм: отличная почва для рассады. Оборачиваюсь назад. Ну и морды – одна краше другой, фу – невыносимая вонь. Зато слепые. Слепые и тупые. Ничего не заметят!
Улыбаюсь атлету и тихо, тихо и невероятно медленно протягиваю шип к его боку.
О! Какое предвкушение!
Незаметно вонзаю шип и делаю эту пакость.
Вожделение! Наслаждение! И облегчение! Восхитительное облегчение!
Молчи, червяк, молчи! Воля моя сильна – груда мяса покорно сдаётся и поскрипывает, обрастая сантиметр за сантиметром зёленой склизкой плесенью.
Я совершила!
Если станет снова тяжко, я сделаю это со всеми в автобусе – им некуда бежать. Я действую тихо, незаметно, я подавляю их волю. Им некуда деться.