Страница 11 из 84
Попандопуло, выросшее в условиях "золотого миллиарда", в условиях центрального отопления и продуктовой обеспеченности, может понимать в этих... греко-суньских техниках. И применять их, поражая аборигенов голодного средневековья - новизной, изысканностью... Ну, или - извращённостью. Добиваясь главного - потрясения души вразумляемого субьекта.
Софочка - взрослая женщина, должна понимать последствия своих действий. Вот в таком обществе, с психом лысым - "Зверем Лютым" во главе. А она - "краёв не видит".
Ну не забивать же её кнутом до смерти! Хотя... если не поможет...
Немного боли, немного неожиданности в, вроде бы, хорошо знакомом поле... удивительные новости про саму себя... Испугается? Станет адекватной здешней ситуации? Начнёт, наконец, слышать мои слова?
Надо продолжать. Развивая если не саму ситуацию, то, хотя бы её восприятие - в нужную мне сторону, в предчувствие возможности непредставимых, невообразимых обычно, катастрофических последствий.
***
Чуть наклонился к её уху:
-- А ведь я и вправду могу. Могу сделать тебя дитём малым. Будешь над цветочком полевым - любоваться-гугукать, кашке - радоваться. А то могу и вовсе младенцем обратить. Под себя гадить будешь, титьку просить, погремушкой греметь.
Ещё ближе, ещё интимнее. Шёпотом:
-- Хочешь? А? Младенчиком бессмысленным? И никаких забот. Блаженны убогие и сущеглупые. И ты в том сонме? А?
Несмотря на общую измученность, слова мои до неё доходили. Боль, непривычность - заставляли поверить в мои неординарные возможности.
Мысль о том, что могу довести до сумасшествия, лишить разума, превратить в младенца... Пусть и не телесно, но духовно... потрясла её. Не с первой попытки, но она разомкнула зубы:
-- Не... не надо.
Хриплый, прерывающийся голос был плохо различим.
Я сунул ей под нос миску с холодной водой. Выслушал эпикриз в исполнении Алу:
-- Тут посильнее кого надо. Из Мараниных лекариц бы.
Махнул рукой, отправив парня за санитарами с носилками. И, глядя, как она в очередной, уже в третий, заход жадно лакает холодную воду, вспомнил о своём давнем вопросе:
-- Слышь, Софочка. Давно спросить хотел. Изяслав у тебя от брата Петеньки. А остальные от кого?
Она чуть не захлебнулась в миске. Пришлось умыть и вытереть личико. И, снова вздёрнув за ошейник, ласково улыбаясь ей прямо в глаза, повторить:
-- Не ври. Мне врать нельзя. Ну. Мстислав - чей?
Была попытка. Отвести глаза, уйти от ответа. Но вот так, на десяти сантиметрах между нашими лицами... у неё не было сил придумывать.
-- Мстислав... От... от одного. Ты его не знаешь. Хороший был мальчик. Добрый, ласковый. Смелый. Меня в Кидекшах... едва жива осталась. Он спас. Отблагодарила. Чем... смогла. Убили его. Тогда же.
Мда... кому - за дело доброе в благодарность воздаяние, кому - божьих заповедей премерзкое порушение.
"Да не оскудеет рука дающего".
А если - не рука?
Как-то этот аспект... у Христа не проработан.
То десятилетие, когда она жила в Кидекшах, в замке Долгорукого под Суздалем. Жила в роли младшей невестки, дочери казнённого вора-изменника, жены презираемого и ненавидимого третьего сына. Который превратился в сына старшего. В наследника. Которому наследовать - ни в коем случае...
Надо расспросить при случае детально. То, что она рассказывала о некоторых сподвижниках Бешеного Феди, относилось и к этому периоду. И вызывало у меня не только исторически-познавательный интерес.
-- Так. Расскажешь потом подробненько. А Ростислава?
Единственная дочка. В семь лет выдана замуж. За князя Вжицкого Магога. После свадьбы у этого, до того - нормального подростка, начался неуправляемый рост костей - акромегалия. Вдарили гормонами по гипофизу?
В семь - жена, в четырнадцать - вдова. Через полтора года от "сейчас" Магог умрёт, Ростислава вернётся к отцу. Женский монастырь в Боголюбово, на дворе Владимирских князей - с её кельи начинался?
