Страница 1 из 9

Отрывки из жизни внутри музея (сборник)

Ефимов Михаил

Михаил Ефимов

«– Учитель, вот вы нас учите поступать именно так, а ведь сами живете по-другому!

– А я вас и не учу, чтобы вы жили, как я. Я вас учу жить так, как надо».

Почему хозчасть назвали «обозом», я не знаю, но название получилось ёмкое и содержательное. К сожалению, я не застал того золотого времени расцвета хозяйственной части, когда там работали известнейшие в будущем люди или не совсем известные, но ставшие местными легендами. Хотя кое-что я всё-таки зацепил, и этого «кое-что» было достаточно, чтобы поменять моё мировоззрение.

Итак, помещение называлось «обозом», а люди – «обозниками». И эти «обозники» имели свои старые установившиеся традиции и даже ритуалы, а также являлись кузницей кадров для других отделов Эрмитажа. «Страна непризнанных гениев» – как-то провела параллель одна научная сотрудница. Неудивительно. Ведь только в этой «стране» можно увидеть монтажника с томиком Сартра в кармане рабочей куртки.

Научники

Лицо любого человека – это отражение его внутреннего мира и, как считают физиогномисты, показатель его жизненного пути, если, конечно, уметь это читать. Можно приблизительно увидеть даже профессию человека, его предназначение. И насколько счастлив тот, чьё предназначение совпадает с фактически выбранным местом работы, настолько же несчастлив другой, идущий не по своему пути. Я часто встречал бородатых археологов или философов с горящими глазами и крупными добродушными, но интеллигентными чертами лица; тонких аристократов-учёных, занимавших высокие посты, но простых и добрых в общении, не любящих пользоваться властью, а все силы тратящих на науку; рабочих с простыми, охочими до удовольствий лицами и усталым стальным взглядом, и я был рад за них: все были на своём месте. Так вот, по Эрмитажу бродят именно такие типажи, и в очень большом количестве. А те научные сотрудники, подходящие под первые два типа и имеющие счастье жить в гармонии с самим собой, и есть двигатели исторической науки и жизни музея.

Хотя среди научных сотрудников встречались люди разных формаций и, соответственно, разных взглядов на внутреннюю жизнь Эрмитажа. Одни вошли в эту элиту, пройдя долгий путь с самых низов, то есть будучи вначале рабочими в различных обслуживающих отделах и одновременно студентами вузов, они знали изнутри всю эрмитажную жизнь. Другие стали научниками сразу, то есть имели влиятельных родственников или знакомых в высшем эшелоне власти музея. Вот эти другие на самых первых порах своей работы в музее приносили свои понятия о месте каждого рабочего на социальной лестнице и вообще о том, как надо работать. Но такие понятия очень сильно отличались от действительных, так как Эрмитаж – необычное предприятие, и даже самый последний рабочий здесь может оказаться кандидатом наук, военным реконструктором, музыкантом, писателем или специалистом в каком-нибудь узком направлении истории. Почему Эрмитаж притягивает таких людей, понятно, хотя в этом есть и что-то мистическое, видимо, у музея такое поле, притягивающее людей творческого склада. Эти люди могли работать грузчиками, столярами, операторами, а в свободное время заниматься творчеством, причём вполне успешно, ну, или просто ждать место в каком-либо научном отделе.

Конечно, как и в каждом необычном учреждении, здесь были и те, кто совершенно не походил на добрых рафинированных интеллигентов, кои, по сути, и должны работать в Эрмитаже. В таких людях не было налёта того добродушного интеллигентного лоска, и за много лет работы они так и не становились «эрмитажниками». Для любой другой организации их стиль работы и жизни, то есть сначала начальник, а потом человек, очень даже подошёл бы. Но это Эрмитаж, и, насколько я знаю и вижу, здесь работают в первую очередь люди, кем бы они ни являлись. Вообще, чтобы принять эрмитажную формацию либо не принять и уволиться, как правило, требуется 5-10 лет. Но кто-то, проработав здесь намного дольше, так и остаётся в отдалении от всех прелестей эрмитажной семьи.

