Страница 53 из 62
– Ты говоришь об этом вовсе не весело, – он обнимал меня, а я дышала его тёплом и думала, что мой Бог – единственная часть моей жизни, которая держит меня в сознании, иначе бы я давно пала духом. Не встреть я его, что бы стало со мной, смогла бы я быть разумной, смогла бы я не сдаться, смогла бы я быть?
– Нет! Проверять такое не надо! Назаказываю… брр… – я помотала головой, отгоняя назойливую мысль.
– Я тебя не понял, – Роберт улыбнулся и приподнял моё лицо вверх. Солнце заглянуло в мои глаза вместе с Робертом.
– Я подумала, что среди великого разнообразия, что представляет собой моя жизнь, ты тот, и единственный, кто даёт мне возможность оставаться собой и не сойти с ума от такого разнообразия.
– Ты преувеличиваешь роль моего участия, но боги тщеславны, и мне нравится быть таким значительным для тебя. Но, думаю, что есть ещё способ.
– Какой же?
– Ты его знаешь – наблюдение.
– Да, я знаю, – забрав в ладони его лицо с трёхдневной небрежной и мягкой щетиной, я продолжила: – Я знаю, что это надёжный и рабочий способ, однако не такой вкусный и приятный, – я так сладко целовала его губы, что весь мир превратился в этот нежнейший вкус.
Обнимая его, я заглядывала через его плечо в лес – оттуда тянуло влажным холодом. Лес притягивал меня неумолимо. Я глядела на лес и не понимала своих чувств – он звал меня. Звал влажным холодом и весенними трелями птиц.
Собирая на его затылке волосы и пропуская их между пальцев, я прошептала.
– Ты-ме-ня-не-от-пус-кай-ту-да…
– Хорошо, лесная Принцесса…
– Давай поведу я, – сказал Роберт, открывая мне дверь машины.
До города оставалось немного. Роберт вёл машину не спеша, рассматривая новые для него пейзажи. Дорога ныряла по оврагам и впадинам, делала крутые повороты. Я смотрела в открытое окно, щурясь от солнца и свежего ветра, и ко мне пришла странная мысль: попробовать себя без него.
Попробовать себя без него и вернуться. Попробовать, что бы ощутить заново (или по-другому?) тишину, любовь, свободу. Не от недостатка, а от избытка, из наслаждения, а не от потребности в защите и поддержке, от наполненности и изобилия, но не из страха. Я взрослею?
Он – словно связь меня с этим миром, связь, которая держит меня здесь и сейчас. И его чуткая забота обо мне – она никогда не была умышленной. Разве что несколько раз, по моей открытой просьбе. Он просто держал мою руку и смотрел в мои глаза. Так просто. Он не делал ничего – чтобы. Он наслаждался мной, а я – им, и всё, что происходило между нами, было естественным, как дыхание.
Иногда я замечала, как он смотрит на меня, когда я чем-то занята, и улыбается. А я часто ловила себя на том, что для меня – верх блаженства просто наблюдать за тем, как он спит, читает, пьёт утром кофе, как «мирно» беседует со своей сестрой, как разбрасывает по дому вещи. Меня забавляло то, как от удивления его непослушные брови поднимаются вверх – одна выше другой. Я любила ловить отражение музыки в его глазах, когда он касался пальцами клавиш рояля. Я изучала и узнавала его в обыденности дней, в простом бытии рядом, и не было ценности превыше этой – быть рядом и разделять с ним жизнь. Я наблюдала и познавала, не взвешивая и не оценивая, и не кончалась моя заинтересованность в нём.
Мне нравилось с ним делать что-то вместе, но это случалось не часто, и я вовлекалась в эти дела без остатка. Но, в то же время, я видела нас словно со стороны. Мы были заняты чем-то своим, и нечаянно встретившись, делились друг с другом жизнью.
Что же между нами? Это любовь? И в очередной раз я поняла её по-иному. Любовь – совершенная свобода. Это то, что исходит из тебя. Ты можешь дарить это, но лишь только тогда, когда тебя переполняет до краёв, это само естество, невинность. И если подарок принят, то тебе доверяют. Но и принимая, не замечаешь приятия. Любовь – ничем не ограниченное доверие. Мы жили в этом.
