Страница 12 из 14
Сострадание возникает, когда эмпат действует альтруистически, облегчая страдания другого просто потому, что это правильно. Как и должно быть, почти в каждой религии сострадание считается одной из величайших добродетелей, которую мы призваны культивировать и проявлять.
В иудаизме одно из имен Бога – Отец Сострадания. Он постоянно проявляет желание облегчить страдание или проявить милосердие. В переводе с древнееврейского «сострадательный» – rahmana, что обозначает также «ниспосланное слово Божье». Следовать этому слову – значит быть сочувствующим и любящим. Вот какой мыслью делится с нами рабби Гиллель Старший, один из великих раввинов первого столетия: «Того, что ненавистно тебе, не делай другому. – В этом вся Тора. Остальное – комментарии» [30].
В христианстве сущность сострадания, связанного с отношениями, воплощает Иисус, принимая на себя все язвы человечества, чтобы они могли быть исцелены. Его преданность состраданию, самоотверженности, бескорыстию бесспорна. Хотя многие христианские секты не придерживаются сущности его учения и не живут по его заветам доброты, самому Иисусу было ясно, что сострадательная эмпатия должна быть основной линией и светского, и религиозного поведения.
Ярким примером глубокой веры Иисуса в сострадание может служить его притча о Добром Самаритянине, изложенная в Евангелии от Луки (10:25–37). Как говорил Иисус, некий самаритянин едет по дороге. Этот нееврей принадлежит к секте, которую евреи презирают и всячески порочат. Несмотря на то, что они считают его нечистым и презренным, самаритянин помогает путнику (вполне возможно, как раз еврею), которого разбойники избили, ограбили и бросили умирать у дороги. До того мимо него безучастно прошли священник и левит, праведные люди, «обязанные» поступать правильно. Иисус подчеркивает, что «путь на небеса» открыт для тех, кто действует, как самаритянин, который решился проявить милосердие к ближнему, не думая о награде.
У мусульман сострадание – одно из самых важных качеств, к которому человек должен стремиться. Священные книги мусульман призывают не только заботиться о ком-то конкретном, но и быть неравнодушным, отзываться на нужды пленников, вдов, сирот и бедняков. Заглядывая в себя, мы видим, что и нам довелось побывать в шкуре каждого из этих людей; каждому из нас в жизни порой случалось чувствовать себя оказавшимся в западне, растерявшимся и обездоленным. В месяце Рамадан мусульмане держат пост еще и для того, чтобы лучше прочувствовать голодные спазмы тех, кому нечего есть, стать более чувствительными к чужим трудностям и сострадательными к тем, кто оказался в бедности [31].
В буддизме сострадание также является одним из центральных принципов. Будда сказал: «Сострадание – это то, что заставляет сердце доброго откликаться на боль других. Оно сокрушает и разрушает страдание других; потому и называется со-страданием» [32].
И как сказал Далай-лама: «Если хочешь, чтобы другие были счастливы, сострадай. Если сам хочешь быть счастливым, сострадай».
В буддизме это стремление к сердечной доброте, к милосердию на практике распространяется на все живые существа, а не только на людей. Каков ключ к достижению наивысшего уровня всего, к состраданию? По словам бхикху (достопочтенного) Бодхи (буддийского монаха родом из Америки), он состоит в умении входить в субъективное состояние других людей, чтобы во всем разделить их чувства и внутреннее пространство [33]. Иными словами, следует проявлять эмпатию такой силы, чтобы просто становиться этими другими людьми.
Этот буддийский идеал напоминает мне золотое правило Иисуса. Возлюби ближнего своего, как самого себя. Ближний – это именно другой. И как тогда мы можем не любить другого, коль скоро мы сами и есть этот другой?
В индуизме сострадание имеет собственное наименование – дайя (daya) – и является одной из трех основных добродетелей. Еще в Ведах, древнейших индуистских священных книгах, писалось, что недостойно причинять страдания другим и очень важно воздерживаться от причинения вреда.
