Страница 2 из 44
Забегая на тринадцать лет вперед, скажу, что в декабре 1930 года в 28-й артиллерийский полк, которым я временно командовал во Владикавказе, неожиданно приехал командующий войсками Северо-Кавказского военного округа Н. Д. Каширин. Его сопровождала группа командиров. Каширин, объявив учебную тревогу, вывел полк на тактические занятия в поле. Вот там-то среди сопровождавших командующего я и увидел уже поседевшего грузного командира с тремя ромбами в петлицах. И узнал в нем... того самого солдата 268-го пехотного Пошехонского полка Белицкого. Оказалось, что он проходит службу в центральном аппарате НКО, а в штаб нашего округа прибыл на стажировку. Вот ведь как сплетаются подчас жизненные пути людей!
Правда, больше мы с Белицким не встречались, и дальнейшей его судьбы я не знаю.
Но продолжу свой рассказ о службе осенью 1917 года.
Шла обычная позиционная война. Днем, как правило, было относительно спокойно, но вот с наступлением темноты немцы начинали нервничать: шарить лучами прожекторов, освещать нейтралку ракетами. То и дело с их стороны раздавались пулеметные очереди, иногда открывала беглый огонь и артиллерия.
Офицеры полка вели себя на фронте с достоинством, не особенно-то прятались от огня, но вот от рядовых солдат были по-прежнему далеки. Да и мы не стремились к сближению с ними.
То, что позже будет описано в книгах о первой мировой войне, мне пришлось увидеть собственными глазами. Мы переживали отвратительное ожидание разрывов "чемоданов" - снарядов тяжелой вражеской артиллерии, знали, что нужно как зеницу ока хранить противогаз. В массе разрывов научились выделять негромкие хлопки химических снарядов, натягивая противогазные маски еще до тревожных оповещающих ударов в рельс. И все равно нам не была уготована судьба "потерянного поколения" Запада, ибо в то время в России все нарастали революционные события. О них мы знали и на фронте. И безраздельно связывали свои мечты о лучшей доле с лозунгами большевиков. Ведь они, такие, как "Мир хижинам, война - дворцам", "Долой войну" и другие, были простыми и близкими нашему брату солдату. Ленинские призывы доходили до сердец окопников, будоража всех - от нас, восемнадцатилетних, до бородачей с проседью. Шли бесконечные разговоры о доме, о горемычной крестьянской доле. Ждали больших событий...
В октябрьские дни 1917 года наш полк перевели в дивизионный резерв. И вот в ночь с 7 на 8 ноября (по новому стилю) нас с унтер-офицером Звягиным (мы оба к тому времени были членами полкового комитета) неожиданно вызвали к телефону. Звонили из соседней 55-й пехотной дивизии, взволнованно передали, что в Петрограде власть перешла в руки Советов во главе с В. И. Лениным. Представители 55-й дивизии порекомендовали нам немедленно изолировать наиболее реакционных офицеров и уже после этого объявить солдатам полка о переходе власти в руки Советов.
Звягин и я тут же отправились в полковой комитет. Где-то около 2 часов ночи он собрался полностью. После недолгих дебатов решили арестовать нескольких офицеров, в том числе и командира полка полковника Свистунова.
Нам, первым принесшим весть об установлении в Петрограде власти Советов, и поручили выполнить это последнее решение. Отправились в домик полкового командира, разбудили его, объявили, что он арестован. Полковник внешне отнесся к аресту спокойно, без сопротивления сдал оружие и тут же снова лег спать. А мы со Звягиным до самого утра бодрствовали с винтовками в передней, пока нас не сменили.
Впоследствии Свистунов пообещал, что будет отдавать все приказы по полку лишь с ведома полкового комитета. Мы освободили его. Но недели через две он тайно уехал на станцию Кривичи, сел там в поезд и отбыл в неизвестном направлении. Словом, бросил полк.
Думается, что нет особой нужды показывать дальнейшее развитие событий на фронтах первой мировой войны, они и без того хорошо известны. Скажу сразу, что в конце января 1918 года я вернулся домой. Вернулся уже с румынского фронта, куда меня перевели еще в ноябре 1917 года. Отдыхал недолго, около месяца. В феврале поступил на службу в военный отдел старорусского Совета депутатов, а в июне 1918 года - в только что сформированный уездный военный комиссариат.
