Страница 119 из 123
— Да, конечно, — ответила женщина, отводя взгляд. И добавила скованно, — Я хочу поблагодарить Сергея Ольгердовича, он спас жизнь моей дочери.
Толстяк, едва не сбивший с ног Элину, уже протиснулся сквозь толпу журналистов и встал перед камерами.
— Как представитель партии «Звезда демократии» хочу отметить, что поступок Сергея Ольгердовича стал для всех нас примером скромности и человечности! — заявил он.
— Господин Слотвицкий, вы говорите так, будто для ваших партийцев это нонсенс, — подколол его высокий бородатый мужик с фотоаппаратом. По рядам журналистов прокатился смешок.
— Я знаю, что вам хорошо платят за подобные вопросы, господин Матвеев, — парировал толстяк. — Но в этой ситуации, я думаю, комментарии излишни. Поступку Сергея Ольгердовича аплодировала бы даже мать Тереза.
— И всё-таки, господин Волегов, я хочу уточнить, — встряла женщина лет сорока, одетая в серое балахонистое пальто-оверсайз. — Вы действительно не являетесь отцом этого ребенка?
— Нет, — мотнул головой Волегов, на мгновение прикрыв глаза. — Это не моя дочь.
— А, может быть, Наталья доводится вам родственницей, или давней знакомой? — не унималась журналистка.
— Нет, — Совка услышала раздражение в голосе Сергея.
Журналисты спрашивали что-то еще, а она отошла в угол, опустилась на мягкий диванчик. От переживаний ломило в висках, слабость давила на плечи. «Значит, Серёжа просто помог чужой женщине, — мысли были вялыми: наверное, сказывалась усталость. — Теперь можно не волноваться за дочь. Но почему мне кажется, что это фарс? Сама себя накручиваю, старая дура...»
Журналисты начали расходиться, а Волегов и Наталья с ребенком двинулись вглубь здания. Сама не понимая зачем, Элина пошла за ними.
Перед входом в больничную галерею её задержал охранник, потребовал паспорт. Совка бросила ему документ, а сама поспешила дальше, не дожидаясь, пока он впишет её данные в журнал посещений. Почти нагнала Волегова и Наталью на лестнице и чуть сбавила ход — как-то глупо всё, будто слежка. Вот что ему сказать, если заметит?
Он не заметил.
Элина видела, как Сергей прощается с женщиной у двери палаты — сухо, отстранённо. В общем-то, так и прощаются с людьми, к которым незачем возвращаться… Но Волегов наклонился к ребенку, взял маленькую ручку девочки, нежно прижал к губам. И посмотрел на неё так любовно, с такой великой отеческой нежностью, что у Элины сердце зашлось, заголосило по-бабьи: «Девочка-то его, его!..»
Она вернулась за угол и припала спиной к стене. Пульс был частым-частым и дробился, будто по венам прыгали горошины. Совка достала из сумочки пузырек с нитроглицерином, бросила белую крупинку под язык. Попыталась впихнуть на место пластиковую крышечку, но руки тряслись…
— Мама?!?
Голос Сергея прозвучал, как труба в судный день. Он уличал, выказывал удивление… но в этом голосе были фальшивые ноты. Их она услышала первыми: испуг, растерянность, стыд. Совка выронила злосчастный пузырек. Белоснежные крупинки лекарства рассыпались по ступеням лестницы. Она вскинула глаза, пытаясь прочитать по лицу зятя. А оно — напряжённое, потемневшее, с проглядывавшей в волчьем блеске глаз и зверином подрагивании ноздрей жестокостью — показалось ей страшным. Будто перед ней стоял чужой человек.
И она хрипло зашептала, схватив его за рукав:
— Серёжа, я тебя умоляю! Только не лги мне! Скажи правду!
Волегов придавил ее взглядом — нехорошим, тяжелым, помутневшим от злобы. Никогда не смотрел так раньше. Никогда так не мучил молчанием.
— Серёжа, ведь это твой ребенок! — Элина уже не спрашивала — утверждала. Глаза ее покраснели от подступивших слез. — Серёжа, ты скажи, у тебя другая семья? Ты любишь эту женщину?
— Нет! — почти прорычал он. — В смысле — нет, вы всё неправильно поняли. Нет у меня другой семьи. Нет ребенка.
И почти закричал, упёршись взглядом в ее лицо:
— Да что вы все верите этим сплетням!
Совка оцепенела на мгновение — раньше он никогда не повышал на неё голос. А потом отвернулась, ощущая, как недоверие и холод растекаются под кожей, обживаясь внутри. Ведь эта его агрессия вместо спокойного удивления и привычной шутки, этот взгляд и выкрик лучше любого признания доказывали, что девочка ему — не чужая.
— Серёжа, повинись! — Элина предприняла последнюю попытку. — Я не скажу Анюте. Давай вместе подумаем, что делать дальше. Ведь это добром не кончится!
— Не над чем тут думать! — отрезал Волегов. — Это не мой ребенок.
Он сунул руки в карманы брюк и пошёл вниз по лестнице, распрямив плечи.