-- Девочка моя... От Якова. Старшенький братец постарался.
Начавший лгать - не может остановиться. Сначала братья пытались беременностью сестры укрепить связь с Долгоруким. "Удержаться в родстве". Потом... даже после двух рождённых и выживших племянников, у них, наверняка, были "существенные и необоримые основания". Чтобы продолжать брюхатить свою сестрёнку.
-- А Глеб?
Она как-то... хрюкнула. Попыталась отодвинуться от меня, мотала головой. Зафиксированная захватом за ошейник, не имея возможности отклониться, отдалиться от меня, от моего вопроса, вдруг глянула прямо:
-- Глеб... он... Он - Юрьевич.
Тут же отвела взгляд. Но продолжала косить на меня.
Интересуется - какое впечатление произвело на меня её откровение.
Какое-какое... Как кувалдой по голове.
Уела. Больше скажу - уелбантурила.
Фейсом об тейбл.
С выподвывертом.
"Не задавайте вопросов, ответы на которые могут вам не понравиться".
Ну нахрена?! Нахрена мне было лезть в тайны этого блягородного семейства?! Ведь знал же насчёт скелета в каждом шкафу! Ведь...
А, поздно.
Про измены Софьи я болтанул Боголюбскому в Янине. Чисто намёком. Гипотетическим, худо обоснованным предположением. Просто спасал свою задницу! В смысле - голову.
Ничем другим его прошибить было невозможно! Я пробовал! Ни родство кровное, ни Русь Святая...
А на плаху... очень не хотелось.
Весной побежал в Боголюбово по той же причине - упреждал снос головёнки плешивенькой по неправильно понимаемым объективным обстоятельствам. Понесло в Ростов - а куда деться от приказа князя Андрея? На его земле, под его топором...
Попал в Москву. Там и надо было! Прирезать её! К чертям собачьим! А я, дурень, гуманистнулся - выволок. Показалось - человек интересный. А это... Это не баба, это - бомба разъедрительная! Уже давно тикающая!
Хренов знаток душ человеческих! Дурколог из психушки! Идиот!
А сейчас нахрена полез расспрашивать?!
Соломон прав: "Умножающий познания - умножает печали".
Ну, Ванька, начинай печалиться. Такие тайны... традиционно несовместимы с жизнью.
Я отсел на приступку банного лавка, покрутил в руках вытащенную у неё изо рта мочалку. Назад вставить? - А смысл? Поздно уже.
"Слово - не воробей, вылетит - не поймаешь".
Это кто сказал?! - Народ русский?! - Народ! Мать твою! Как же ты прав! Как же ты мудр! Не хуже царя Соломона.
Эх, кабы всю эту мудрость - да в моё плешивую головушку... Вбить! Втоптать промеж ушей!
Увы. Остаётся заполнять пустое пространство чем-нибудь другим. Чтобы не звякало там с эхом. Например - информацией.
Заранее предчувствуя, что тоже пожалею, сильно и неоднократно, но не имея сил остановить процесс познания, ибо, как всем известно, он неостановим и непреложен, задал следующий вопрос:
-- Андрей знает?
-- Да.
Кажется, Софочке доставляло удовольствие видеть меня, своего мучителя и дурой-назывателя, в столь смятенном состоянии.
Поразительная женщина! Даже находясь в нынешнем, столь болезненном, беспомощном состоянии, измученная, изнасилованная, будучи в полной моей власти... одним своим словом... Убила. Ткнула мордой в... в то самое.
Нашла в себе силы, изыскала способ наглядно показать мне мою малость рядом с нею. "Поставить на место". Меня! Владетеля в здешних местах всея всего! Папандопулопнутого прогрессора!
Мда... Хоть в какие мантии и бантики заворачивайся, а душа с душой - играют на равных. И плевать - из какой ты эпохи или страты.
Уела. Просто исполняя моё приказание. Очередная "песенка велосипедиста":
"Дай. Дай. Дай
Дай. Дай. Дай
На!
Ого, ого-о...".
И остаётся мне теперь только... огогокать.
***
Временами откашливаясь и постанывая, она конспективно изложила эту историю. По сути - весьма типичную, исконно-посконную. Называется - снохачество. Распространено во всяком патриархальном обществе.