Страница 58 из 62
Эпизод 26: Жажда
Ты видишь, как в мире существуют множество предметов,
но не видишь, как существование появляется из твоего сознания,
а сознание – откуда появляется оно?
Когда ты ощущаешь его существование?
Дао – Дэ Цзин
Перевод Б. Виногродского
Самолёт приземлился точно по расписанию. Приятный женский голос разрешил отстегнуть ремни и пройти к выходу, пояснив, где забрать багаж. К самолёту подрулил портовый автобус и отвез пассажиров к зданию аэропорта. Багажа у меня не было, и я вышла и вдохнула полной грудью. Я так хорошо знала запах этого города, порадоваться бы встрече, но мне всё равно. Я улетала и возвращалась. Столько знакомых мне мест, где-то я задержалась подольше, где-то ступила мимоходом.
Но сейчас мне всё равно.
Я пошла, даже не решив куда. Прошла автостоянку, автобусную остановку, по пути меня окликали навязчивые таксисты, но я шла мимо, замечая людей и не-людей. Всё это не имело значения.
Я вышла к автостраде и пошла дальше, по направлению к городу.
Воздух был прогрет солнцем. Пыль, поднятая ветром, кружилась по обочине, а мне было чуть-чуть жарко. Мимо меня по размеченному асфальту проносились автомобили. Где-то вдалеке маячили люди по своим делам – я их наблюдала.
Была весна.
Снег уже растаял. Ветер и солнце. Ослепительное весеннее солнце и пронизывающий весенний ветер.
Вокруг меня – тишина, хотя город кипел обычной жизнью и издавал оглушающий шум, но я не слышала. Я увидела, как повисли солнечные лучи в предвечернем небе, остановилась и оглянулась вокруг.
Я пришла к университету. Зачем?
Я прошла половину города пешком и не ощутила усталости. Я шла весь день. Ещё раз прислушалась к себе. Ничего. Просто тишина. Только снаружи прогуливаются попискивающие студенты-сурикаты, шныряют диким взглядом голодные женщины-волки в поисках добычи, а вот пробегает мимо рыжий тараканчик в сером свитере – добыча для волчицы. Моё воображение оживилось и облекло в причудливые формы мысли, желания, чувства всех этих существ. Нет, слишком много их тут кишит, я не хочу… Усилием воли отключила себя от этого мира и зашла внутрь. Ноги сами привели меня к кабинету, где я побывала перед тем, как меня увезли. Я хотела увидеть профессора. Помнит ли он меня?
В последний раз, когда я здесь была, меня никто не помнил, не знал.
(А когда я была здесь последний раз?)
В дальнем углу длинного коридора я заметила девушку – худенькую, слабую. Длинные тёмные волосы спутались и спали на осунувшееся лицо. До неё было далеко, но она словно высветилась в моём зрении и приблизилась – остро и ярко. В болезненном теле девушки скрывалось совсем уж не-человеческое: грязные тёмно-зелёные стебли, очень жёсткие, вытянутые, налитые тягучим соком листья с зазубринами по периметру. Руки-стебли извивались, искали за что зацепиться. Вместо кисти – острый длинный шип и капающий с него грязный зелёный сок.
Девушка теребила пуговицу у кофты. В ней было так мало от человека. И это малое не понимало, почему её жизнь так тяжела и невыносима. Человеческая девочка: молчаливая, безропотная, отвергнутая, жалкая в своём никчёмном существовании, не соображала, какая пакость сидела в ней.
– Сдаться…. Сдаться и не помнить, больше невозможно… мерзко… – туманные сгустки человека уже рассеивались в зелёной пакости.
Да и пакость была не злобная, и ничего-то ей надобно не было, кроме того что бы вонзить безобидно острый и длинный шип в проходящего мимо, просто так, без цели, но уж очень хочется напакостить и вонзить! Удовольствие, грандиозное алчущее удовольствие от этого мерзкого действа! Просто пройти мимо и незаметно воткнуть шип! Хотя бы разочек! Хотя бы разочек!