Я рвался на фронт, горел желанием с оружием в руках защищать Советскую власть. Но подвела моя относительная грамотность, кстати ставшая в эти годы для меня сущим наказанием, обузой. Не знаю, что за великие качества обнаруживали во мне, молодом парне, мои непосредственные начальники - разве то, что я прочел много книг и имел в общем-то хорошую эрудицию. Во всяком случае, они твердо стояли на своем: служи там, куда тебя поставила революция. И эти-то прекрасные люди со всей революционной твердостью держали меня при бумагах, один вид которых вызывал у меня прямо-таки отвращение.
И все же в мае 1919 года мне с немалым трудом удалось перевестись в полевое управление Западного фронта. Подумалось: наконец-то улыбнулось счастье! Но... Вместо направления в боевую, пехотную, часть меня - опять же из-за имеющегося образования - направили вначале в артиллерию, а в конце 1919 года на 2-е Петроградские артиллерийские командные курсы. Это-то и определило весь мой дальнейший жизненный путь.
Командный и преподавательский состав курсов был почти весь скомплектован из прежнего штаба бывшего Константиновского артиллерийского училища. Но справедливости ради следует отметить, что к обучению нас, красных курсантов, эти люди относились очень добросовестно.
Во время нахождения здесь, на артиллерийских курсах, в моей жизни произошло знаменательное событие: Московским райкомом города Петрограда 4 августа 1920 года я был принят кандидатом в члены партии большевиков.
А учеба тем временем шла своим чередом. Вскоре на полигоне под Красным Селом у нас прошли первые боевые артиллерийские стрельбы. Каждый курсант выступал на них сначала в роли наводчика, а затем и командира расчета. Правда, сделали мы тогда всего лишь по нескольку выстрелов, так как снаряды нужно было экономить.
Затем стрельбы начали повторяться все чаще. Шло практическое оттачивание того, что мы усвоили на лекциях. Вскоре некоторым курсантам этого показалось достаточно, и они принялись бомбардировать курсовое начальство рапортами с просьбой отправить их на Западный фронт сражаться с белополяками. Естественно, что этим горячим головам отказывали. Мы, основная масса курсантов, тоже их не понимали. И зачем, думалось, портить кровь себе и другим, когда не за горами уже и выпуск?
Так оно вскоре и случилось. В сентябре 1920 года нас выпустили красными командирами. И поскольку я всегда шел в числе отличников учебы, даже закончил курсы, как сейчас принято говорить, по первому разряду, то получил право выбора фронта. Избрал тот, где, по моим расчетам, война продлится дольше всего, - Северо-Кавказский. Не скрою, что известную роль здесь сыграли произведения Л. Н. Толстого, М. Ю. Лермонтова о Кавказе. Но только вот я, романтический читатель, ставший красным командиром, упустил из виду, что темпы-то жизни - а с ними и темпы боевых действий - в XX веке намного убыстрились...
Итак, еду на Северо-Кавказский фронт. Из штаба в Ростове-на-Дону получил назначение в артиллерийский дивизион, находившийся в Новочеркасске. А уже оттуда в декабре 1920 года попал в 32-ю стрелковую дивизию, которая вела тяжелые бои в горном Дагестане против крупных контрреволюционных группировок, созданных и поднятых против Советской власти верхушкой местных буржуазно-националистических элементов во главе с имамом Гоцинским. Кроме того, этим повстанцам активно помогали меньшевики Грузии, их обучали английские и турецкие инструктора.
И вот я в должности командира огневого взвода 2-й батареи 95-го легкого артиллерийского дивизиона, имевшей на вооружении 76-мм пушки образца 1902 года, тоже принял участие в боевых действиях в горном Дагестане. Их в основном вели части 14-й и 32-й стрелковых дивизий, а также 2-я Московская бригада курсантов. Бои носили довольно ожесточенный характер, потери с обеих сторон были велики.