В городе закатов.Неприятные истории

– Но его любовница, с которой он был в ту ночь, как раз ваша сотрудница, – тихо и быстро проговорил адвокат.

– Да, – она вздохнула. – Он совершил ошибку. Последнюю ошибку в своей жизни. И он знал об этом.

– Вы хотите сказать, что угрожали ему до этого? – адвокат опустил голову так, что теперь он смотрел на свою подопечную исподлобья.

– Я говорю то, что говорю. И ничего больше. А вам бы стоило поучиться манерам. Перебивать – плохой тон. И вас не оправдывает то, что вы адвокат хладнокровной убийцы.

– Извините, – он снова скривил рот.

– Не извиняйтесь. У вас не получается.

Она сделала паузу и снова посмотрела ему в глаза, а потом отвела взгляд в угол комнаты и продолжила.

– Он ничего от меня не скрывал. И когда я взяла ее на должность своей помощницы, он сразу признался мне, что находит ее привлекательной. Я предупредила его, что если он что-то надумает в ее адрес, я хочу это знать, чтобы заранее оградить себя от нее. Он посмеялся. С того дня как он посмеялся, прошло два года. Она стала моей подругой и правой рукой. Она была такой правильной и справедливой, что я и не могла заподозрить их связи. Я считала это абсурдом. Вышло, что абсурдом являлась моя наивность. Мы часто проводили время впятером. Я, он, она и двое его холостых друзей. Нам было весело и доверительно в компании друг друга. Все было как в британских фильмах. Мы все были воспитаны и образованы. И дружба наша казалась эталоном приятельских отношений. Однако, как и в британских фильмах, под манерностью и воспитанностью скрывалась ложь и грязь. Только сейчас я понимаю, что каждая секунда моего подозрения была сигналом интуиции. В ту ночь они сами мне все рассказали. Под дулом пистолета, конечно. Горькая правда лучше сладкой лжи. Это банально, но так и есть! Душевная боль? Нет. Это роскошь для бездельников. У меня трое детей. И сейчас я думаю только о том, как я буду их содержать, находясь за решеткой.

– Если мы с вами хорошо сработаем, то я уверен, что суд смягчит наказание. Ведь ваши дети еще очень малы.

– Я не надеюсь на это. И тот суд, который будет решать мою судьбу, не вправе этого делать, на самом деле. Все наше существование – большое цирковое представление и я не жду того, что сценарий вдруг изменится только потому, что у меня дома три маленьких карапуза.

– В жизни всякое бывает!

– Это не для всех, – она опять вздохнула. – Когда я была маленькой, мы с мамой жили в горном Алтае. Мы жили почти в лесу. Деревянный дом, печка, вода из колодца и еда с огорода. Знаете, это было самое счастливое время для меня. Я очень любила лес, маму и волков. Тогда я и подумать не могла, что в жизни всякое бывает.

– Волков? – недоверчиво переспросил адвокат.

– Да. Волков. Они выли по ночам, а днем я могла видеть их на другом берегу реки. Мама говорила, что волки самые совершенные животные. Их иерархия и отношение друг к другу восхищают. Они выбирают себе одного спутника на всю жизнь. А если в паре умирает один, то второй верен ему всю оставшуюся жизнь. Выходит, что определение верности выдумано людьми. Вы только подумайте! Они находят себе пару и больше никаких вариантов. Ни при каких обстоятельствах. И знаете, что еще более восхитительно? Если они не находят, то остаются одиноки на всю жизнь. В их мире нет понятий измены и верности. У них есть только любовь. Моя мама была именно такой. Когда папы не стало, она не искала больше. Ведь она уже нашла однажды. И что удивительно, когда не стало моей мамы, я слышала вой волков в лесу. У них есть такая традиция – смерть сородичей сопровождается поминальным воем. Ничего страшнее, печальнее и красивее я не слышала.

Она немного помолчала.

– А ведь где-то есть существа, для которых в порядке вещей быть со многими партнерами. Понимаете о чем я? – женщина смотрела на красный галстук адвоката и стучала пальцем по столу.

– Не совсем, – ответил мужчина.

– В нашем браке волком была я. Мой муж был кроликом. Большим и глупым кроликом. Я всегда защищала и оберегала его. Вы же знаете, что он был моложе меня, и вы, конечно, понимаете, что ждать от него верности было бы глупо. Но мне нужна была только честность. А он нарушил наш уговор. Я вынашивала и растила наших детей. А он развлекался с моей подругой и помощницей. Он полюбил ее, наверное. Мужская любовь – хрупкое явление. Но себя он не предал, как я и просила. Когда он забрал нас с детьми из роддома, я решила проверить его честность. Я спросила, любит ли он кого-то еще кроме меня? Он ответил, что нет. Но с такой же кривой улыбкой, с какой вы только что говорили со мной. И этот кривой лживый рот ни с чем не сравнить и не спутать. Это как почувствовать запах канализации в пекарне или в парфюмерном магазине.