Андрей с Денисом как-то в выходной для Эрмитажа понедельник пошли вешать картины в нескольких залах. Картины небольшие, поэтому их и послали вдвоём. А хранителем этих картин как раз был назначен научный сотрудник из тех, о которых я говорил выше, то есть явно незнакомый с тем, какие люди у нас работают.

Работа кипела. Подняв одну из картин, Андрея заинтересовал её сюжет. Андрей, кроме увлечения путешествиями по древним местам монашества и написания статей об этом, закончил СПбГУ и учился в аспирантуре. Сюжет картины как раз был связан с темой его кандидатской.

– Извините, можно вас на минутку, – позвал Андрей научника. – Вы не могли бы поподробней рассказать об этом сюжете, мне очень интересно.

– Интересуйтесь своей непосредственной работой, – последовал неожиданный ответ сотрудника, смотрящего как будто сверху вниз на Андрея. – Вы кто, монтажник? Вот и вешайте картины. Какая вам разница, что там нарисовано, всё равно не поймёте.

Отвечать ни Андрей, ни Денис не стали. Аккуратно поставив картину обратно на пол, они развернулись на глазах у удивлённого научного сотрудника и ушли из зала. Может, это было и неправильно с точки зрения рабочего процесса, но среди эрмитажников отношения другие, а тут налицо оскорбление. В хозчасти Андрея с Денисом встретила Ольга Николаевна.

– Вы почему ушли с работы? – Понятно, научник уже нажаловался. Но нас голыми руками не возьмёшь.

– Да мы ему сказали, что уходим на перекур на десять минут, просто он не услышал, он вообще странный какой-то. – И это была святая ложь во имя справедливости. Конечно, после перекура пришлось идти обратно и довешивать, но какое-то удовлетворение этот жест принёс.

Но картинами эта эпопея не ограничилась. Совместная мысль оформителя и человека от науки решила усилить сюжеты живописные сюжетами скульптурными. Так как скульптуры были достаточно тяжёлыми, для снятия скульптуры с постамента хозчасть использовала гидравлический подъёмник. По этому поводу был объявлен всеобщий сбор людей – подъёмник-то тяжёлый, вдвоём, как каролину, не поднимешь. А после последней работы со скульптурами в Греческом зале он находился на первом этаже.

– Все на Советскую лестницу, – была громогласно объявлена команда.

И Андрей с Денисом, и все остальные, кого могли найти работающими поблизости, собрались внизу. Вначале была поднята платформа, то есть полностью выкачана наверх, чтобы распределить вес по всей длине подъёмника.

– Раз, два, три! – скомандовал Андреич, и всю конструкцию начали медленно заваливать на спину.

– Так, облепили все! – раздалась следующая, привычная в таких случаях команда. Человек десять встали по периметру, охнув, оторвали от земли и понесли. От тяжести у некоторых заплетались ноги, но жёсткий голос бригадира, как всегда, не давал расслабиться. Два лестничных пролёта были пройдены меньше чем за минуту. Как только идущие впереди и несущие нижнюю часть подъёмника ступили на последнюю ступеньку, колеса тут же были поставлены на лестничную площадку, а идущие сзади привели агрегат в вертикальное положение.

– Так, Денис с Андреем и ещё двое остаются на скульптуры, остальные в «обоз», – сказал бригадир и сам последовал примеру остальных.

Скульптуры следовало переместить из одного зала в другой, а на прежнее место привезти произведения искусства из кладовой, расположенной там же, на втором этаже, в Круглом зале. Дело привычное: как и картины, скульптуры перемещались из зала в зал, ездили выставляться в других музеях, а их место занимали другие произведения, привезённые из бездонных кладовых – свято место пусто не бывает.

Когда мы и подъёмник оказались в нужном месте, оказалось, что массивность данных произведений искусства не позволит забрать их целиком. Постаменты оказались тоже мраморными и весили килограммов сто. Вот если бы нам попались их собратья – стюковые постаменты, которые внешне мало чем отличались, но сделаны из стюка и, соответственно, мало весили, то проблем бы не было.