Таун Даун

Выносим с ним постепенно мебель, разобранную на мельчайшие детали. Вот еще один фокус. Нет смысла сразу класть в грузовик кровать. Надо ее полчаса разбирать, потом еще столько же собирать. Носить по винтику, по гвоздику. Хозяин понимает, что его обманывают, но поделать ничего не может. Высокий профессионализм. Экстра-класс. Заворачиваем все, даже использованную туалетную бумагу. К тому же погром на улицах слегка пугает хозяина, старого доброго «квака» с пивным пузом, набитым poutine[26]. На улочке уже три трупа валяются. Кажется, суматохой воспользовались местные и начали сводить друг с другом счеты… Спрашиваю Диму, не боится ли он попасть в тюрьму? Да и другие… Нет, дурак ты, хохочет Дима. Это когда один или два виноваты, есть кого наказывать. А когда самосуд совершает толпа тысяч в десять… кого ты там наказывать будешь? Толпа – это уже не человек. Толпа – стихия. Природный разум. Инстинкт не обманешь. Ты что, детства не помнишь? Всегда здоровый коллектив найдет жертву, которую будут травить. И поделом! Люди – они животные и чуют слабину. Травят слабейшего. Все ясно? Так же и с инвалидами. Нечего притворяться, будто ты их жалеешь. Как будто не ты рассказывал, как на работу пытался устроиться…

Умолкаю. Он, конечно, прав. Помню звонки неделями… месяцами. Все хорошо, пока не дойдешь до вопроса о наличии увечий. Один хотел помочь. И так старался, и этак. Ну хоть в чем-то у вас инвалидность да есть? Хоть малюсенькая?.. Нет хромосомки, врожденное плоскостопие, синдромчик какой-нибудь… А? Ну, родненький? Увы, грустно и ошарашенно твердил я, кроме легкой близорукости… Ну тогда, щелкал он каблуками на том конце провода, помочь ничем не могу. Яволь. Хайль Гитлер. Разве они, инвалиды сраные, не устроили нам тут настоящий геноцид, подбрасывает дровишек в костерок Дима. Чутко, как настоящий легавый, реагирует на перемену настроения. Давит на болевые точки. Прав, прав он… Все они правы. Только и видишь кругом одних педиков да инвалидов. И все по пятьдесят в час получают, чистыми. Пока мы тут горбатимся… А раз так, то и ладушки, говорит Дима. Дает камень, предлагает перекурить пока. Нерешительно подкидываю на ладони. Когда мимо проезжает – в нелепой и смешной попытке уцелеть, торопливо стуча по колесам руками, – инвалид в коляске… бросаю камень. Прямо в спицу! Коляска опрокидывается, безногий в ужасе ползет. Толпа – местных в ней все больше, они раскрепощаются – улюлюкает. В калеку летят камни. Рот его раскрыт, подбородок дергается. Мне уже не жаль его. Наверное, это он сидел в уютном бюро, когда я за бумажками в местный центр занятости пришел… Мычал что-то на непонятном французском. Непонятном для всех! Он ведь, мать вашу, инвалид, у него несовершенный речевой аппарат, как же вы его на выдачу справок посадили?! Но посадили ведь… Ронял слюни на бумажки, выписывал мне их неохотно… Я тогда третий месяц попасть хотя бы на стройку не мог. Настала пора расплаты! Хватаю камень побольше и мечу калеке прямо в голову. Словно по сигналу, толпа бросается на него. Забивают ногами. Местные, удовлетворенно констатирует Дима, давно мечтали о чем-то подобном. Просто им яйца с рождения, как домашним котам хорошей породы, режут. Пукнуть боятся. Привыкли рабами у педиков да инвалидов быть… Ничего, мы дали им волю! Вот он, Дима, помнит всплеск национального самосознания в Молдавии… Тогда тоже на улицах было очень свободно… Прямо снимай штаны и сри где хочешь! Знаю ли я, кстати, что Чаушеску расстреляло русское КГБ? Как – почему?! Румыния жила замечательно. Слишком хорошо жила. Завистливые русские суки… – только пусть я не принимаю это на свой счет… он чисто теоретически… – не смогли вынести благополучия Румынии. Ее счастья. Заговор, свержение… Перед смертью Чаушеску крикнул: «Да здравствует великая Румыния, и позор на головы проклятых русских долбоебов». Так и крикнул! У него, Димы, есть друг, и у того есть приятель, чей знакомый служил с другом парня, служившего в расстрельной команде Чаушеску. И он своими ушами слышал! Так и крикнул! На румынском языке, чистейшем… Кстати, почему я так и не удосужился выуч…

