Страница 14 из 16
Анатолия Викторовича 8 мая не стало.
«Крючков как никто другой умел держать удар. Мне хотя бы четверть такого умения». Эти слова принадлежат чудесному человеку – Владимиру Людвиговичу Мадьяру.
Так считал Людвигович. Но ему и в голову не приходило, что и сам он умел держать удар, и не один раз в жизни. От таких ударов не каждый смог бы устоять. Он устоял. Выдержал. С виду не очень-то заметный, но какой это был человек! Об этом многие не знали. Он всегда как-то держался в тени. Когда его пытались выдвинуть на какую-либо нерядовую работу, он отчаянно сопротивлялся. И лишь немногие знали, что это был необыкновенно грамотный и начитанный человек. Однажды по телефону он весьма к месту процитировал В. И. Ленина, точно назвав источник. Я потом не раз слышала от других, что работы Ленина он знал не понаслышке.
Он брался за любую работу. Трудясь на строительстве помещения для штаба, выполнял разную работу, в том числе штукатура и маляра. Иногда, когда требовали обстоятельства, приходилось выполнять и тяжелую работу. Крючков, как мог, противодействовал этому, на что Людвигович, как звали мы его между собой, сильно обижался.
Однажды привезли очень тяжелые мешки с песком. Начали их перетаскивать. И Крючков решил схитрить. Он поставил Людвиговича у запасных дверей, попросив его проконтролировать, чтобы чужой человек не проник в штаб. А сам ухватился за мешок с песком. Тут Людвигович не выдержал и поднял бунт. Он прекрасно понял хитрость Крючкова. Долго он помнил эту «хитрую» обиду.
За такую же провинность он и на меня обиделся и долгое время дулся. И если где-то что-то случалось, он всем доказывал: «Ищите Варвару Степановну. Это она во всем виновата». Перепадало и Татьяне Калиберде. Однажды в сердцах он воскликнул: «Ну, что же это такое! Ведь я вас всех очень люблю, а вы меня обижаете!» Обижать на его языке – значило – позаботится о нем. Ведь он принимал это за жалость, которую терпеть не мог.
С ним однажды произошел случай, взбудораживший всю нашу партию. Дело было так: Анатолий Викторович поручил ему выполнить особое задание, для чего требовалось чуть свет выехать в другую область и в тот же день вернуться в Москву. Мы в штабе – шесть часов вечера, семь, восемь, а он все не появляется. Видим, что Анатолий Викторович уже нервничает, отвечает невпопад и не уходит из штаба. Вот и десять часов, а он все к чему-то прислушивается и на каждый стук двери выбегает посмотреть. Не понимая в чем дело, мы как-то присмирели. Наконец, он сказал нам, что сильно беспокоится за Владимира Людвиговича, который должен был, выполнив задание, вернуться к вечеру.
Его беспокойство передалось нам. Никто не уходил. Все ждали, но напрасно. Когда до закрытия метро осталось совсем немного времени, он дал команду расходиться. Мы уходили с тяжелым сердцем. И придя домой, многие из нас бросились к телефону, надеясь на чудо – а вдруг он уже дома, вдруг успел кому-то позвонить. Но чуда не произошло.
На следующий день, это была суббота, многие из нас собрались в штабе. По-прежнему – неизвестность. Гнетущая тишина. Стоит открыться двери, и все высыпают в прихожую. Наконец, мне надоело смотреть на дверь, и я дала себе слово – не смотреть! Иногда не выдерживала.
Снова хлопнула дверь, и снова я не выдержала, и вновь рассердилась на себя. Но мельком все же успела взглянуть. И в ту же минуту я, как ужаленная, вскочила и своим «тихим» голосом закричала: «Людвигович!» Бросившись к нему, начала трясти его, как грушу. В ту же минуту выбежали остальные, но впереди всех мчался Анатолий Викторович. Сначала он встряхнул Людвиговича, затем забегал вокруг него. Бежит по часовой стрелке и восклицает: «Елки-палки, елки-палки!» Бежит против часовой стрелки, приговаривает: «Е-мое, е-мое!»
Творилось что-то невообразимое – каждый старался ухватить Людвиговича, потрясти его, каждый улыбался, смеялся. Все это кружилось и вертелось вокруг него, как в калейдоскопе. Он стоял совершенно обескураженный и, сбитый с толку, смотрел своими синими глазами на сумасшедший хоровод, восклицая: «Что случилось? Да что, в конце концов, случилось?»
