Бобылка

В прошлом году мама купила себе у распространителей неплохой летний костюм нежно-жёлтого цвета. Деньги на него она взяла в кубышке, за что бабушка устроила ей разнос.

Лера Кувшинкина происходила из семьи трудоголиков, а вот уже на ней «природа отдыхала». Её дед, Владимир Сергеевич Голицын, до семидесяти лет проработал на хлопчато-бумажном комбинате простым рабочим (он погиб в ДТП, открыв собой череду смертей). На себя он почти не тратился, ходил в рванье, всё копил. У него были голубые сберкнижки и наличность,– зелёные полтинники и жёлтые сторублёвки с Лениным в овальном медальоне лежали между страниц обтрёпанной домовой книги. Дед говорил:

«Денег не дам, а то вы быстро их расфуфукаете!»

Разумеется, что при гайдаровской «шоковой терапии» и «отпуске цен» 2 января 1992 года они, как и вся страна, потеряли всё. Но дед по-прежнему работал на комбинате, уже не доверяя банкам. Во время гиперинфляции он не покупал валюту, и все его накопления тут же обращались в пыль. Умирая от несовместимых с жизнью травм, дед повторял:

«Бабка, деньги… деньги Лерке…»

Но бабушка наследство трогать не разрешала, хотя и дома его не хранила. Она вложила купюры в военный билет деда, его – в кофейную жестянку («от пожара!»), а ту – в стеклянную банку. Кубышка хранилась под шкафом. Просто как в сказке: игла от Кощеевой смерти в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц тот в большом кованом сундуке, а сундук тот – на сосне высокой.

Деда не стало в 1999 году. Лера сказала, что надо бы обратить сбережения в валюту, пока не пропали при таком президенте, но мать завизжала:

–Давай, беги! Тебя в обменнике «чёрные» ждут!

И дедово наследство в тридцать тысяч рублей расходовалось по капле в течение шести лет, что совершенно немыслимо при нашей инфляции.

Лера взяла оттуда две тысячи, растратив на какую-то ерунду. Но она не знала, что кубышка на подстраховке: в красном билетике, точно в голубой банковской книжке, крошечными циферками был вписан остаток!

Мама Леры как-то влезла в хранилище и не досчиталась этих двух тысяч. Но на Леру даже не подумала, сказала:

–Бабка написать, наверное, забыла.

В последнее время она всё причитала перед любовником:

–Как же хорошо, что мы не тратили этих денег! Их дед всем нам оставил на похороны!

Так деньги нужны живым!

…Этот летний костюм мама так ни разу не надела, «берегла», как поколение бабушки.

–Понимаешь, под него нужен каблук!

А вот о хорошей обуви мать уже не могла и мечтать. У неё был тридцать шестой размер, но уже много лет на отечные ноги никакая приличная обувь не налезала. На лето Лера купила матери бежевые босоножки на шнуровке, так на левую ступню-подушку едва шнурка хватило. Это было жуткое зрелище! А осенью мама ходила в жёлтых ботинках на шнурках, и левый весь скукожился от воды и соли!

Этой весной Лере пришлось стать сестрой милосердия, делать матери впитывающие повязки. Она откровенно сказала, что не хочет тратить свою молодую жизнь на сестринское дело. Тогда мать заорала:

–А у других твоих сверстников родители вообще умерли! А Закатова твоя, её вообще отчим трахает!

–Она не моя!

Одноклассница Юля Закатова с Лерой не дружила, та не входила в её избранный круг. Она ещё в пятом классе перешла в гимназию. Что же до её отчима (у Закатовой рано умерла мать), то это всё были старые, грязные сплетни. Там что, кто-то свечку держал?

Среди белья долгие годы хранился не востребованным большой моток марли, который бабушка принесла из своей аптеки. Она говорила:

–Марлечка, она ведь на вес золота! Процедить что-нибудь…

–Что ты будешь цедить?! – закричала мать.

Да, домашний творог из скисшего молока они никогда не делали.

Теперь же Лера кромсала моток на бинты, использованные выбрасывала. Но вскоре, как в войну, пришлось их стирать, сушить и проглаживать утюгом.