…чтобы слегка отвлечься, концентрируюсь на работе. Хотя и тяжело это сделать, когда отовсюду летят камни, пахнет горячим мясом, кровью. Дима, извинившись, отходит куда-то «покурить». Возвращается довольный, с расстегнутой ширинкой. Я так понимаю, нашел малолетнюю дрянь, которой преподал урок морали. Теперь пристроился к хозяину – к его ушам – и заливает про то, как в Молдавии называют дни недели. Все иммигранты одинаковы. Всем им кажется, что хозяину до усрачки интересно, откуда они, как они и какие разновидности их существуют. Так Виталик, мой напарник-засранец, что пятый день в себя прийти не может – а просто надо меньше жрать и мыть руки перед едой, – всякий раз обиженно поправляет меня, когда я буркаю «Из России» на вопрос, откуда мы. Месье, мадам. Mon pays d’origin est l’ancien république soviétique qui se trouve entre la Romanie et l’Ucraine… Notre nature est… Parmie nos les plus grand écrivains…[27] Самое обидное, что я засранца этому и научил, когда он попросил. Он и смысла не понимает! Твердит, как попугай! Ему всерьез кажется, что франкоканадцу не все равно, из какой части Союза мы сюда прибыли перевозить его вещи и подтирать его задницу… Какая наивность! Какой эгоцентризм! Молдаване, впрочем, все такие. Им всерьез верится, что мир в курсе, где расположена их ancien république soviétique. А по мне, так нужно обобщать. Я бы вообще с удовольствием отвечал, что мы из восточной половинки земного шара. Или – с земного шара. Этого, на мой взгляд, вполне достаточно. Но иммигрантам хочется большего. Им страстно хочется напомнить миру о своем существовании. Напомнить себе, что они есть. Так человек, очнувшийся ночью в темном сыром помещении, говорит громко, чтобы подчеркнуть свое существование. А толку? Он мертв, пусть он еще и жив. Его закопали по ошибке, он впал в летаргический сон. А когда пришел в себя – все. Поздно пить «Боржоми», почки отвалились. Вход рубль, выход два. Так Гоголь попросил перерезать ему вены перед тем, как его положат в гроб. И что? Помогло? В 20-х после революции гроб вырыли, и советские дебилы-писатели разобрали скелет по косточкам. На долгую память! Говорят, тазобедренная кость досталась Исааку Бабелю, и тот с ней баловался в сексуальном плане. Пока за ним не пришли из ЧК и с тазобедренной костью Бабеля не побаловался уже его следователь. А ведь куда лучше было бы Гоголю лечь в могилу живьем, затаиться, спрятаться. И с криком «Ура» вылететь из земли во время эксгумации. Посбивать лопатой головы своим коллегам из РСФСР, а потом переодеться в фартук копателя и уйти на вольные хлеба. Такова жизнь, такова смерть. Никогда не знаешь, где соломки подстелить. Вот, например, мы сейчас. Загрузили половину машины коробками… а длинная мебель уже не помещается. Надо все делать по уму, по инструкции. Беда лишь в том, что у каждого грузчика в Монреале инструкция своя. А так как всякий грузчик здесь – выдающийся представитель МВД Молдавии, золотопромышленного комплекса Украины, горнодобывающей отрасли Казахстана… короче, настоящий технический интеллигент СССР… – то инструкции весьма детальные и друг другу противоречат. Так, Дима буквально дрожит, когда видит людей, обматывающих одеяла скотчем по диагонали. Нужно делать ровное, горизонтальное обматывание, поясняет он, бережно оборачивая вещь прозрачной и липкой лентой. Да, на это уходит меньше скотча, но из-за того, что нужно попасть одним концом на другой, ты тратишь больше времени и производишь впечатление более внимательного работника. Другой грузчик, дальнобойщик Сергей, напротив, придерживается стратегии диагонального обматывания. Оно отнимает меньше времени, зато требует больше скотча… Следовательно, больше времени! Вот такой парадокс, такой софизм! Сергей – настоящий Ахиллес, бегущий за черепахой! Да, в каком-то смысле верно, возражает Дима, но ведь если сделать три ровных горизонтальных обматывания, то… При этом речь идет об одном и том же. Как можно дольше затянуть работу. Платят-то за час! Но споры разгораются нешуточные. Говорят даже, где-то на бульваре