Страница 15 из 16
Тогда он заявил, что в РПК много хороших и умных людей. На вопрос, кто же это, например, назвал Гурову Ренату Григорьевну. Молчание. Затем кто-то произнес: «Врешь ты все! К тому же, Гурова не у вас, а в КПРФ». Когда же выяснилось, что Гурова, в самом деле, в РПК, Рудольфа, по его словам, сильно зауважали, ведь Гурову знали достаточно широко, и не только в научных кругах.
В последние годы ее жизни мы как-то сблизились и подружились, перешли на «ты» и встречались не только в штабе, но и вне его. В основном, у нее дома. Здоровье не позволяло ей уезжать далеко. Общение с ней всегда было интересным. Она много рассказывала о себе, о дочерях, внуках. Мы много шутили, смеялись, порой на грани здорового хулиганства.
Ее смерть стала и моей личной потерей. Мне ее очень не хватает, особенно в последние годы.
Буревестник
Я рожден был нежностью и грустью
Для звенящих песен о любви,
Ясноокой златокудрой Русью
Вспенивали сердце соловьи.
Каждый куст и каждую травинку,
Мир полей, озер застывших гладь,
В лепестках озябшую росинку
Не терпелось в песнях обласкать.
Не завидуй, друг мой!
Этих песен
Я давно уж больше не пою:
Загубила дьявольская плесень
Чаровницу светлую мою.
Налетела злая вражья сила,
Заломила белы руки ей,
Терпеливо ждет моя Россия
Удалых своих богатырей.
А кругом змеиный шелест денег
И чужие наглые глаза.
Как же трудно этому поверить,
А поверишь – некому сказать.
И теперь познав судьбу такую,
Что вмещает вместе рай и ад,
Потому и песен не пою я,
Что в душе не лира, а набат.
Я от них стал праведней и тверже,
Словно вновь меня вскормила мать.
Ложь меня теперь не искорежит,
Суета не сможет изломать.
И теперь мой стих не гладит уши,
Он стреляет выстрелом в упор.
В подлое людское равнодушье,
В черный человеческий позор.
Борис Гунько
В объединенной партии его называли нашим «Маяковским», и все понимали, о ком идет речь. По накалу страстей его голос звучал, как набат во время беды. Его стихи – это боль, это ярость по отношению к предателям и палачам советской Родины.
Борис Гунько очень напоминал Анатолия Крючкова. Та же стать. Оба высокие, стройные, красивые, несколько разные по характеру, но близкие по духу. Они очень быстро подружились и нашли общий язык. Бесстрашные и мужественные, они шли над пропастью, крепко взявшись за руки. Узнав, что я работаю над книгой, куда войдут строки и о Гунько, мне начали звонить, и я много узнала о нем. Люди восхищались его творчеством, говорили, какой он замечательный товарищ и какой честный коммунист. Рассказывали и забавные случаи. Вот один из них.
Как-то раз, товарищи, возвращаясь с мероприятия, отправились к нему домой за материалами. Не доходя до двери, они услышали истошный кошачий вой, и, чем ближе подходили, тем он громче был. Едва Гунько вошел в квартиру, как на него откуда-то сверху свалилось это воющее чудо. Распластавшись у него на шее, как воротник, свесило ножки. Ну, прямо чернобурка! Оказалось, что это кот, крикливый, ревнивый и драчливый собственник.
Ну, прямо Форсайт! Форсайт висел у Гунько на шее и на всякий случай орал: «Не подходите близко! Это мой, мой Борис! Не подходите, а то укушу, оцарапаю! Понятно?!».
Гунько снял Форсайта с шеи и проговорил с укоризной: «Нахал бессовестный! Это же мои товарищи, а ты истерику закатил! Не стыдно?».
