Страница 2 из 9
– Придётся везти отдельно, а это займёт времени в два раза больше, – молвил Денис с сожалением, больше обращаясь не к нам, а к научному сотруднику.
Тот всё понял и пошёл вызванивать реставраторов.
– Сейчас придёт реставратор, ребята, не волнуйтесь, – успокаивал научник. За последние полчаса он явно поменял своё мнение о нас.
Ждать долго не пришлось, через десять минут в пустом соседнем зале гулко зазвучали торопливые шаги. Это шёл реставратор, и был он во всеоружии: нёс молоток и инструмент наподобие стамески, только очень тонкой.
– Привет, – поздоровался он со всеми и улыбнулся. – Надеюсь, не долго ждали? Так, ну что тут у нас?
Работа заспорилась. Стамеска ставилась между постаментом и скульптурой, там, где они крепятся гипсом, молоток стучал по стамеске, которая продвигалась вглубь, и разъединяла две части композиции. Всё заняло минут пять.
– Не уходите, пожалуйста, – сказал научный сотрудник закончившему своё дело реставратору, – надо на новом месте пригипсовать всё обратно.
Теперь началась наша работа. Рога подъёмника, на которых лежала платформа, подняли с помощью педали на высоту вершины постамента. Выполняющий обязанности нажимателя на педаль остался сзади держать подъёмник, а остальные трое начали медленно передвигать тяжёлую скульптуру на край постамента, толкая поочерёдно то одну сторону, то другую. Сначала платформа находится чуть ниже уровня постамента. Но как только треть основания скульптуры оказывается на платформе, она поднимается чуть выше уровня, чтобы исключить нагрузку на край постамента, а то сломается, не дай бог. И вот, закончив эти нехитрые процедуры, скульптура оказалась полностью стоящей на подъёмнике, его опустили до уровня пола и повезли по залам. Постамент на подъёмник ставить не решились. Привезли каролину, с огромными усилиями наклонили мраморный параллелепипед и, подкатив под него рога, привели в вертикальное положение. Мерный гул от колёс сопровождал процессию. Сначала по залам ехал подъёмник, за ним – каролина. Довезя до места, были произведены операции с точностью до наоборот.
– Всё, пригипсовывайте, – сказал научник сопровождающему нас реставратору, – а мы, ребята, поедем за следующей скульптурой.
– Нет, нет, подождите, мне одному не справиться. Надо одновременно наклонять скульптуру и подкладывать под неё гипс! – взмолился реставратор.
Уже через три минуты мы шли за следующей партией «скульптура-постамент».
Лаборанты и «игра» картинами
Лаборанты были нашей творческой интеллигенцией. Выйдя из народа, то есть из «обоза», эти ребята обрели своё счастье за стенами научных отделов. Некоторых из них можно назвать аристократией – в современном понятии, конечно. Им не нужно строить из себя «высоких» людей и выдавливать высокопарность. А в чём это выражалось? Да во всём. В манерах, в строгости, в равнодушии к прикрасам в одежде и в разговорах. О разговорах надо сказать отдельно. Ум, интеллект и юмор стояли на высоком уровне. А ведь не часто бывает, что и ум и интеллект у человека развиты в одинаковой степени.
Мне часто приходилось наблюдать в Эрмитаже – храм культуры как-никак – людей, как правило научных сотрудников, с довольно высоким уровнем интеллекта. Ничего удивительного, по должности полагается иметь большой багаж знаний. Но когда разговор заходил за рамки багажа по истории, литературе, искусству, и выходил на уровень более жизненных и философских проблем, некоторые научные сотрудники тут же опускались на уровень обычного среднестатистического человека с таким же простым юмором. То есть, не в обиду будет сказано, ум, как способность к размышлению и видению, был у них не на такой высокой ступени, как интеллект.
