Страница 21 из 62
Эпизод 10: Следствие
Боже!
Дай мне разум и душевный покой
Принять то, что я не в силах изменить,
Мужество – изменить то, что могу,
И мудрость отличить одно от другого.
Молитва на все случаи жизни
Карл Пауль Рейнхольд Нибур
Лысый вытащил меня из самолета в состыкованный с ним длинный бокс, который светился серым сумраком. Я не вдохнула воздуха того места, куда меня привезли, не увидела неба. Лысый тащил меня за плечо так, что я едва за ним поспевала. Александр сопровождал нас позади. Я же находилась на грани отчаяния.
Бокс окончился. В люк смотрела открытая дверь бронированного фургона без окон. Бежать невозможно. Меня куда-то повезли в сопровождении двух, ставших мне родными, охранников и отрядом молодцов в камуфляже.
(Как тех животных в фурах…)
Мне казалось, что я уже не живу. Воздух пропитался серым мраком и холодной душной влагой. Дышать этим воздухом было мерзко: он проникал в лёгкие медленно, как жидкое вещество, похожее на тягучую нефть. Серый сумрак пропитал всё насквозь: моё платье, цвета горного озера с пятнами грязи, мои волосы, мою кожу. Всё стало липким и противным. Моё тело казалось мне чужим.
Фургон резко затормозил. Лысый вытащил меня из фургона под прикрытием охраны и… я увидела кусочек пространства.
Всё, что я успела разглядеть, пока Лысый перетаскивал меня в стоящий рядом чёрный лимузин, это: перекрёсток, светофор, широкую улицу, наводнённую людьми, автомобильную пробку, неоновые вывески, вытянутый ввысь овал стекла и бетона, а на его фоне – четыре готических шпиля башни, возле которой припарковался фургон, справа снова стекло и бетон – ровный параллелепипед, стремящийся в небо. Большое, шумное, серое. Это центр какого-то города? Я запоминала вид местности, старалась уловить их присутствие и неосознанно сопротивлялась сильным грубым рукам Лысого: даже смертельно раненый зверь защищается, следуя инстинкту выживания. И вдруг время остановилось: замер Лысый, люди, машины, воздух. Потому что меня коснулся взгляд. Всего на миг мне показалось!
(Разве это возможно?)
Я поднырнула под руку Лысого и освободилась – для меня сейчас Лысый с его железной хваткой просто не существовал, никаких усилий не стоило вырваться из его рук.
На секунду… в толпе людей… на тротуаре…
Я увидела…
Его глаза…
Но нет. Это игра воображения. Этого не может быть. Какое горькое отчаяние!
Очень, очень больно жёсткие пальцы впились мне в затылок, и я отправилась в открытую дверь лимузина. Лысый влез следом, толкнув меня в салон.
Когда Александр занял своё место, мы выехали.
(Лимузин. Чёрная поскрипывающая кожа салона. К чему такая роскошь?)
Окна автомобиля затемнены, но всё же, я могу разглядеть улицы.
Но я не смотрю. Какое имеет значение, где я, куда меня везут. Уже ничего не имеет значения. Я хотела разреветься впервые за всё время моих злоключений: от усталости, от безнадежности, от беспомощности. Но слёз не было. Они предательски застыли в горле и не давали дышать. Может и не стоит…
***
Я бесцельно ходила вдоль стены серой холодной камеры туда и обратно и поймала себя на этом. Точно зверь в клетке. Как я понимала их, запертых в зоопарках, и там – внутри. Диких, полных сил и лишённых свободы. С пустыми глазами, натыкающихся на выступы, не чувствующих боли, снова и снова по кругу.
Поняв то, что я уподобилась запертому дикому зверю, я застыла на месте и уткнулась лбом в шероховатую стену. Все зоопарки мира упразднить: они – великое зло!
Как же мне всё надоело! Скорее бы всё закончилось. Как угодно, лишь бы закончилось. Лучше ужасный конец, чем этот ужас без конца!
Я хотела закрыть глаза, зажмуриться, вдохнуть глубоко и, открыв газа, вернуться в свою старую жизнь, чтобы ничего не было, чтобы не знать всего этого. Я так устала.
А может быть не стоит возвращаться? Здесь тоже интересно. Но почему так нудно и больно вгрызается в меня своими ржавыми зубами пила-безнадежность и сверлит сердце тупая дрель-отчаяние. Уныние в сером балахоне стоит рядом и дышит мне в спину приторным дыханием.
Я заблудилась в своих желаниях.
На память пришёл анекдот о человеке, который сидит на ступеньках вагона мчащегося поезда и причитает: «Боже мой, боже мой! Сейчас кондуктор употребляет мою Розочку за то, что пустил нас без билетов, маленький Монечка написал в продукты, и, вообще, мы едем не в ту сторону».
Я развеселилась. Великий дар человеку – юмор. В самом безнадежном положении он возвращает жажду жизни.
Да, жить захотелось и ещё как. И это жажда, иначе не назовёшь. Я возжелала глотнуть свежего воздуха, увидеть солнце, ощутить на коже ветер, пробежаться до сбивающегося дыхания. Я почувствовала, что во мне нарастает сила, которая по венам моим гонит одно лишь желание, стирая все иные.
Свобода!
За неё я готова была отдать жизнь. То была необузданная звериная жажда. Она запылала в моём теле алым пламенем. И так сильно, что я испугалась себя – я решительно была готова на всё.
Я сползла вдоль стены на бетонный пол и присела, уняв волнение.
Сосредоточиться.
Я знала, что воля рождает волю. Через действие.
Как действовать?
Я не обладала ни мощным перфоратором для демонтажа бетонных стен, ни магическими способностями прохождения через них. Но я вновь обладала волей, и я выберусь отсюда! Это было заклинание, которому вторило моё существо. Сейчас только им я могла действовать.
И мир меня услышал.
Дверь отворилась. Вошёл Александр. Сидя на полу, обхватив голову руками, я медленно подняла на него глаза. Он так и замер. Что увидел он в глазах моих?
Он неуверенно отвел взгляд и сказал:
– Мне жаль, что с вами так обращаются. Я не понимаю причин.
– Сочувствие мне не требуется, – голос мой звучал жёстко, сама тому удивилась. Но мне от его сочувствия ни тепло, ни холодно. Он приятный парень, но что толку.
– Сочувствовать глупо.
– А что не глупо?
– Содействовать. Зачем вы пришли?
– Я выполняю приказ. Мне приказано сообщить вам, что…
– Да мне всё равно, что вам приказано. Не утруждайтесь, – я до грубости резка, словно не я говорю.
Парень задумался, изучая свои ботинки. Он не похож на своего коллегу. Может не стоит с ним так неласково беседовать.
– Что я могу сделать для вас? – он вдруг закрыл дверь камеры.
Ого! Это поступок! Смело! Я поднялась и подошла к нему. Он смотрел на меня прямо и решительно.
– Вам попадёт за это.
– Что я могу сделать для вас? – спросил он настойчиво.
– Выведите меня отсюда.
– Это много. Я не смогу.
– Хорошо, я сама выберусь. Покажите как.
Александр прошёлся по камере.
– Я сейчас выйду из камеры. Дверь запирается автоматически. Блокировку я сниму ровно через час.
Я засмеялась.
– Что не так?
– У меня часов нет.
Он улыбнулся и взглянул на свои, немного приподняв руку: большие, сделанные со вкусом дорогие часы поблёскивали золотом на его запястье.
– Счастливая.
– Точно, в моём положении счастье меня просто переполняет, вы правы.