Мгновения любви

― Я знаю, ― ответил Максим, закрывая термостат с пробами. ― Чего ты ждёшь?

― Тебя, ― прямо ответила Олеся. ― Как будто я не знаю, что ты ночуешь на работе! ― Она усмехнулась, проводя пальцами по волосам и зачёсывая пряди на сторону. ― Ты поругался с Миленой? ― Её пронзительные тёмные глаза буквально прожигали его.

― Откуда ты всё знаешь? ― задал риторический вопрос Максим, расстёгивая рабочий халат. ― Не то, что бы поругался… мы расстались.

― Сочувствую, ― осторожно, словно прощупывая почву, произнесла Олеся. ― Тебе, наверное, грустно.

― Нет, ― почти не соврал Ларионов. ― Просто спать неудобно. ― Он улыбнулся, желая разрядить неудобный момент.

― Если хочешь, ― начала Олеся, вдруг чуть покраснев, к удивлению Максима, ― можешь переночевать у меня.

― А ты разве не с родителями живёшь? ― Ларионов забыл эту часть биографии Ильяшенко.

― Вообще-то я не местная, ― не глядя на него, ответила Олеся, перебрасывая рюкзак из руки в руку. ― Но у меня тут жила бабушка. Это её квартира. Так ты пойдёшь? ― Она подняла глаза на Ларионова. Её щёки буквально пылали румянцем, который в сочетании с яркими волосами и тёмно-алой помадой давал потрясающий эффект.

― Если тебя это не слишком стеснит, ― немного замялся Максим, ― то пошли.

Ему было одновременно неловко и совестно обременять Олесю своим присутствием, но в тоже время мучительно хотелось поспать, вытянув, наконец, ноги. Ларионов быстро повесил халат на вешалку, подхватил стоящую за столом сумку с вещами, как вдруг остановился и спросил:

― А у тебя есть вторая подушка?

― Что?.. ― растерялась, было, Олеся. ― А, подушка… Нет, второй у меня нет. Но ведь её можно купить! ― Она чуть улыбнулась. ― Если поторопимся, то успеем до закрытия текстильного магазина. Он через дорогу практически.

― Тогда пошли скорей, ― улыбнулся Максим, надевая куртку.

― Теперь засобирался, ― с иронией в голосе произнесла Олеся, закидывая за плечи рюкзак. ― А то ломался как девчонка! ― Она слегка пихнула проходившего мимо неё Ларионова в бок.

Когда они вышли на улицу, было ещё достаточно светло, но тени уже начали залегать между домов, а фары машин горели ярче. В воздухе чувствовалась вечерняя прохлада, хотя в целом было довольно тепло. Олеся достала из кармана футляр и вытащила из него изогнутые очки в чёрной пластиковой оправе, которые она надевала во время работы, а теперь, как оказалось, и на улице.

― Это чтобы номера маршруток видеть, ― ответила на невысказанный вопрос Максима Ильяшенко. ― Пошли быстрей. ― И она, схватив его за руку, потащила за собой к пешеходному переходу.

У неё были нежные и поразительно горячие руки. Когда маленькая ладонь Олеси легла в его руку, Максим почувствовал странное волнение, как будто его слегка ударило током. Он посмотрел на стоящую рядом с ним Олесю, которая ростом едва доставала ему до плеча. Как они, должно быть, выглядят со стороны? Как хорошие друзья? Пара? Ларионов вдруг понял, что до сих пор держит её за руку, но высвобождать ладонь у него, как он вдруг понял, не было ни малейшего желания.

«Захочет, сама отпустит», ― решил он.

Действительно, Олеся вскоре аккуратно начала вытаскивать свою ладонь, как будто ей стало неловко.

― Извини, ― произнесла она, когда они перешли дорогу. ― Наверное, это было несколько двусмысленно.

― Всё в порядке, ― ответил Ларионов, глядя сверху вниз на вновь покрасневшую Олесю. ― Пошли за подушкой! ― Теперь уже он взял её за руку, и они зашли в текстильный магазин.

Максим выбирал подушку долго, деловито ощупывая и комкая их в руках. Ему не нравились синтетические наполнители, а хорошие перьевые стоили дорого. Он неспешно переходил от одного стеллажа к другому, читая ценники и состав. Порядком измаявшаяся Олеся ходила за ним по пятам, время от времени что-то недовольно бормоча себе под нос.

Наконец, Максим остановил свой выбор на довольно большой, высокой подушке светло-зелёного цвета. Помяв её и так, и эдак, он решил, что на первое время сгодится.