– Размножается, – подумала я, – размножается и не осознаёт.
Я отвернулась от неё и постучала в известную дверь.
– Войдите.
Я медленно открыла дверь, смотря под ноги и, войдя, подняла глаза. За столом сидел профессор: галстук, голубая рубашка, свежий вид. Сидел за столом и писал на бумаге карандашом. Карандаш держит не рукой: неуклюжая лапа в струпьях торчит из под выглаженного чистого манжета и сливается под рубашкой с телом. Он – человек, только болен, и правая рука его, что держит карандаш, отражает болезнь, которая сидит у него в мозгу, вот здесь слева ближе к затылку.
– Как дела? – спрашиваю я, и профессор смотрит вопросительно поверх очков.
Я увидела, как внутри глаз его клубится многоцветная смесь. Нет, не хочу видеть. Он всё-таки по большей части человек. Я хочу говорить с человеком.
– Вы меня не узнаёте?
– Нет, девушка, мы с вами не знакомы, или я вас не припоминаю, вы уж простите, столько студентов…
– Я не из студентов.
– Вы по какому вопросу? Я занят, но если что-то срочное и важное…
– Да нет, уже не важное, – какая теперь разница. Я повернулась с рассеянным видом.
Профессор встал со стула, и я почувствовала его интерес и человеческую доброту.
– Подождите минуточку, будьте любезны. Пройдите, присядьте, – пожилой мужчина жестом предложил сесть, придвигая стул к своему столу.
Я не отказалась, прошла и села.
– Я не знаю, зачем вы пришли, но… – он потерял мысль, всё в нём спуталось, смешалось, и голова у него болела. – Хотите чаю?
– Если угостите, то буду. Мне покрепче, и погорячее.
Профессор удалился в другой конец кабинета и спустя минуту принес две чашки. Я сделал большой обжигающий глоток. Горячий, насыщенный, терпкий, хороший цейлонский чай, но мне всё равно. Я чувствую вкус, но он не радует меня. Я поставила чашку на блюдце.
Звонкий звук тонкого фарфора – дзынь!
Что-то важное и значительное больше не струится сквозь меня, вокруг меня, из моего сердца. Потому всё не имеет смысла, потому есть вкус, но вкус безвкусный.
Мир здесь живет без любви, живет без жизни, потому столько не-человеческого. Любовь не питает здесь сердца, все отрабатывают программу, играют роли, выражают сущности, занявшие места, где должен цвести цветок любви.
Почему я потеряла источник? Я так хорошо знала его местонахождение – я наблюдала издалека, подходила ближе, я стояла рядом, я купалась в нём и жила в нём, и, казалось, никто и ничто не может меня изъять из него. Я потеряла бдительность? Почему источник иссяк? Разве он может иссякнуть? Может быть, я ушла прочь от него. Но когда, зачем?
Я смотрела на чашку.
– Девушка, вы пейте-пейте чай, просили горячий – остывает ведь, – профессор был грустным, он отражал мою грусть.
Я спросила:
– Чем вы так опечалены?
– Вы видели, что происходит вокруг?
– Видела, вижу…
Мы помолчали, и я сделала ещё несколько глотков чая. Поставила чашку на блюдце – дзынь!
– Вы не догадываетесь, почему я здесь? Зачем мы с вами беседуем? Вы сказали, что заняты, а сами чаем угощаете.
– Занят… я всегда занят. Суета сует, знаете ли. Иногда просто хочется поговорить с человеком.
– С человеком?
– Да, а что тут удивительного?
– Скажите, чем в последнее время вы занимались, над чем работали?
– А, молодой пытливый ум? – пожилой человек улыбнулся.
– Допустим, молодой и пытливый. Вам кто-то помогал поставить эксперимент, это был большой проект?
– Никаких проектов. Тем более экспериментов. Была жалкая попытка разобраться в реальности. И давно уже это было. Послушайте, а откуда вы знаете? Вы о чём?
– А вы о чём?
Профессор выглядел растерянным и удивлённым.