Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 62 из 71

Но позиция Витте по земствам в первую очередь определялась его стремлением к промышленному перевороту, к развитию банковской деятельности в России, а сделать это он мог только при условии сохранения Самодержавия. Таким образом, на том историческом отрезке Витте поддерживал Самодержавие, но делал он это не потому, что понимал его духовную сущность, и не потому, что осознавал его благо для сохранения единого Российского государства, а потому, что в тех условиях только Самодержавная власть могла осуществить его экономическую программу. По мнению доктора ист. н. Б. Н. Миронова: «В течение XIX – XX веков российское Самодержавие являлось лидером модернизации, бесспорным проводником экономического, культурного и социального прогресса в стране»{737}. Таким образом, не Самодержавную власть стремился укрепить Витте, а своё политическое положение.

Император Николай II был сторонником индустриализации и поддерживал политику протекционизма. Американский генерал Нельсон Майлс докладывал о своей беседе с Государем: «Он весьма заинтересован в развитии своей страны, особенно обширных диких пространств Сибири, условия которой очень напоминают наш собственный Запад некоторое время назад. ‹…› Я обнаружил, что он хорошо знаком с историей развития нашего Запада и преимуществ, принесенных туда развитием железных дорог, и он надеется последовать нашему примеру разделения незанятых земель на небольшие участки и раздачи их поселенцам, чтобы создать нацию патриотических домовладельцев, похожую на нашу»{738}.

Царю нужно было в кратчайшие сроки создать мощную экономику, совершить коренную перестройку всей экономической жизни России. Программа преобразований была огромной. Городские центры в России были крайне неразвиты. В крупных городах жило только 5 % населения. Социальные характеристики общества были далеко не самыми привлекательными. Поэтому перед Государем стояла огромная задача модернизации всего этого огромного государственного механизма.

Кроме того, в мировой финансовой сфере шли процессы – предшественники современной глобализации. В конце XIX в. в связи с громадным ростом товарного обращения и развитием кредита большинство государств (Великобритания, Германия, Франция, Австро-Венгрия, США, Бельгия, Швейцария, Италия) перешли к единой золотовалютной системе, основой которой стала золотая денежная единица.

Естественно, что Россия, ставившая перед собой задачи быстрого экономического роста и равноправного положения с мировыми державами, не могла оставаться в стороне. Денежная реформа готовилась в России достаточно долго и заняла в целом около 15–17 лет. Значительный вклад в её проведение внесли четыре министра финансов: М. Х. Рейтерн, Н. Х. Бунге, И. А. Вышнеградский и С. Ю. Витте.

Россия уже давно не имела устойчивой валюты. Размен бумажных денег на золото и серебро был приостановлен ещё со времен Крымской войны; курс кредитного рубля (на золото) снова сильно упал во время войны 1877–1878 гг. В 80-е годы XIX в. он подвергался значительным колебаниям, опускаясь до 50 коп. за рубль. Россия отвыкла от металлического обращения; счет велся обычно на кредитные рубли, к которым приспособилась и разменная монета (медь и неполноценное серебро). Не только золота, но и полноценного серебра почти не было в обращении. Только таможенные пошлины исчислялись в золотых рублях.

В конце XIX в., при широком развитии международного обмена товарами и капиталами, неустойчивая валюта, не имевшая точного соотношения с валютами других стран, представляла значительные неудобства. За иностранные товары и капиталы приходилось платить дороже, так как к нормальной цене прибавлялась еще премия за риск. В то же время колебания курса создавали осложнения и для русского экспорта: от цены кредитного рубля на иностранных биржах могли зависеть прибыльность или убыточность сделок по продаже русского хлеба и других товаров. Суть реформы 1895–1897 гг. заключалась в открытии свободного обмена ассигнаций (кредитные билеты, т. е. бумажные деньги) на золотые рубли.

С. Ю. Витте прекратил игру на бумажном рубле – теперь государство твёрдо гарантировало его курс. Ассигнационный рубль снова стал равен рублю металлическому, теперь золотому. Правительство вновь подтвердило свои обязательства разменивать бумажные ассигнации на золото всем желающим. Для этого у него был создан специальный золотой фонд. Сумма бумажных рублей не должна была превосходить размер этого фонда более чем на 300 млн рублей. Главная цель реформы состояла в том, чтобы укрепить денежную систему России, основу быстро формирующегося единого национального рынка.

В феврале 1895 г. Витте вышел со своими предложениями по реформе денежной системы. Они были в принципе одобрены Комитетом финансов, Государственным советом и утверждены Государем. Сама реформа была осуществлена в 1897 г. Оценивая её, С. Ю. Витте писал: «Я имел за собою доверие Его Величества, и благодаря его твердости и поддержке мне удалось провести эту величайшую реформу. Это одна из реформ, которые, несомненно, будут служить украшением царствования Императора Николая II. В сущности, я имел за собой только одну силу, но силу, которая сильнее всех остальных – доверие Императора, а потому, я вновь повторяю, что Россия металлическим золотым обращением обязана исключительно Императору Николаю II»{739}.