Мои же знакомые лаборанты владели и тем и другим в совершенстве. В любом, даже мелком жизненном вопросе, они показывали себя такими же умными людьми, как и в глобальных, и в профильных сферах. Общаться с ними было приятно и поучительно, их мир был цветастый, мягкий и имел превосходный вкус. В жизни всегда надо за кем-то тянуться, чтобы не остаться на одном уровне развития до конца своих дней. Я тянулся за этими людьми, часто слушал их разговоры между собой и анализировал, иногда стараясь «примерить их маску», вникнуть в их мир. Для чего? А чтобы если в какой-то ситуации мой обычный уровень общения окажется неприемлемым, я всегда мог сыграть поведением и стилем разговора. Честно говоря, я хотел бы вообще стать таким, как некоторые из них, но мне тогда не хватало ума и в ещё большей степени интеллекта.
Хотя, что говорить, меня с такими людьми тоже много чего связывало. Например, абсолютная самодостаточность. Объясню на отвлечённом примере. Если считать, что тоталитарность любого государства действует угнетающе на большинство своих граждан, то выход один: самому являться для себя целым миром, то есть иметь этот мир в себе. Тогда наружные раздражители не смогут сильно повлиять на тебя, а ты сможешь смотреть на всё со стороны, как будто изолирован от воздействия. Причём смотреть с иронией и смехом. Как раз это с успехом и получается у таких людей, как они, и у меня вроде тоже, хотя и по другим причинам.
Разговоры о политике и истории были частой темой, но я не в состоянии привести примеры разговоров наших корифеев этих наук, так как сам в них слаб. Но работать с лаборантами всегда было весело, и чаще всего мы встречались за развеской картин на втором и третьем этажах.
Картины, висящие на третьем этаже, в большинстве своём были небольшими и, соответственно, лёгкими, в противоположность своим величественным старшим и мудрым братьям, живущим на втором этаже. Их лёгкость обеспечивалась в основном за счёт рам, выполненных не в виде массивного резного произведения искусства, а из тонкого лёгкого багета, который сам по себе не служил раритетом. Эти картины являлись яркими представителями современного искусства импрессионистов и экспрессионистов и пользовались особым успехом у западной богемной публики, да и нашей, особо просветлённой в этих вопросах.
Когда мы пришли в зал, там уже печально трудились лаборанты и прохаживался «глаз-алмаз» научный сотрудник. Картины только что прибыли из заграничного турне по известным музеям и спешили занять своё место на стенах родного дома. А пока они сиротливо стояли, облокотившись на стены, и научный сотрудник, с помощью лаборантов и нас пытался подобрать для них идеальное место, с его точки зрения.
– Эту картину туда, те две – на левую стену. Поменяйте местами две самые правые и две самые левые… – деловито командовал научный сотрудник, он же хранитель этих картин.
«Обозники» с лаборантами не спеша мелькали перед его глазами.
– Так, стоп, – сказал он, когда вроде всё было расставлено.
Все замерли, понимая, что сейчас будет. Научник метался в творческом поиске идеальных форм, пытаясь уловить и сопоставить только ему понятные нюансы, в каком порядке должны висеть картины.
– Что-то мне не нравится. Давайте-ка поиграем. Все картины с этой стены заменим на картины с той, только ставьте их в другом порядке, я скажу в каком.
Что такое игра с картинами, знает каждый опытный «обозник», ничего для него хорошего она не несёт. И опять все бегают, а научный сотрудник показывает, куда. Через пять минут всё останавливается, работы расставлены по-новому, все замирают в надежде. Сотрудник смотрит и произносит фразу, которую все боялись, но ожидали:
– Нет, так ещё хуже, давайте обратно.
Скрежеща зубами, начинаем ставить, как было. Обиды никакой, все понимают процесс, просто люди морально устали.
Минут через пятнадцать научник, довольный собой, произнёс: «Всё, можно вешать».
Развеска зала занимает минут двадцать, а впереди ещё четыре таких, люди торопятся. Средний уровень расположения картины на стене известен, он стандартный и рассчитан на посетителя среднего роста. А уже от него считаем для каждой картины расстояние от пола до низа рамы – если приноровиться, то несколько секунд. Одна команда вешает картины на левую стену с собранной вышки, другая, с лестницы – на правую. Тросов нам в этот раз не дали, поэтому вешаем на верёвки. Вверху, как правило, тот, кто хорошо умеет завязывать специальные скользящие узлы, чтобы в любой момент можно подрегулировать высоту картины. Молча хозчасть работать не умеет, поэтому весь процесс сопровождается язвительными шутками, спорами и громким смехом.