Мы могли бы исследовать множество религий по всему миру, но вряд ли нашли бы такую, в которой не подчеркиваются необходимость и красота сострадания.
Если и эмпатия, и сострадание так важны, возникает вопрос: а на что же похожи эти качества, особенно проявляемые вместе? Как распознать их присутствие? Самая короткая формула звучит так: эмпатия подвигает нас к состраданию.
Чтобы начать поступать «правильно», нужно первым делом просто почувствовать, что происходит в другом существе (или предмете), или понять ситуацию, возникшую вне тебя. Порой весь опыт остается внутренним: мы вынуждены сопереживать самим себе. Например, когда мы работаем со своим внутренним ребенком, чтобы восстановиться после насилия, или решаем личностную или поведенческую проблему, именно самоэмпатия милосердно открывает двери пониманию, переменам и исцелению.
Понять другого означает прочувствовать, что этот другой испытывает, через что проходит. То есть «войти» в его субъективное переживание, оставив в стороне идеи и верования, которые мы могли бы спроецировать на него или на его ситуацию.
Например, вы сопереживаете другому, когда перестаете думать о собственной реакции на его боль и полностью отдаетесь заботе о нем. Вы сопереживаете сострадательно, когда ощущаете его радость от успеха, а не задумываетесь, почему же вы не столь успешны. Точно так же вы сопереживаете, и когда разделяете удовлетворенность друга хорошо выполненной работой или гордость за его смелое решение. Ваша способность поступать так говорит другому, что он может доверять вам, что вы способны по-настоящему считаться с его потребностями, а не просто проецировать на него собственные убеждения. Когда вы в состоянии полностью чувствовать другого человека или существо, то можете ощущать, что им нужно в действительности, а не по вашему мнению. (Во второй части мы обсудим подробнее, как это действует на практике.)
Очень легко думать, будто мы поступаем сочувственно, тогда как на самом деле мы всего лишь реализуем собственные убеждения. В качестве примера расскажу о своем клиенте, которого назову Максом.
У Макса трое сыновей. Ко мне он пришел потому, что расстроился из-за среднего сына (назовем его Джимми). Жена Макса – мать мальчиков – умерла несколько лет назад. Хотя отношения с Джимми всегда оставляли желать лучшего, с тех пор как умерла мать, даже та малость, которая их связывала, сошла на нет. Фактически, Макс был готов выгнать пятнадцатилетнего Джимми из дома.
«Он меня совершенно ни во что не ставит, – причитал встревоженный отец. – Никогда не делает домашнее задание, где-то шляется и постоянно грубит мне».
Я спросила Макса, пытался ли он понять, что происходит у сына внутри, а не только наблюдать издалека. Макс даже не сообразил, о чем я говорю.
«Это его задача слушать и понимать меня, – прорычал он. – В конце концов, я лучше знаю, что ему нужно».
Макс искренне полагал, будто делает для сына лучше, повышая на него голос и пытаясь приучить к порядку и дисциплине с помощью «комендантского часа», наказаний и ограничений. Проблема заключалась в том, что он гораздо больше сопереживал не сыну, а своим личным трудностям с ним.
Будучи средним ребенком, Джимми после смерти матери остался без пригляда. Макс мог говорить со старшим сыном и обниматься с младшим, но представления не имел, как сблизиться с Джимми. И потому поступил, как ему было удобно: предположил, что тот и сам разберется, как ему справиться с маминой смертью.
Ситуацию осложняло наличие у Джимми синдрома дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Его чрезмерная, суматошная подвижность и импульсивность раздражали уравновешенного, степенного отца, считавшего, что Джимми намеренно ведет себя вызывающе, тогда как в мальчике просто проявлялся СДВГ. Макс не только оказался не в состоянии проявить эмпатию в отношении сына, но даже не нашел достаточно времени по-настоящему понаблюдать за ним и выяснить его потребности.