― Я выбрал, пошли на кассу. ― Он осторожно тронул за плечо Олесю, которая, чтобы убить время, отрешённо разглядывала ценники на комплекты европейского постельного белья.

― Да ты что, ― усмехнулась, закатив глаза, Ильяшенко. ― А я уже подумала, что ты решил остаться ночевать здесь. И кровать выставочная имеется, ― она засмеялась, уворачиваясь от несильного удара подушкой, которым её наградил Максим.

Ларионов ехал в маршрутке, прижимая к себе подушку и выслушивая замечательные истории Олеси, которые она рассказывала вполголоса, изредка еле сдерживая распиравший его смех ― повествовать Олеся умела великолепно.

― Это всё слухи, конечно, ― продолжала прерванный рассказ Ильяшенко, когда они вышли из транспорта и направились по дворам к её дому, ― но очень даже похоже на правду, что Нехлюдова и Мейер вместе. Вместе, Максим! ― Она обогнала его и, идя спиной вперёд и поминутно оборачиваясь, проговорила: ― Тридцать семь лет ― легко и непринуждённо. А ты говоришь, что я ― малявка! А она моя одногруппница.

― Ты всё равно малявка, ― по-доброму улыбнулся Ларионов. ― Тебе всего-то двадцать один год.

― А ты прямо взрослый, умудрённый годами человек с благородными сединами, ― пошутила Олеся и тут же замолчала, сообразив, что сказала глупость. ― Извини.

― Ничего, ― отмахнулся Максим, слегка, однако, задетый замечанием Олеси. ― Это от нервов.

Дальше они шли молча, ступая по узким заасфальтированным дорожкам, ведущим к подъезду Олеси. Поднявшись на лифте на седьмой этаж, они с неудовольствием обнаружили, что лампочка в коридоре погасла. Пока Ларионов светил Олесе фонариком на телефоне, она разбиралась с ключами и, шёпотом ругаясь, открывала заедающий замок. Наконец, железка поддалась, и они зашли в квартиру.

Максим и Олеся стояли в полутёмном коридорчике, освещаемом только приглушённым светом, проникающим в помещение сквозь плотные закрытые шторы на окнах. Максим аккуратно поставил сумку на пол и положил сверху подушку. Он наклонился всего на несколько секунд, а когда выпрямился, Олеся вдруг оказалась рядом. Он даже почувствовал её горячее дыхание на своём лице, а её широко открытые глаза за стёклами очков показались ему удивительно красивыми, а губы такими манящими.

Прозвучал, казалось, один удар сердца, а Максим уже целовал Олесю. Она от неожиданности охнула и даже попыталась отстраниться, но в следующую секунду сама притянула к себе Ларионова. Она буквально впилась в его губы, раскрывая свои навстречу, соприкасаясь своим языком с его.

Чувствуя возникшую дрожь в руках и охватившее его возбуждение, Максим крепче прижал к себе внезапно податливую и обмякшую Олесю, сердце которой, он это чувствовал, готово было выпрыгнуть из груди.

― Что ты делаешь? ― прошептал Ларионов, отстраняя от себя Олесю и жадно глядя на её раскрасневшееся лицо, взлохмаченные волосы и смазанную помаду.

― Это всё ты, ― Олеся снова прильнула к нему, запуская руки под его куртку и стаскивая её с него. ― Ты, Ларионов. ― И её губы снова прильнули к его губам.

Не прекращая целовать и ласкать Олесю, Максим прижал её к стене, сам освобождаясь от одежды и помогая раздеться ей. В ушах гудела кровь, член стоял, как железный, а в голове пульсировала мысль о том, что желаннее Олеси для него никого не было ― теперь он чётко это понял. Милена, сорок кошек, пробирки с бактериями, всё это исчезло, безжалостно стираемое красным вихрем, имя которому Олеся Ильяшенко.

Когда они добрались до не заправленного раскладного дивана, Олеся была уже на половину голой, а на Максиме остались только джинсы с расстёгнутым ремнём. Ильяшенко сама опустилась на диван, увлекая за собой Ларионова.

― У меня нет презика, ― хрипло, уже почти не контролируя себя, прошептал Максим, отрываясь от влажных припухших от поцелуев губ Олеси.

― Терять-то нечего, ― она слабо улыбнулась ему, помогая освободиться от джинсов. ― Ты всегда можешь воспользоваться дедовским методом. ― И она запустила руку ему в трусы.