Страница 20 из 69
Что касается необходимости реформ в ханстве, то Министерство Иностранных Дел таковой отнюдь не отрицало и ждет лишь от Генерал-Губернатора подробно разработанных, по соглашению с Политическим Агентством, соображений на этот счет.
ЦГА РУз. Ф. И-2. Оп. 2. Д. 369. Л. 28-32 об. Копия. Машинопись.
Особое мнение
[Генерал-Лейтенанта Самсонова]
Записка Министерства Иностранных Дел являлась для особого совещания по бухарским делам 28 Января 1910 года основным документом, на основании которого представителями этого министерства, присутствовавшими на совещании, освещались возбужденные мною вопросы о реформах в отношениях наших к Бухарскому и Хивинскому ханствам, поэтому на этом документе я и остановлюсь. Но прежде чем обратиться к оценке правильности соображений, приводимых в этой записке, я считаю необходимым выяснить то недоразумение, в которое, по-видимому, впали члены совещания, приписав мне мнение о немедленном присоединении Бухары в качестве нераздельной территории к Российской империи. Я вовсе не имел в виду фактического немедленного присоединения Бухары к России и не связывал этого события со смертью настоящего правителя ее Эмира Сеид-Абдул-Ахада. Я лишь указывал, что при решении вопроса, какие именно реформы нужны Бухаре, необходимо предварительно вырешить принципиально, «будет ли Бухара присоединена к России вообще», так как только при твердо и ясно поставленном решении этого вопроса можно сказать – какие именно реформы нужно проводить в ханстве и на каких необходимо особенно резко настаивать. Если по политическим или иным соображениям представляется желательным и в будущем продолжать самостоятельное существование Бухары, то в основу проводимых реформ нужно положить иные принципы, чем при решении противоположном, так как если мы решим, что Бухара должна быть присоединена к России и это лишь вопрос времени, обусловленный данным политическим моментом, то в основание реформ должна быть положена эта идея, и все они должны служить для подготовки возможного бескровного, без всяких потрясений, слияния территории Ханства с соседними областями Туркестанского Генерал-Губернаторства. Этот вопрос, по моему мнению, и мог быть решен лишь Его Императорским Величеством по докладу высшего административного учреждения Империи – Совета Министров, и, по моему мнению, Совещание этот вопрос совершенно обошло. Отсюда ясно, что я не заслужил полученных мною упреков в том, что «форсирую события и хочу пользоваться таким поводом, как перемена управителей в Хиве и Бухаре, в особенности в настоящее тяжелое время, когда все силы Империи должны быть сосредоточены на деле внутреннего усовершенствования». Только принципиальным отрицательным или положительным решением вопроса можно определить и дальнейшее наше отношение к обоим ханствам.
Ошибочно, по моему мнению, при решении этого основного принципиального вопроса исходить, как это делается в записке Министерства Иностранных Дел, из юридических оснований: думаю, что в основу должны быть приняты вовсе не правовые соображения и нормы, а соображения государственного интереса и государственной необходимости, Ведь само Министерство сознает, что в двух юридических актах, определяющих взаимное отношение России и Бухары, нет и намека на какие-либо особые полномочия Русского Правительства, которые давали бы повод считать Бухарское ханство вассальным, нет в них даже ни малейшего указания на то, что Эмир обязуется не сноситься с иностранными правительствами помимо России. Таким образом, говорится далее в записке, с формальной точки зрения Бухаре предоставлены во всех отношениях совершенная свобода и автономия. Но ведь фактически этого нет, и Правительство наше в интересах государственной необходимости должно было лишить Эмира тех прав, которыми он «юридически» пользовался, превратить его из самостоятельного Государя в правителя Бухары, а не владетельную особу, включив его ханство в нашу государственную границу и этим предуказать как бы тот взгляд, который высказывал и я, а именно что Бухара должна быть присоединена к России и по своему географическому положению, и по тесной экономической связи с нами и т.