Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 15



Убийство адмирала Вирена в Кронштадте и других офицеров, оставшееся совершенно безнаказанным, бесплодность попыток даже самого Временного правительства восстановить в должности коменданта Кронштадтской крепости контр-адмирала Куроша, переговоры о чем велись с Петроградом все утро 2 марта, дали повод прибывшим устроить нечто подобное и в Гельсингфорсе.

Собравшись на конспиративной квартире одного из германских агентств в Гельсингфорсе, эти лица вскоре после полудня выработали план действий, заключавшийся в общем в следующем:

1. Войти немедленно в связь с революционными организациями флота и сухопутных войск через рабочих.

2. Устроить общий митинг среди портовых и заводских рабочих (число которых, состоявших на особом учете как работавшие на оборону, достигало шести тысяч человек) для ознакомления с обстановкой и при их помощи разложить армию и флот в Гельсингфорсе.

3. Составить список лиц, которые по своим личным и служебным качествам могли бы быть опасны в развитии революции.

4. Приступить немедленно к уничтожению этих лиц офицерского состава армии и флота.

5. Для облегчения работы переодеть всех эмиссаров в военную и матросскую форму.

6. Сорвать полицейский и жандармский подход.

Весь день 2 марта и 3 марта прошел в оживленном обмене телеграммами по поводу отречения от престола государя императора, что достаточно хорошо известно. Для объяснения действий вице-адмирала Непенина прибавлю, что утром 3 марта была принята на службе связи из Ставки следующая телеграмма: «Председатель Государственной думы Родзянко убедительно просит задержать всеми мерами и способами объявление того манифеста, который сообщен ночью, ввиду особых условий, которые я вам сообщу дополнительно. Прошу сделать соответствующие распоряжения, ознакомив с материалом только старших начальствующих лиц. Прошу ответить. 3 марта 1917 года. 6 часов 45 минут. № 1913. Алексеев».

Телеграмма разъясняет, почему командующий флотом не торопился с объявлением манифеста.

Все отпуска из казарм и судов были воспрещены. Ходили в город только посыльные и артельщики. Крепость была на осадном положении, и ответственность за разговоры о революции на основании ряда обязательных постановлений была слишком велика, чтобы кто-нибудь из подрядчиков решился это сделать. Кроме того, все подрядчики были вполне благонадежные лица, которые не допустили бы никаких разговоров в этом направлении. Но тут произошло одно непредвиденное обстоятельство. В 7 часов утра пришел из Петрограда поезд, который привез массу отпускных нижних чинов, задержавшихся там из-за революции в течение нескольких дней и теперь явившихся в свои части. Они-то и рассказали всем о том, что видели или слышали.

С этим же поездом вернулся и контр-адмирал Небольсин. После переговоров по телефону с командующим флотом адмирал проехал на свой флагманский корабль «Андрей Первозванный», который вместе с «Полтавой» начали сейчас же подготовлять к походу на Петроград. Корабли начали погрузку угля.

После полудня уже весь флот знал об отречении государя императора от престола. На корабли успели проникнуть (не на все) агитаторы и германские эмиссары.

В Сернэсе (предместье города Гельсингфорса, теперь совершенно слившееся с ним) на горе Весилинна (Водопроводная) собралось на митинге около пяти тысяч русских рабочих, солдат и матросов, последние были с вспомогательных судов и Минной дивизии. Разогнать его местный комендант города генерал-майор Кетхудов не только не решился, но даже не доложил о нем коменданту крепости, который узнал об этом от чинов отдельного корпуса жандармов около 12 часов дня. На митинге было решено ввиду неясности позиции, занятой высшим командованием по отношению к революции, выступить в воскресенье 5 марта всему флоту и войскам для поддержки Временного правительства Государственной думы, а пока будить казарму и флот.

Нужно было действовать и сообщить что-либо войскам и флоту для их успокоения. В типографии штаба командующего был отпечатан бюллетень, текст которого приводится ниже, а начальникам отдельных частей послана телеграмма: «Приказываю всемерно поддерживать Временное правительство. № 291. Непенин». Телеграмма в частях войск была получена ранее, чем вышел бюллетень. Этим обстоятельством воспользовались все те, кто прибыл в Гельсингфорс со специальной целью произвести волнения в армии и флоте, и они в этом успели.