Décari состоялась дуэль между двумя грузчиками – один утверждал, что стиральную машину нужно оборачивать спереди и с боков, другой же считал, что прикрывать нужно зад и бока. Дрались на ножах, и победитель выпустил кишки проигравшему. Слава богу, у меня никаких принципов относительно работы нет и я поступаю так, как хочется напарнику. Из-за этого со мной любят работать все. Хотя репутация у меня – как я и сказал – странного и непонятного человека. И я обматываю вещи так, как хотелось бы Диме, и великий дух его внутреннего божества, Бога Легавых, затихает удовлетворенно. Вулкан перестает выбрасывать камни, пепел и лаву. Я умилостивил грозные силы природы. Дима объявляет очередной перекур – двенадцатый по счету, – и мы присаживаемся на гору одеял в грузовике. Проблема мебели решена кардинально. Мы будем ломать ее и складывать в угол, а потом объявим, что мебель не выдержала перевозки. Счастливы будут все: мы, хозяин компании и даже клиент. Имущество-то застраховано! Сзади раздается детский крик. От неожиданности падаю с горы одеял! Оборачиваюсь и вижу другого Диму, который читал мне вчера лекцию про даунов. На руках у него… даун. Дауненочек… Дима Второй, плача, объясняет ситуацию. Несколько лет назад он познакомился здесь с приличной женщиной. Начался роман. Все бы ничего, но она – «квачка». Потому – в возрасте, старородящая. Они, честно говоря, и не думали, что она еще в состоянии залететь, а баба возьми да и удиви. Оказалась с начинкой. Но родила уже в пятьдесят семь, вот и получилось то, что получилось. Вчера родила! Дима был убит горем, когда узнал, что получился даун… Но своя кровь ведь не водица! Дима умоляет нас… заклинает… спрятать щенка, чтобы того в горячке погрома не прирезал кто-то из наших. Мы задумываемся. Дима-легавый многозначительно похмыкивает… покряхтывает… По его мнению, необходимо держать стиль до конца. Если уж всех кончать, то всех. Что с того, что маленький даун родился от Димы-культуриста? Надо прикончить его. Причем сделать это самим. Потому что наши ребята все уже выпили, и пока полиция Монреаля катается по периметру погрома, крушат и ломают все жестче и жестче. Ошалели от крови, если честно. Намного лучше будет нам самим прикончить сопляка, чтобы быстро и без мучений. А если он попадется толпе… Дима-культурист от огорчения близок к истерике. Стоит, моргает. Слезы катятся по лицу… Ноет, нюнится… Настоящая баба! Куда только подевался мужской характер, стальные мышцы, непреклонный взгляд. Все словно ветром сдуло. В Монреале он, ветер, очень сильный. Дует и дует, дует и дует. Буквально сводит с ума. Словно самум. Это все потому, подтверждает хозяин-«квак», что город построили на разломе тектонических плит. Плохое, нездоровое место. И ветер местный на самом деле с ума сводит. Особенно когда теплеет. Что это у нас там за ребеночек в одеялах возится? Он ребеночка не заказывал перевозить… Держим военный совет. Дима-культурист предлагает нам некоторую сумму денег, если мы вывезем его с щенком с территории погрома. Да, но мы по закону не имеем права перевозить людей в кузове… Дима-культурист становится на колени. Он заклинает нас всем святым. Он обращается к нам как к отцам, наконец. Пробил оборону! Отцы из нас, разумеется, никакие – как из говна пуля, – но какой мужчина устоит, услышав такую просьбу. Хмуримся, разыгрываем из себя стопроцентных мужчин. Прячем Диму-культуриста и его щенка в ворох одеял, закрываем грузовик. Хозяину объясняем, что, мол, придется делать второй рейс. Конечно, за его счет! А что, какие-то сомнения есть? Выруливаем осторожно с улочки, потом из района… Проходим патрули местной самообороны, которая проверяет все автомобили… Избегаем досмотра, потому что наши же погром и устроили… Радостно гудим, покидая район. Вслед нам улюлюкают, бросают вверх бейсболки…

26

Национальное блюдо Квебека, жареный картофель в соусе (прим. авт.).

27

Моя родина – это бывшая советская республика, расположенная между Румынией и Украиной… Наша природа это… Среди наших самых известных писателей… (фр.)