Я почувствовала на себе его взгляд и протянула руку к его руке. Коснувшись его тёплых пальцев, я поняла, почему мне было так страшно потерять его, страшно возвращаться в прошлое, почему хочу разобраться в случившемся, в причинах и следствиях.
Что есть страх? Это недоверие. Противоположность любви. Если не доверяешь, не любишь, не стремишься принять, скрываешься или убегаешь – возникает страх. Более всего страшит то, что неизвестно. Самым неизвестным является… смерть. Никто не знает, что там. Там что-то есть, или там нет ничего? Никто не возвращался, некому поведать. И заглянуть не выйдет – вход есть, выхода нет. Нет ли выхода? Или выход не сюда?
Потому смерть, самый ужасный страшный страх. Просто потому, что самый неизвестный. Но и жизнь неизвестна: никогда не знаешь наверняка, что случится в следующую секунду.
Это совершенное противоречие: величайший интерес вызван самым загадочным, самым неизвестным. Известное – скучно. Всё стремится к познанию. Но существует тонкая грань между самым интересным и самым страшным. Рубеж, где кончается доверие и начинается страх. На этом рубеже истощается любовь. Всё равно, что нырнуть на глубину в тридцать метров без тренировки, имея запас воздуха на вдохе всего метра на три, а запас воздуха – это запас доверия. Но грань – призрачная. Это становится ясным, когда наполняешься до краёв доверием, и грань растворяется.
Тогда возможно то, что называется волшебством.
Тогда возможно всё!
Уйти и вернуться.
Остаться.
Потому что любовь – это свобода. Свобода – это отсутствие смерти. Умереть невозможно!
Это волшебство я открыла через него, чьи русые волосы путались от ветра, залетающего в открытое окно, и чьи глаза жмурились от яркого солнца. Ведь я рядом с самым любящим существом на свете. Самым любящим и самым-самым красивым. А что может быть красивее, чем любовь?
– По-моему, мы добрались, – Роберт остановил машину на въезде в город перед большим объёмным указателем с крупными буквами.
Вернувшись за руль, я медленно ехала по маленькому городу моего детства.
Сердце трепетало. Это что-то животное. Словно лосось на нересте я возвращалась к месту моего рождения. Только повод был другим, но по сути похожим – я ехала поставить окончательную точку.
Я завернула на знакомую улицу. Вот и дом. Остановилась. Мы вышли из машины, чем вызвали интерес двух пожилых людей и молодого парня: троица трудилась на садовом поприще. Это мама и папа. И неизвестный мне, улыбающийся до ушей, здоровенный тип. Я открыла ворота. Неслышно ступаем с Робертом по бетонным плитам, а по ним снуют вечные муравьи – всё как раньше. Мы подошли, и троица с удивлением на нас воззрилась.
Конечно, отведав опыта моего «непризнания на родине», я не спешила кинуться и воскликнуть: «О, мама и папа, узнаёте ли вы меня?» и прочее и прочее. Меня не узнавали, и это было очевидно.
– Здравствуйте, – мы с Робертом.
– Здравствуйте, – троица нам в ответ. Стоят. Ждут.
Пока я собиралась с мыслями: как спросить обо мне, Роберт нашёлся:
– Нам нужно увидеться с вашей дочерью, нам подсказали, что у вас можно её найти. Вы нам поможете?
Троица остолбенела. Мо́лодец, однако, присвистнул. Потом папа покашлял. А мама сказала:
– Так нет у нас дочери.
– А была? – последняя надежда сорвалась с моих губ.
Мо́лодец опять присвистнул и горделиво заявил:
– Не было, но скоро будет. Женюсь я!
Папа и мама резво развернулись к мо́лодцу, удивлённые новостью.
– Не, если сильно вам видеть надо дочь – я могу быстренько преобразиться, – молодец-то весельчак: приставил две картофелины к груди и гогочет.
– У нас один… сынок, – мама улыбается благодушно и указывает на мо́лодца с картошкой. В жизни я не видела у неё такой улыбки.