Страница 16 из 18
На следующее утро уже ничего, казалось, не напоминало им о ночном бое. Буря стихала и к вечеру могла совсем успокоиться. Вставало солнце, и они осмотрели одежду друг друга – пятен крови не было видно. Осталось купить съестного, побродить по городу и идти быстрее в обратный путь, хотя и смущала мысль о вчерашнем нападающем, который сумел удрать.
Капитан надел свою шляпу, приготовил палку и взялся за локоть Платона. Они выбрались на крыльцо, и тут Платон, застыв на месте, прошептал ему:
– Нас поджидает вчерашняя мисс.
****
– Вы ошиблись, – сказала девушка жалобно. – Вы мне дали вчера золотой в два пиастра. Это очень много.
– Как вы нашли нас? – спросил капитан, мысленно проклиная себя за опасную чувствительность.
– Я спросила у дяди, – ответила девушка. – Дядя Пепе знает всё, что происходит в Гаване.
Капитан про себя чертыхнулся… «Бежать, бежать, – подумал он. – В пещере спокойнее!»
– Да, милая сеньорита, я ошибся, – сказал он тихо. – Но пусть этот золотой останется у вас, на память.
– Куда вы сейчас пойдёте? – спросила она, в её голосе слышалось страдание.
– В любую съестную лавку, купить что-нибудь в дорогу, – ответил капитан и стал нащупывать палкой ступеньку внизу.
– Вы не выберетесь из города, – сказала она вдруг.
Капитан замер, как вкопанный.
Вчерашняя буря почти улеглась. На улице уже начиналось движение: крестьяне везли на рыночную площадь съестные припасы на тележках, тут и там раздавались взрывы их громкого говора, смеха, в доме напротив со стуком распахивались ставни одни за другими, слышались голоса – это соседи из своих окон здоровались друг с другом. Всё это капитан осознал в одну секунду. Столько же понадобилось ему на то, чтобы спросить:
– Почему?
– Потому что дон Гарсия, отец убитого этой ночью Антонио, караулит убийцу своего сына на старой заставе у городских ворот. Алехандро, который вчера убежал, говорит, что убийц было двое, и он сумеет их опознать, – быстро проговорила девушка.
Капитан молчал, глаза его были закрыты, несмотря на тот холод и трепет, которым пронзило всё тело. Тут откуда-то резко запахло апельсинами. Через мгновение он услышал стук колёс… «Апельсины повезли на рынок», – почему-то с горечью подумал капитан и сделал шаг вниз со ступеньки. Руки девушки подхватили его под локоть.
– Я помогу вам бежать, сеньор, – горячо зашептала она и тут же добавила. – Клянусь Пресвятой Девой!..
И поцеловала свой палец, а любой испанец знает, как это увеличивает силу клятвы. Только капитан этого не видел. Он опустил голову в мучительном раздумье.
– Они первые напали на нас, – выговорил он, наконец. – Мы – только защищались.
– Я знаю. Алехандро рассказал про это, – ответила девушка, и капитану показалось, что то, кто на кого напал первым, ей было совершенно безразлично.
Она бережно потянула его за собой. Платон пошёл следом.
****
Перед порогом, прежде чем войти, она сбросила туфли и ввела капитана за собой. Платон шагнул в комнату следом за ними.
– Посидите здесь, – сказала она. – Дядя Пепе вот-вот приедет с рынка. А я пока соберу вам поесть в дорогу, а ещё…
И она заметалась по комнате в поисках чего-то важного, так необходимого ей в эту минуту. Охнула, словно вспомнив, всплеснула руками и выбежала. Звуки её босых ног раздались по каменным плитам пола в галерее и стихли. Капитан и Платон сидели и прислушивались, не глядя друг на друга. Скоро девушка вернулась с узелком в руках и приблизилась к капитану. Он встал.
Тут к ним вошёл мужчина.
– Что, дядя? – спросила она, оборачиваясь к двери.
– Сейчас мы отправимся. Пока через заставу проходит много народа, нам легче затеряться! – обнадёжил он капитана, с напряжением глянул на девушку и вышел.
Она опять повернулась к капитану. Он чувствовал её волнение, оно передалось его беспокойной, страдающей душе. Где-то в доме хлопали двери, звучали голоса. Начинался день, и в таверну пришли повара и слуги, они разговаривали, окликали друг друга, здороваясь и вознося хвалу Всевышнему за новый день.