Основой русской денежной системы стал золотой рубль. Он приравнивался к 0,77 г чистого золота. Во внутреннее обращение вводились золотые монеты 5- и 10-рублёвого достоинства. Золотые монеты имели свободное хождение наравне с бумажными кредитными билетами. Стабильность золотого рубля имела в своём основании солидный финансовый фундамент: золотой запас Российской империи в 1897 г. превысил 1 млрд рублей. Несомненно, что основой успеха денежной реформы стало стремительное развитие отечественной промышленности, темпы роста которой в 1890-х гг. составили 10–12 % в год.

В результате подготовительных мер денежная реформа проводилась по фактически сложившемуся на рынке соотношению между казначейскими билетами и их золотым содержанием. Поэтому реформа была осуществлена без замены денежных знаков и без пересчёта цен. Это позволило С. Ю. Витте совершить «реформу так, что население России совсем и не заметило ее, как будто бы ничего, собственно, не изменилось»{740}.

В результате проведённой денежной реформы было достигнуто оздоровление финансовой системы, проведена реорганизация Госбанка. Эта реформа отвечала потребностям развития страны, которая имела теперь устойчивую денежную единицу, в отличие от обесценивавшихся бумажных денег. Реформа способствовала росту деловой активности в стране и явилась одной из мер, предпринятых Правительством по организации экономического подъема в конце XIX – начале XX в. Среди этих мер следует также назвать выкуп государством нескольких частных железных дорог, увеличение объёма операций коммерческих банков с частными ценными бумагами, широко распространившееся ипотечное кредитование (под низкий процент – 6–6,5 %), а также привлечение иностранного капитала на взаимовыгодных условиях. В результате преобразований дореволюционная финансовая система была сильной и устойчивой, что доказало ее состояние даже в ходе Первой мировой войны{741}.

В XX в. Российская империя вступила с крупнейшей и лучшей в мире нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленностью. В отечественной историографии и публицистике, как либеральной, так и патриотической, можно встретить утверждение, что вся нефтедобыча принадлежала иностранным компаниям, а потому, дескать, Россия была лишена своего национального богатства. Так как среди владельцев нефтепромыслов большую роль играл банк братьев Ротшильдов, некоторые исследователи придают этому факту юдофобскую направленность, в том смысле, что «евреи захватили нефтяной рынок России». Но помимо Ротшильдов добычей русской нефти занималось товарищество «Братья Нобель», нефтепромышленники А. И. Манташев, П. О. Гукасов, С. Г. Лианозов, А. И. Путилов. При этом Эммануил Людвиг Нобель по национальности был шведом, Манташев, Гукасов и Лианозов – армянами, а Путилов – русским. Активное участие вышеназванных лиц, а также иностранных банков в русской нефтедобыче преподносится некоторыми исследователями как некая «кабала», «петля», которую затянули на шее России. Однако на самом деле всё обстояло совсем не так трагично. Когда при Александре III началась усиленная капитализация русской промышленности, у России не было своих сильных банков, способных финансировать нефтедобычу, ни нефтедобывающих компаний с соответствующим оборудованием. Ей просто нечем и не на что было добывать нефть. Тем временем в России всё больше осознавалась важность нефти как энергоресурса. Поэтому привлечение иностранных банков и компаний было необходимо так же, как в своё время Петру Великому было необходимо приглашать иностранных инженеров, кораблестроителей, военных. Привлечение иностранного капитала в русскую промышленность вообще, а в нефтедобывающую в частности способствовало их развитию. Но это привлечение иностранного капитала вовсе не обозначало зависимость от него русской экономики. Главноначальствующий на Кавказе князь Г. С. Голицын писал: «Кавказ находится в ином положении и пока без иностранных капиталов обходиться затруднительно, в особенности при малой предприимчивости здесь со стороны русских капиталистов. Отсутствие свободных капиталов, зачаточное состояние заводской и фабричной промышленности, низкий уровень сельского хозяйства, недостаток технических знаний и слабая предприимчивость местного населения еще долго будут тормозить экономический рост края. При таких условиях не приходится отказываться от участия иностранцев в экономической жизни Кавказа, а между тем безусловное воспрещение им приобретать недвижимое имущество повлекло бы за собой прекращение прилива в край иностранных капиталов, к явному ущербу его хозяйственных интересов»{742}.





737

Миронов Б. Н. Социальная история России. СПб., 1990. Т. 2. С. 227.

738

Leslieʼs Illustrated, 1895. T. 90.

739

Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 2. С. 93–96.

740

Там же. С. 96–97.

741

Братченко Т. М., Синявский А. С. Раннеиндустриальная модернизация дореволюционной России // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. Т. 9. № 2. 2007. С. 321.

742

РГИА. Ф. 22. Оп. 4. Д. 175. Л. 3.