Щедрый Буге

Карабкаясь на нее под гулкие удары сердца, невольно вспомнил слова Луксы:

- Соболь от охотника вниз не идёт. Всегда вверх уходит.

Одолев подъем, побежал вдоль следа. Он вел вдоль широкой террасы и по расщелине спускался в соседнюю падь. Делал там длинную петлю и, опять вернувшись на террасу, так запетлял, что моего охотничьего опыта было явно не достаточно, чтобы расшифровать эти мудрёные письмена.

Попробовал найти выходной след, но тщетно.

сердцах плюнул и побрел к стану собольей стежкой, не обращая на неё поначалу особого внимания, но метров через двести она неожиданно оборвалась у березы. Меня это озадачило. Обошел вокруг - дальше никаких

121

следов. Зато между корней обнаружил хорошо обозначенный лаз. По обледенелому кольцу было видно, что им пользуются довольно часто.

Быстро сгущающаяся темнота не позволяла задерживаться надолго. Я быстро обтоптал снег у ствола и насторожил возле лаза две ловушки.

Насилу дождавшись утра, чуть свет побежал к березе. Торопился, хотя мало верил, что мой беглец попался.

Но соболь угодил в капкан сразу, как только попытался выйти из убежища. Мотнувшись в сторону, он попал второй лапой в другой. Этому трофею я радовался вдвойне, так как достиг заветного рубежа - выполнил план по соболю и тем самым утру нос охотоведу, не одобрившему решения директора о приеме на работу очкарика-горожанина.

амбарчике, где соболя съели вместе с приманкой двух соек, попалась...

сойка. И все повторилось по старому сценарию, в последней сцене которого я опять остаюсь ни с чем.

Соболя уже нарыли вокруг жилых нор, а в стороне сделали небольшое углубление в снегу - уборную - и наверняка посмеиваются над бестолковым охотником, нагуливая жир на дармовом питании. Зло взяло. Сколько ж они будут дурачить меня. Выставил все что были с собой капканы у лазов, на тропках, вокруг приманки и тщательно замаскировал каждую ловушку и свои следы. Времени-то осталось в обрез. Послезавтра на этом путике капканы уже нужно снимать.

Светового дня не хватает, несмотря на то, что он удлинился на два с лишним часа. Выхожу все раньше и раньше, а возвращаюсь в поздних сумерках. Если в начале сезона я ходил по пять-шесть часов и путики были длиной не более пятнадцати километров, то сейчас путики удлинились вдвое

снег месишь уже по десять-одиннадцать часов кряду.

Сегодняшнее утро подарило незабываемый восход, напоминающий извержение вулкана. Над темным конусом горы загорелось бордовое зарево, четко оконтуренное столбами бархатно-черных облаков. Имитация

122

извержения была настолько правдоподобной, что я даже невольно прислушался - не слышно ли гула?

Вчера разоружал Глухой, нынче очередь Крутого. Один из тех хитрых обжор, что столько дней безнаказанно пировали за мой счёт, все же попался. Второй оказался мудрей и вовремя покинул опасную зону, где каждый день лязгает железо.

Возле берлоги забрал остатки мяса. Лукса большую часть за эти дни уже перенес к палатке. Прорубленное в лесной квартире отверстие охотник по-хозяйски заделал двумя слоями коры, плотно прибив её к стволу деревянными клинышками: бережет берлоги на своем участке.

Почерк бега соболей изменился. Заметно, что они возбуждены, проявляют повышенную активность. Следы появились даже в таких местах, где им и делать вроде бы нечего. И бегают в основном парами и все больше прямо, ни на что не отвлекаясь. Лукса говорит, что это ложный гон начался. Настоящий же гон бывает в июле, а поскольку беременность у соболюшек длится около двухсот восьмидесяти дней, потомство появляется как положено - весной.

ПРОЩАНИЕ

Четыре месяца пролетели незаметно. Завтра выходим. Уже предвкушаем жаркую баню с душистым березовым веником, просторную светлую избу, чистые мягкие постели. Всё же некоторые бытовые неудобства палаточной жизни, накапливаясь, с течением времени дают о себе знать. В зимовье они не так заметны. По крайней мере, в нем можно выпрямиться во весь рост.

Впервые собрался на охоту раньше Луксы. Над промерзшими вершинами хребта едва затлел рассвет, а я уже стоял на лыжах. Путик решил пройти обратным ходом: с утра по пойме, а потом уж по горам. Дело в том, что к полудню снег в низине начинает таять и липнуть к камусу тяжелым бугристым слоем, сильно мешающим ходьбе.

протоки открылась радующая взор промысловика картина. По кругу капли крови и мелкие следочками норки. А у ближнего края изо льда торчит

123

пружина. Ну, думаю, подфартило напоследок. Ножом аккуратно обрубил лед, потянул на себя цепочку. Капкан пошел неожиданно легко и, о ужас! Между дужек торчали только коготки. Ушла!! Я совершил ошибку, прикрутив два капкана к общему потаску. Такое рационализаторство вышло боком: когда норка сдернула его, второй капкан сработал вхолостую. Проклиная свою "изобретательность", торопливо рванул прямо в лоб на перевал к верхним ловушкам - лелеял надежду, что хотя бы там фортуна улыбнется. Но, увы...

Поначалу все эти неудачи расстраивали меня. Но с каждым шагом в душе неизвестно от чего пробуждалось и нарастало ощущение той богатырской силы, от которой, как во сне, всё легко и просто. И оттого, что скоро домой не с пустыми руками, а с завидной добычей, что так весело и щедро смеется солнце, сияет, искрится снег, настроение стремительно улучшалось.

Сердце наполнило невыразимое ликование, рвавшееся из груди. Чтобы дать выход переполнявшему меня восторгу, я завопил старинный марш "Прощание славянки". Теперь можно было не бояться, что обитатели Буге, не выдержав моего хрипловатого голоса, в панике разбегутся.

Эта красивая и жизнеутверждающая мелодия очень точно отражала мое состояние. Мной овладело редкое, незабываемое ощущение счастья, неописуемого упоения и любви к этому светлому, щедрому миру тайги. Казалось, что и она, отвечает взаимностью, восторгаясь и ликуя вместе со мной.

Вечер посвятили упаковке снаряжения и добытой за четыре месяца "мягкой рухляди". Палатку, печку, капканы мы решили оставить здесь до мая, так как Лукса собирался ставить зимовье сразу после ледохода, когда сюда можно будет подняться на моторной лодке.

Почаевничав, разлеглись на шкурах и долго обсуждали результаты сезона, строили планы на будущее. От мысли, что завтра покидать этот обжитой, исхоженный вдоль и поперек щедрый Буге, милые, ставшие родными, сопки - защемило сердце. Долгих восемь месяцев - до открытия

124

следующего промыслового сезона, не будет у нас чаепитий у жаркой печурки, неторопливых, задушевных бесед, блаженного чувства усталости от настоящей, самой древней, мужской работы.

Засветло уложили рюкзаки, погрузили на нарты таёжный скарб, мешки с пушниной, провиант в дорогу. Последний раз позавтракали, похлебали чай из лозы дальневосточного лимонника.. Впрягли Пирата, окинули прощальным взглядом гостеприимный стан и, отсалютовав из ружей, тронулись в путь.