Наконец, эмоции стали утихать. Кто-то еще дребезжал нервным смешком, но «девятый вал» уже утих. И тут всех прорвало. Наперебой все принялись рассказывать о переполохе, вызванным его отсутствием, о том, что каждый передумал и перечувствовал. Ведь никто не мог поручиться, жив ли он? Но все объяснилось просто. Прибыв на место, он по некоторым причинам не смог выехать обратно. Пришлось задержаться на ночь, чтобы выполнить задание Крючкова. Позвонить в Москву у него не получилось, и отсюда весь этот переполох. Наши опасения не были напрасными. Ведь и Крючков, и РПК вызвали у «демократов» особое внимание еще с 1993 года.
В 1993 году Людвигович был одним из самых бесстрашных и стойких бойцов – защитников Советской власти. Преданный и надежный товарищ, с которым можно идти в разведку. В эти дни я физически ощущала свое кровное родство и единство с моими товарищами, когда общая боль и тревога за товарища превращала нас в одну семью. Когда боль стала одной общей болью за Людвиговича и радость была одна на всех.
С какой нежностью и грустью я вспоминаю те далекие времена! Когда мы все были дружной командой, и вместе с нами находился наш командир – Анатолий Викторович Крючков.
Это и моя личная потеря
31 мая 2004 года не стало нашего замечательного товарища, крупного ученого, убежденного и преданного коммуниста Ренаты Григорьевны Гуровой. Вся ее жизнь была необыкновенно цельной. Кандидат философских наук и доктор педагогических, многие годы своей творческой деятельности она посвятила исследованию влияния окружающего мира на становление молодежи. С 1960 года по 2000 год Рената Григорьевна проводила социологические исследования в этой области. Тяжело переживала развал в стране, в том числе и в родном институте. Но ликвидация ее лаборатории не остановила ученого Гурову. Свои исследования она продолжила с помощью региональных структур движения «В защиту детства». Работу над книгой по результатам исследований она вела до последнего дня жизни, в то же время, готовя очередной этап анкетирования, который должен был начаться с нового учебного года.
Она горячо поддерживала непримиримую революционную позицию партии к нынешней власти, крайне болезненно переживала происходящие в стране разрушительные процессы, отнимающие у подрастающего поколения возможность состояться в жизни.
Для нас Рената Григорьевна была не только уважаемым ученым и соратником по борьбе, но и добрым, отзывчивым товарищем, красивым, светлым, обаятельным человеком, умеющим зажигать сердца и врачевать душевные раны. Нешуточные болезни, с которыми она вела борьбу на протяжении многих лет, до последнего мига не вывели ее из строя, не сломили ее волю и не выбили из рядов борцов за будущее Родины.
Нежно любила она своих дочерей, внуков и мужа, А. Я. Поляка, с которым ее связывали десятилетия дружбы, любви, взаимопонимания, взаимоподдержки. Через год после его смерти она выпустила книгу «Поздняя любовь» по письмам, с которыми обращались друг к другу эти два любящих сердца.
День 31 мая стал горькой датой для всех, кто знал, любил и уважал Р. Г. Гурову. Но, прощаясь с Ренатой Григорьевной, мы благодарили ее за то, что она давала примеры высокой и поэтической любви, верной дружбы, несгибаемой воли и бескомпромиссной непримиримости к врагам трудового народа.
Она пришла в РПК как-то незаметно, во всяком случае, для меня. Но вскоре я увидела умного и прекрасного человека, интересного собеседника, у которого слова и дела составляют одно целое. Выяснилось, что в РПК она пришла из КПРФ, считая, что «зюгановщина» – это «троянский конь» в левой оппозиции.
Анатолия Викторовича она высоко ценила, считая, что Крючков занимает правильную позицию, позицию Ленинской стратегии борьбы, которую она полностью разделяла.
Как-то однажды, уже после ее кончины, один из наших товарищей из Новосибирска рассказал нечто интересное о ней после проведения какого-то массового мероприятия у них в регионе. Собрались представители партий и каждый кулик принялся хвалить свое болото – какие они важные, какие у них люди и т. д. и т. п. Только наш товарищ молчал. Наконец, все наговорились, нахвалились и стали приставать к нему: «А вот у вас таких нет, потому и молчишь!»