Кот виновато отвернул усатую мордашку, но краем глаза присматривал за своей собственностью. Вдруг Борис Михайлович что-то сказал ему на ухо, и кот, моментально взлетев, оказался на гардеробе. Еще команда, и кот, перелетев пространство, уже на книжных полках. Команды следовали одна за другой, и кот с легкостью перепрыгивал с одного места на другое. Они явно были довольны друг другом. Форсайт важничал. Весь его вид говорил: «Ну, посмотрите на меня! Видите. Какой я красавец! И шубка у меня шелковистая, и сам я не просто кот дрессированный, а кот ученый».
В жизни Гунько был общительным, веселым и озорным человеком. Но только с друзьями. Противники его знали крутым и непримиримым человеком.
Он проведал, что я работаю над книгой о Крючкове. Обиделся, что ничего ему не сказала. А не сказала потому, что сама не знала, что получится. Одно дело – писать статьи в газетах, другое – книгу. Да и занят он всегда. А когда предложил свою помощь, я обрадовалась. Об этом я и мечтать не могла.
Вскоре состоялся очередной съезд, откуда он вернулся подавленным и потухшим. Сразу осунулся и постарел. На последней встрече «революционной платформы» он произнес: «Прав был Крючков. Отсюда надо уходить». Больше платформа не собиралась. Не нужна революция верхам РКРП.
И вскоре его не стало.
В предисловии к одной из книг Гунько его близкий друг, профессор Чангли, отметила, что, окинув взглядом жизнь и деятельность Гунько, мы видим образ героя, а героизм и есть самоутверждение через самоотверженность.
Современность не располагает к размышлениям о смысле жизни. Но при чтении этой книги, дорогой читатель, осознанно или интуитивно возникает вопрос: «Жизнь, зачем ты мне дана?» И, возможно, ответ подскажет великий Гете: «Лишь тот достоин счастья и свободы, Кто каждый день за них идет на бой!»
Возможно. Но это очень трудно! Жестокая современность не располагает к поискам смысла жизни. Только бы выжить.
Страна, находящаяся в окружении воинственных держав, разоружается. Разжигается национальная рознь. Быстро растут социальное расслоение, деквалификация, безработица, нищета. Общество деморализовано, лишено перспектив.
Медленно, с трудом преодолевая сон разума, люди нашей обездоленной страны начинают задумываться: ЧТО ДЕЛАТЬ? На этот судьбоносный вопрос лаконично, убедительно и страстно отвечает Борис Гунько:
«Трупы и нищие.
Что будет дальше?
Жизнь наша к лучшему с места не сдвинется,
Если в едином порыве не встанем мы,
Если с колен наша Русь не поднимется».
(«Взрывы») «И ты, мой товарищ, поверь в свои силы
Ты должен, ты можешь в себе их найти,
Найти и отдать безраздельно России,
Иначе ее никогда не спасти».
(«Народ и вожди»)
Право на такой призыв имеет только человек, положивший свою жизнь на алтарь отечества. Борис Гунько завоевал это право самоотверженной борьбой за идеалы коммунизма, за возрождение Родины. Он был талантливым инженером-химиком, крупные изобретения которого внедрялись как в СССР, так и в капиталистических странах, в том числе, и в США. Он обладал зорким марксистско-ленинским взглядом, позволяющим критически осмысливать явления быстро меняющейся действительности и предвидеть будущее.
Примером такого научного предвидения, глубокого усвоения марксизма-ленинизма, является осуществленная Борисом Гунько еще в 1964 году развернутая критика партийной и государственной практики в области формирования человека социалистического типа. В поэме «Предчувствие» он писал:
Все в человеке отклик свой находит,
Беда или радость, мир или война —
Смотри, что с человеком происходит,
И ты поймешь, куда идет страна.
А коль посмотришь ты предельно строго,
Увидишь, что вопрос давно навис,
Не сбились ли мы с правильной дороги
И не ползем ли мы в капитализм?
И уж былого нет энтузиазма,
И писк – «Мое!» перерастает в рык.
А молодежь в припадке рок-маразма
Глумится над понятием «большевик».
Поэзия Бориса Гунько интеллектуальная, аналитическая. В то же время она ясная, доступная пониманию, убеждающая, мобилизующая. В стихах и поэмах философское осмысление жизни направлено на ее революционное преобразование.