Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 42



Господи! Что же это такое! Сижу, точно провалилась в глубокую, темную яму…

– Барыня, приехали! – голос Гайдамакина привел меня в себя.

Я поднялась по лестнице и прошла в кабинет Вани. Я люблю эту комнату. В ней все по-старому: большой письменный стол, лампа с зеленым абажуром, мраморный письменный прибор, стетоскоп, много книг – некоторые из них открыты на тех страницах, которые он читал перед тем, как уехал в Шемаху… Большой книжный шкап полон медицинских книг и журналов.

Я села в кресло, в котором он сидел долго по ночам, читая свои любимые книги. Сколько времени я плакала, не знаю, кто-то погладил меня по голове…

Я подняла голову и увидела Нину. Она была встревожена.

– Тина, что случилось? Ты получила неприятное письмо от Ивана Семеновича? Случилось с ним что-нибудь?

Я не могу сказать, случилось ли что-нибудь? Но что-то действительно случилось ужасное! А рассказать нечего…

– Нет, ничего особенного! Ваня чувствует себя не особенно здоровым. Я рада, что курсы мои кончены! Теперь я смогу скоро выехать к нему…

– Ты получила письмо от Вани? Что с ним? – спрашивает вошедший Яша. – Да! Кстати! Поздравляю – кончила! Ну, теперь можешь и на фронт ехать – флиртовать!

– Яша! О морали у тебя понятие смутное! Я давно это знала. Но не меряй все на свой аршин!

– Ну, Тина, не сердись! Я ведь пошутил! А все-таки, что случилось? Гайдамакин прибежал ко мне, говорит, барыня получили письмо от барина, прочитали его, а теперь плачут…

Этот солдат действительно друг наш, подумала я. Три года он живет у нас в доме. И этой осенью должен был бы уходить домой, к себе в деревню, но война задержала его. Он очень преданный и честный человек и любит мужа. Когда Гайдамакин пришел к нам в дом, муж сказал ему: «Смотри за всем, чтобы было все в порядке, отвечать будешь за все ты». И он исполнял все с величайшей ревностью. Если горничная разобьет стакан или рюмку, он не устает донимать ее упреками: «Для тебя что баккара[5], что простой хрусталь, все едино! Разве ты понять можешь? А мне отвечать за вас!»

Или: «Барыня, у нас очень много зря покупается провизии», – вдруг объявляет он за завтраком… «Как много? Откуда ты взял это», – говорю я. «Да я вижу, сколько Аннушка уносит домой каждый вечер всякой всячины». Муж смотрит на меня с гордостью: вот, мол, какой мой Гайдамакин! Все видит! Все знает, что делается в доме… А тот стоит, мрачно смотрит в пол. Оба правы! А женщины – обе виноваты: одна – ротозейка, не умеет распорядиться домашним хозяйством! А другая просто воровка – растаскивает добро «моего» барина… «Правда, она уносит остатки, но я сама ей разрешила это: у нее трое ребят сидят дома голодные, а у ее мужа оторвало руку на пожаре, когда он служил в пожарной команде», – пытаюсь я объяснить… «Ну, вот видишь! Пускай берет эту маленькую помощь», – сказал муж.

Боже мой! Что тут сталось с Гайдамакиным! Он просто позеленел, и его маленькие калмыцкие глазки совсем ушли в глубь орбит, как бы не желая смотреть на такую глупую хозяйку! (Есть такое выражение: и глаза бы мои на тебя не смотрели.) Сначала он молчал. Потом точно поперхнулся: «Ох! Так это ж она морочит вам голову! Никаких нет у ней детей! И никакого мужа! – прорвался он наконец. – Она носит все это пожарному, а не мужу!» Муж строго посмотрел на него. Он моментально замолчал и вышел из столовой. Муж долго хохотал, но я была обижена. Кухарке я сделала выговор. И в доме наступил мир. До первой разбитой вещи, конечно… И опять тогда все сначала: «А мне за вас отвечать!» и тому подобное.

А вот сейчас мои слезы его расстроили совсем, и он сразу пошел за помощью.

Когда Нина и Яша ушли, он пришел ко мне:

– Барыня! Я хочу дом привести в порядок!

– Что ты хочешь делать?

– Да надо уложить ковры, серебро, дорогую посуду. Чехлы опять надену на мебель. Вы ведь долго здесь не пробудете? А мне бы поехать к барину: может, они в чем нуждаются? Тоже ведь один там… Кругом чужие люди! За одеждой присмотреть нужно, а чем он там кормится? Я так думаю, барыня: я все приберу, уложу в сундуки и поеду, а вы пока обойдетесь с Машей да с Аннушкой?