Всю осень, каждое утро, Лера по часу натягивала маме на ноги эти ботинки, вечером снимала. Пока мама в ванной стаскивала насквозь промокшие чулки, Лера успевала приготовить рыбу под гавайской или мексиканской смесью, но мама, чревоугодница по жизни, ничего не ела. Но вес набирала. И Голубкина, благодаря сыну-наркоману в пятьдесят пять выглядевшая на семьдесят шесть, всё «комплименты» ей отвешивала:

–Насть, ты так потолстела!

Эта неблагодарная свинья не помнила, что когда она голодала и платила наркоманские долги сына, Анастасия отдала ей хорошую стиральную машинку, оставив себе древнюю цилиндрическую. Там ещё съёмные валики для отжима белья были, как в мультфильме про кота Леопольда.

Мама всерьёз боялась зимы:

–Влезу ли я теперь в своё пальто?

И вот Лера берёт юбку от этого костюма. Блузка не годится, она с короткими рукавами (и кто всю эту ерунду придумал?). Но Лера подобрала сверкающую, золотую праздничную кофточку с воротничком-ришелье. Никогда её прежде не видела, откуда она взялась?

Хотя контора матери и стояла на отшибе, «коммивояжёры» всё равно проторили туда дорожку. Мама давно стала постоянной клиенткой у продавца колготок, он при входе всегда шутил:

–Где моя любимая женщина?

Как-то он продал ей два жёлтеньких платочка, сказав:

–В церковь в них будете ходить.

И сейчас Лера отложила для мамы более красивый, идеально подходящий по цвету; а бледно-жёлтый, с синей каймой, она оставила для себя. Лера и не думала, что подбор последнего наряда может стать таким увлекательным занятием.

Ну а последний штрих – страшные старушечьи чулки кофейного цвета, последняя пара из бабушкиного наследства. Сейчас таких уже не выпускают.

Приехала Надежда Васильевна, и Лера отдала ей весь «ансамбль».

–Это здесь случилось? – кивнула она на постель, где всё было, как после ядерного взрыва. – Хочешь, поедем со мною в загс? – но Лера отказалась.

Город красиво засахарило снегом, светило уже настоящее зимнее, а не то чахоточное, как в ту страшную пятницу, солнце. Лера подумала, что сегодня она не сможет этому радоваться. А может быть, уже никогда в жизни.

Лера позвонила в видеодомофон, и её без проблем пропустили. Из провинившихся сюда пускали не всех. Заведующей редакцией, Виты Стерлядкиной, дочери главного редактора, на месте не было, вместо неё – Татьяна Булкина, первый заместитель.

Лера не умела вести таких переговоров. Она вообще никого ни о чём никогда не могла просить. Ведь не верь, не бойся, не проси. Поэтому она и разыграла целый нелепый спектакль.

–А можно мне от вас в морг позвонить? – спросила Лера.– А то у меня мама этой ночью умерла.

–А у Антоши отец умер!

–Да, – сказал двадцативосьмилетний верстальщик, неприятный внешне парень с синяками под глазами. – Его ещё нужно сюда из Петропавловска-Камчатского перевезти.

«Ну, твой оклад тебе это позволяет, – цинично подумала Лера. – Интересно, а они сейчас по трудовым книжкам работают? Ведь ещё в сентябре всех официально оформить обещали…»

Как известно, в нашей стране для частников КЗоТа не существует в принципе. Стерлядкин откровенно говорил, что в газете осуществил свою детскую мечту – создание собственного государства, где будут действовать его личные законы. У Стерлядкина работала здесь дочь Вита (секретарь, заведующая редакцией и поломойка), молодая жена Белла (корректор), которая на работе вообще не появлялась, но получала десять тысяч. Да и корректировать было нечего, ведь в современном Word Windows есть программа проверки орфографии. Перед сдачей номера всё проверял лично Стерлядкин, всё жизнь проработавший учителем русского языка и литературы. Он и похож был на маньяка, – лысый, в очочках, пузатый.

Никаких договоров здесь никто не заключал, нигде не расписывались. У всех брали только ксерокопию паспорта. Лере Стерлядкин обещал в месяц пять тысяч «с перспективой на десять», но дал всего две тысячи.

–А помочь есть кому? – с искренним участием спросила Булкина.

–Нет. Я её в морге, наверное, оставлю.

–Вы к Эрасту Эрастовичу пришли?

–Нет, позвонить, – упрямо сказала Лера.