Около двух часов дня, когда погрузка на «Андрее Первозванном» была закончена, было приказано собраться команде для объявления полученных телеграмм. Я останавливаюсь на «Андрее», так как именно с этого корабля начались волнения во флоте, перебросившиеся затем на другие суда флота. Утром на корабль вернулось несколько отпускных матросов, а с ними вместе двое переодетых матросами рабочих с завода «Сокол», отличавшегося особой революционностью. Даже среди инженеров завода были лица, в свое время высланные за границу за свои политические убеждения. Рабочие эти были Голованов (Андрей)[6] и Комаров (оба из местных уроженцев). Никто из команды, за исключением отдельных личностей, ничего не знал. К высшему начальству обратиться не смели, а ближайшее само ничего не знало. До прихода агитаторов, нам думается, что едва ли и корабельная социал-демократическая ячейка что-либо понимала и правильно уясняла себе сущность происходивших событий. Агитаторы начали с того, что стали разжигать среди команды недовольство офицерским составом за утайку тех телеграмм и приказов, которые якобы давно подлежат оглашению.

В вышедшей 10 лет назад книге Г. Графа «На «Новике»[7] события, произошедшие на «Андрее», рассказаны самим командиром корабля, капитаном 1-го ранга Гадцом, и положены не совсем так, как они были на самом деле, что и естественно. Он многое в тот момент пережил и не мог воспроизвести цельности всей картины, представлявшейся яснее лицам, наблюдавшим за развитием бунта со стороны. Когда команда «Андрея» была собрана, то поднявшийся на палубу старший офицер, капитан 2-го ранга Лодыженский прочел уже отпечатанный бюллетень, ограничивавшийся в общем, воззванием Государственной думы.

Заметив по лицам собранных матросов, что они ждали большего, старший офицер добавил, что получена еще одна телеграмма, и вскоре принес уже упомянутую мною телеграмму адмирала Непенина… Команду было приказано распустить. Стоявший тут же телеграфист сказал матросам, что капитан 2-го ранга Лодыженский прочитал не все телеграммы, и рассказал про отречение государя императора. Команда заволновалась. Какой-то смуглый матрос, подойдя к борту, стал зычным голосом вызывать стоявшую рядом «Славу», а появившиеся на мостике сигнальщики начали семафорить.

Вахтенным начальником в этот день был лейтенант Бубнов (Геннадий Александрович), незаменимый в бою по знаниям, опытности и хладнокровности артиллерийский офицер, редкий по нравственным качествам человек.

Выбежав на палубу, он спросил: «Почему семафорят? Кто разрешил?» И не дожидаясь ответа, приказал вахтенному отвести ближайших и, по его мнению, вероятно, наиболее виновных людей к старшему офицеру, куда вслед за ними и сам направился.

Старший офицер, уже успевший разобраться в настроении команды, сейчас же отпустил обоих матросов и этим, несомненно, спас себе жизнь.

После ухода вниз лейтенанта Бубнова на палубе раздались крики, призывавшие команду к разгрому арсенала. Вне всякого сомнения это были голоса агитаторов. На решетчатый люк арсенала посыпались удары, и он вскоре был открыт. Команда, вооружившись, отобрала от караула патроны. Когда вахтенный начальник узнал о разгроме арсенала, то он, вбежав в караульное помещение, вызвал караул «в ружье».

На это послышались голоса: «Уходи, пока цел!»

Лейтенант Бубнов схватил ближайшую винтовку из пирамиды, желая заставить караул повиноваться, но не успел сделать и шага, как был окружен матросами. Агитаторы требовали расправы. Слышались крики: «Бей! Лупи! Смерть ему!» Одновременно грянуло несколько выстрелов, и вахтенный офицер упал на пол каземата, сраженный насмерть, продолжая сжимать в мертвых руках винтовку. Это была первая жертва революции…

6

Здесь и далее в оригинале некоторые имена и инициалы даются в скобках. (Примеч. ред.)

7

Имеется в виду: Граф Г. На «Новике». Балтийский флот в войну и революцию. Мюнхен, 1922.