«Возвращаться – плохая примета», – почему-то с горечью подумал капитан, и неясные воспоминания стали опять всплывать в его сознании. Какие-то перезрелые, почти коричневые вишни качались под ветром среди зелени листьев, и в их беспокойном качании казалось что-то невыносимо обречённое, словно он ясно понимал, что вишням неизбежно суждено осыпаться, и в этой невыносимой утрате стыла безнадёжность тёмного речного омута. Воспоминания захлёстывали его, они путались в голове, как любопытное домашнее животное под ногами, которое мешается не ко времени и на которое страшно наступить ненароком, и он, тряхнув головой, отогнал их, как совсем ненужные сейчас.
– Я тебя никогда не забуду, – вдруг выговорила она.
– Вы меня никогда больше не увидите, сеньорита! – напомнил он, хотел улыбнуться, но улыбка скомкалась на его губах.
– Детка, выходите! Нам надо торопиться! – Раздалось со двора через открытое окно.
– Мы уже идём, дядя! – крикнула она в ответ и бросилась к туфлям: в её голосе капитану послышались слёзы.
Туфли оказались раскиданы по полу. Она схватила ближний, стала лихорадочно надевать его, морщась от нетерпения и поглядывая в окно. На босую ногу туфель надевался плохо.
– Детка, становится опасно! – опять позвали со двора.
– Мы идём! – крикнула она, отшвырнула ногой бесполезный туфель, подхватила узелок и выговорила капитану с отчаянием: – Пойдёмте!
Она первая пошла по галерее, не оборачиваясь, и босая вышла на замусоренный задний двор. Здесь уже вовсю работали рабы и слуги, чернокожие женщины, стоя под лохматой пальмой, толкли что-то высокими и тяжёлыми пестами. Многие заинтересованно оглядывались на них. Девушка протянула узелок Платону и покосилась на повозку с возницей. Возница не глядел в их сторону, но вожжи были у него в руках, он нетерпеливо перебирал ими, готовый отъехать. И тогда она бросилась к капитану. Платон шагнул к ним и отвернулся, загородив этих двоих от всего мира своей широкой спиной.
Девушка положила ладони капитану на грудь. Тот снял шляпу и откинул голову, по-прежнему всматриваясь в её лицо сквозь густые ресницы.
– Я тебя никогда не забуду, – повторила она опять, как заклинание.
– Я буду вас помнить, сеньорита, – отозвался он.
Она встала на носки и потянулась к нему губами для поцелуя. И капитан нагнулся, обнял её, одной рукой прижимая к себе, и поцеловал. Где-то на улице нетерпеливо заржала лошадь. Молодой мужской голос стал успокаивать её.
Когда капитан и Платон разместились в повозке и отъехали, босая и плачущая девушка какое-то время шла рядом. Отстала она только после того, как возница тихо сказал ей, что она привлекает к ним внимание всей улицы.
****
Дядя Пепе, хозяин таверны «Добрый Франциск», вывез капитана и Платона из Гаваны на своей повозке.
Остановившись на дороге в безлюдном месте, он выпустил своих «пассажиров» из тайника и угостил капитана сигарой, а в Испании, как в Старом Свете, так и в Новом, угощение сигарой устанавливает между людьми особые отношения товарищества и гостеприимства, подобно предложению хлеба и соли на Востоке.
Когда дядя Пепе стал отъезжать, капитан крикнул ему, сняв шляпу и чуть приоткрыв веки, чтобы видеть:
– Как зовут вашу племянницу!
– Аврора, – бросил тот через плечо.
Капитан улыбнулся. Потом улыбка его медленно погасла. Он вскинулся, придушенно вскрикнул, открыл удивительно встревоженные глаза и бросился догонять повозку. Дядя Пепе остановил волов и вопросительно посмотрел на капитана. Казалось, что он нисколько не удивлён превращением слепого моряка в зрячего. Несколько секунд капитан молчал, словно собираясь с мыслями, потом спросил:
– А скажите, сеньор, вы ничего не слышали про «золотой груз», который должен был прийти в Гавану? Груз с приисков Сан-Доминго?