д. Но я нахожу лишь, что этот взгляд должен был получить Высочайшую санкцию и лечь в основу всех наших отношений к Бухаре и всех тех реформ, которые проектируются и будут проектированы для этого ханства. Далее Министерская записка обращается к нравственной точке зрения и задает вопрос: насколько присоединение ханства к Империи оправдывалось бы с нравственной точки зрения. Давая отрицательный на это ответ, в силу того, что не только ныне здравствующий Эмир, но и его отец, без всякого с нашей стороны давления, усердно и добровольно содействуя нам, осуществили ряд мероприятий, окончательно упрочивших наше политическое и экономическое положение, Министерская записка указывает на проведение железной дороги, расположение наших гарнизонов в Бухаре, основание русских поселений, включение ханства в таможенную черту, введение юрисдикции над бухарцами в смешанных делах, фиксирование бухарской теньги. Не скажу, чтобы удачно были приведены примеры «усердного» содействия и особых оказанных Эмирами услуг к закреплению нашего политического и экономического положения: не надо забывать о том, что все, здесь описанное, доставалось нам с известными усилиями и, кроме того, давало Эмиру лично и отчасти его народу громадные экономические выгоды, гораздо более тех, которые извлекались из всего этого нами. Наконец, в том случае, когда бухарское правительство видело возможность, в силу каких-либо случайных обстоятельств, вернуть что-либо из утраченных прав и данных нам обязательств, оно это непременно делало; так, в вопросе о теньге в последний свой приезд в Петербург Эмир добивался отмены обязательства чеканить теньгу на нашем монетном дворе и фиксирования ее курса. Что правитель Бухары старался выказать свою беззаветную преданность Государю Императору и России крупными пожертвованиями в минувшую Японскую войну на раненых и флот – бесспорно, но столь же крупные или не менее крупные пожертвования он делает и на Геджасскую дорогу, и на мечеть в Петербурге. Упоминаю об этом только для того, чтобы не преувеличивать значения жертв, которые бухарское правительство делает, подчеркивая свою лояльность и преданность. Ввиду изложенного, я полагаю, нельзя отрицать за нами и нравственного права в стремлении присоединить Бухарское ханство к Империи, если только в вопросах внешней политики вообще можно исходить из побуждений нравственного порядка, прислушиваться к голосу сердца. Если мы до сих пор, как сообщается в записке Министерства, руководящим принципом нашим по отношению к Бухаре признавали возможно меньшее вмешательство во внутренние дела ханства то едва ли Министерство не убедилось в несостоятельности этого принципа и в тех печальных результатах к которым это повело: этот принцип совершенно усыпил Политическое Агентство наше, порвал всякую живую связь со страною, в которой оно находится, и сделал Политического Агента скорее всего Министром двора Эмира Бухарского, а не представителем и защитником наших государственных интересов. Агентство оказалось совершенно не осведомлено в том, что совершается в ханстве и проглядело такое народное движение, как вражда шиитов и суннитов, закончившаяся резнею на улицах Старой Бухары в январе текущего года. Этот принцип невмешательства привел страну в положение, близкое к полному экономическому краху, и те сведения, которые поступают ко мне из ряда источников, говорят, что народное движение в стране не подавлено, а лишь ждет более благоприятного случая, чтобы проявиться в более интенсивных формах. Если в приведенном упомянутом принципе невмешательства нами руководило только желание «явить доказательство правителю Афганистана и индийским владетельным князьям, что Россия совершенно не стремится к расширению своих владений, а мирно уживается бок обок со своими мелкими соседями», то, во-1-х, эти владетельные особы едва ли не усматривали в такой политике нашу слабость, во-2-х, этим мы не делали себе популярности среди населения Афганистана и указанных индийских княжеств, которое видело наше равнодушное попустительство к грубому, жестокому экономическому гнету бухарским правительством сельского и городского населения Бухары, и, в-3-х, наконец, столь серьезный принцип, который руководил нами в отношениях к Бухарскому правительству, едва ли мог вызываться столь незначительною целью, как желание заслужить ни к чему нам не нужное одобрение Афганского Эмира и мелких индийских князей. Между тем, как признает и Министерство Иностранных Дел в своей записке, при нашем попустительстве в Бухарском ханстве народ изнывает от поборов, административных неурядиц, злоупотреблений, и правительство наше, оказывая покровительство Эмиру и ограждая его от какого-либо открытого проявления недовольства со стороны его подданных, несет вместе с тем известную ответственность перед последним за его участь, оно также заинтересовано, чтобы материальное положение населения ханства было в достаточной степени обозначено. Ввиду этого Министерство признает, что принятие нами соответствующих мер для улучшения положения дел в ханстве представляется несомненно необходимым