Он был хорошим человеком. Но он был общественной баней, куда ходят мыть грязные тела. Он не смог стать храмом, в котором я бы молилась о чистых душах. Хотя если бы я об этом не знала или если бы воспитывалась в других традициях. Может быть, мне было бы все равно. А может, надо было просто завести себе любовника и не сходить с ума.

Она улыбалась и смотрела в окно. Что-то пробежало по ее лицу. Воспоминание.

– Знаете, он любил мне готовить. Нелепые сочетания продуктов. Иногда было просто отвратительно на вкус! – она засмеялась. – Например, салат оливье с красной икрой. А ещё он тащил домой всякие вещи, которые считал полезными в хозяйстве. Такой знаете, ежик! А когда он улыбался, у него ямочки на щеках появлялись. Если быть честной, то он никогда не был в моем вкусе. Но что-то в нем меня задело до глубины души. Может быть, эти ямочки или его грубая манера общения. А может мне нравилось все вместе и конечно, мне нравилось заниматься с ним любовью. Только была ли это любовь? В себе я уверена, а вот в нем уже нет. Я убила их! Да! И это было великолепно. Я знала, где и когда они встретятся. В тот вечер впервые залезла в его телефон. Когда он ушел, я позвонила няне и срочно ее вызвала. Вы знаете, это ведь моя квартира. Он встречался с ней в квартире, в которой я жила в студенческие годы и в которой для меня каждый угол был святым воспоминанием о тех беззаботных временах. Я вошла тихо, открыв замок вторым ключом. Они лежали голые и видимо, все уже закончилось. Он что-то смотрел в своем телефоне, а она пила вино, сидя к нему спиной. Я тогда подумала, что все это адски скучно и банально. Ради этой скуки он ушел в ночь из дома от меня и от наших мальчиков. Я не могла поверить. Я тихо вошла в комнату и села на стул у порога. Он услышал и посмотрел на меня. Убрал свой телефон и тронул ее за плечо. Она обернулась. И что вы думаете? Она даже не удивилась. У нее всегда было такое странное лицо. Глаза серые, а губы всегда в каком-то надменном выражении. Иногда казалось, что это улыбка презрения. Я спросила, давно ли это продолжается. Она стала одеваться и сказала что два года. А он молчал. Я говорила обо всех своих подозрениях и страхах, а она подтверждала их, дополняя подробностями. Она была такой наглой и честной в тот момент. Меня это очень злило. Он не двигался. И когда я вопросительно смотрела на него, он кивал, соглашаясь со всем, что она говорила. Я ничего не чувствовала. Только ярость и злость, разгонявшие мою кровь из самого сердца. Я допрашивала их, мне хотелось знать правду и закончить уже с этим. Я смотрела на его тело и хотела быть с ним вечность.  Я хотела умереть с ним, как это было суждено ей. Я желала его как никогда. Говорят, близость смерти возбуждает. Это как-то связано с выработкой адреналина. Ну, знаете, вся эта химия! А еще в каком-то романе я прочла, что чахоточные больные перед смертью особенно красивы. И я представила, что мой муж болен чахоткой. Потому что в тот миг он был красив как бог. Я подошла и страстно поцеловала его в последний раз. На его губах осталась моя помада. Она хотела уйти, но я достала пистолет. В этот момент они затряслись как кролики. Как настоящие трусливые кролики. Как же мне было смешно! Такие беззащитные, только что совокупляющиеся и разгоряченные. Они были теперь голыми передо мной не только телами, но и душами. Я выстрелила ей в голову. Я хотела покончить с ее надменной улыбкой и каким-то нелепым длинным телом. Она упала на пол как мешок с рисом. И это тоже казалось смешным. А он заплакал. Представляете? Никогда не видела его слез. Но именно такими, отчаянно детскими я их и представляла. Он упал на колени и выл как испуганный мальчишка. О боже, как он был красив! Я пнула его ногой и спросила, почему он перестал быть честным со мной. И знаете, что он ответил? Он сказал, что я не так все поняла. Что может быть глупее!? Я выстрелила ему в ногу, затем в другую. Он кричал. Третий выстрел был в сердце. В голову стрелять было бы кощунством. Вы видели его красивое идеальное лицо? Он умер со слезами на глазах и держал мою руку у своих губ. Это было очень красиво. Как и кровь на моей рубашке и туфлях. Как в фильмах или книгах. Такая драма и такое эстетическое наслаждение от  всех тонкостей этой истории. Я убила их! Умышленно и хладнокровно. И я получила от этого удовольствие. Ничего другого я не скажу.