Я молчала и думала, какую пользу принесет мужу приезд Гайдамакина? Не проще ли мне самой поехать туда?! Я позвала Аннушку и Машу и сказала им, что я уезжаю на фронт к мужу, а дом закрою. А когда война кончится, и если мы будем живы, приходите! Возьму опять! Каждая из них получила за месяц вперед жалованье. Они обе горько плакали.

Свидетельство об окончании сестринских курсов мне привез сам доктор Захарьян. Он расспрашивал о муже, которого знал очень хорошо.

– А вы куда думаете ехать? На какой фронт? – спросил он меня. – Если хотите, оставайтесь в нашем хирургическом, место за вами!

– Нет, доктор, спасибо. Я не знаю еще, где я буду работать, но я сейчас еду к мужу в Сарыкамыш. Хотя он и не ждет меня. Для него мой приезд будет полным сюрпризом. А там видно будет. Может быть, устроюсь в каком-нибудь из госпиталей, стоящих в Сарыкамыше.

– Я бы и сам не прочь поехать поработать под огнем неприятельских пуль, бодрящее чувство! А что тут? Залечивать дырки да читать новым курсанткам анатомию… Между прочим, у нас через неделю опять новый прием на курс сестер.

Я вспомнила письмо мужа: как он завидует тому, кто остался и продолжает нести обязанности в больницах и госпиталях.

– Нет, вы счастливый, что остались дома и продолжаете работать в своей области: лекции, анатомия, дело врача. А вот если бы вам пришлось считать пуды сена, как моему мужу, смотреть рваные сапоги и рубахи солдат, чтобы их сдать, а взамен получить столько же новых, и вечно подписывать счета, в которых ничего нельзя понять. Это ужасно для врача!

– Да, это верно, я ничего тоже не понимаю в этом деле, да и скучно это для врача. Меня всякий дурак надует, да еще меня же будет считать дураком…

– Вот видите! Значит, нечего вам жалеть, что вы заняты своей нормальной работой.

Доктор ушел, а мы принялись за укладку. У меня масса еще была и других дел кроме укладки вещей. Я сказала Маше, какие беру с собой вещи, и поручила ей самой уложить все. Мне нужно поехать к портнихе, в банк свезти бумаги, лишние деньги и разные ценные вещи. Вот этот пакет с завещанием Вани. Он сказал мне, что в нем он все свое имущество оставляет мне в случае его смерти. Да никого другого у него и нет! Детей у нас нет! Братья сами имеют столько же. Несмотря на все кутежи как Алексея, так и Яши, все же и они не могли тратить всего дохода, который приносило наше имущество. Я никогда не обращала на деньги никакого внимания; они приходили в мой дом без ведома и усилий с моей стороны. Их было много – больше, чем мы могли тратить при всей нашей бесхозяйственности и безалаберности с моей стороны.

Деньги я клала прямо в мою зеркальную шифоньерку. Когда наберется толстая пачка кремовых кредиток с головой Екатерины Второй[6] – тогда я несу их в банк. Муж к деньгам относился совсем безразлично. Когда Яша приносил деньги, муж кричал мне:

– Тина, Яша принес деньги, возьми их.

Яша заведовал всем: сдавал квартиры, получал деньги, имел дело с подрядчиками – десятки лет одни и те же вели все работы в наших домах, – платил налоги, страховки, нанимал дворников; их у нас было двое: один назывался «старший дворник», другой – его помощник, исполнял только приказания своего прямого начальника, старшего дворника Тимофея. Иногда денщики, наш или старшего брата Алексея, попросят помочь вынести ковры, чтобы почистить: «Эй, слышь, Миколай! Приходи, помоги мне вынести ковры». – «Не могу! Я занят! Тимофей сказал, чтобы вымыть отхожие места; може опосля, как управлюсь».

На Кавказе за несколько лет перед войной введено было ночное дежурство дворников. Тимофей дежурил сам. Он был официальное лицо; ему в участке дали свисток и бляху с номером, и его паспорт держали тоже в участке до тех пор, пока он служил у нас в доме. Дежурный дворник, когда выходил на дежурство, надевал белый фартук, белые нитяные перчатки, на шее на шнурке полицейский свисток, бляха с номером, а в руках дубинка. Мы выдавали холщовые фартуки; для лета и осени – брезентовое пальто, а зимой ватное пальто, кожаную фуражку и высокие сапоги на случай дождя или снега. Дворнику полагалась квартира – комната с кухней, если дворник был холостой. А если с «бабой», как обычно они называли женатых, то две комнаты и кухня. Помощнику полагалась одна комната, если оба дворника без «баб», то обычно они жили вместе – дешевле «харчиться», говорили они. Зимой обязательно выдавались дрова, а керосин все равно летом и зимой полагался.

5

Имеется в виду марка хрусталя, производимого в городе Баккара (Франция).

6

Сторублевые купюры в начале ХХ века с изображением Екатерины II.