Страница 15 из 23
12. Коледой (Okkaat-gimimas) у них оканчивался старый год, который, по новому римскому календарю, приходился почти в половине марта, то есть на исходе луны сего месяца. Впоследствии, при перемене календаря, сей праздник выпадал уже на 25 декабря и отправлялся в честь бога Оккапирмоса, с ворожбой и загадыванием, примирением с врагами и приготовлением себя к жизни добродетельной в новом году, для сего соединены были с этим празднеством угощения, навещания и поздравления. Такой праздник известен был почти всем древним народам. У литовцев накануне Кол еды бывал вечер колодок, которые они таскали из селения в селение, перескакивали через оные и потом сжигали их с разными странными обрядами и песнями. Латыши до сих пор помнят Блокковой, или вечер колодок, который бывал о рождественских Святках. В Киеве и даже во всей почти Малороссии доныне женатые привязывают к ногам холостых колодку, от коей последние откупаются угощением и деньгами. Это на Маслянице называется – волочить колодку. По наблюдениям Нарбутта, в окрестностях Бовска, по сожжении старой колоды, показывали новый болван из дерева, убранный лентами, который вырывали женщины и куда-то прятали с песнями и криками. По-видимому, это должен быть символ возрождения Оккапирмоса, литовского Сатурна. Накануне Рождества Христова был у них род земледельческого пиршества, на коем были варева из разных хлебных зерен и овощей (кроме бобов), приправленные медом: это варево и теперь в Литве называется кутьей (kucya). В Украине в это же время приготовляется подобная кутья, или кутя, и ставится на покути, то есть в углу под образами: в одном горшке – пшеница, в другом – яблоки, сливы, груши, вареные в меду, оба горшка ставятся в сочевники. В ночь на новый год, по верованию литовцев, являлись духи, они гадали о будущем литьем воска и олова, как у нас в Васильев вечер. О чертях, упырях, вурдалаках и оборотнях в Литве утвердилось верование из старинных преданий146. Между свадебными обрядами у литовцев вечер перед венчанием начинается обрядом, известным под именем кунигования, который состоит в том, что невеста сопровождается с песнями к господскому дому, где, минув первую дверь, бросает подарок в угол каждой комнаты. Подарки сии состоят из шерстяных поясов, ей окрашенных, из платенец или кусков холста. Несколько раз поклонясь господину в ноги, она возвращается домой с песнями в сопровождении взрослого парня, называемого ее братом. В этом обряде виден род окупа за девицу, выходящую замуж; он известен был во всей Европе под названием: Cunagium, Panienskie, или Kunica, девичье, а на Руси: куничное, свадебная, венечная куница147. В Костромской губернии доселе поют в свадебных песнях:
А попу-то – куницу, куницу,А попадье-то – лисицу, лисицу;А попову-то сынку —Бумажечку синю.Славяне в танцах своих верно имели что-нибудь торжественное и религиозное. Когда собиралось стадо Господне, тогда с девичьей горы сходили будущие невесты рыцарей, пригожие молодцы, замужние и женатые, старики и дети, хлопая в ладоши и крича Ладо, Ладо! среди танцев и песен шли к городищу, где приносились жертвы и совершались обряды148. Как в Северо-восточной России вождение танцев или тонков именуется хороводом, так Русь и Литва танцы свои прозывают короходом (korohod), говорит Гвагнин, верно, скороходом, при коем хлопают в ладоши и поют Ладо. Соботки представляют тоже древние танцы, а следы стада Господнего (stado boze) едва уже нашел Ходаковский. Литва почитается гнездом поверьев славянорусского язычества, нынешняя Самогиция носила имя Святой земли. При сличении же мифологии и эортологии литовцев со славянскими открывается, что они ближе к римским и греческим, чем славянские, и что они мало имели связи с польскими мифами и праздниками, исключая те обряды, кои были общими почти всем языческим народам149. В чем же сходствуют божества, поверья и обряды славяно-русские с индейскими, греко-римскими, в том и литовские с ними почти тождественны, например: вечный огонь, благоговение к водам, превращения, прорицания, колдовства, жертвы и даже самые названия богов и духов.
Как о язычестве россиян и чехов, так равно и поляков в IX и X веках дошло до нас мало сведений, какие сохранились у Длугоша, М. Меховского и Бельского, но сведения сии, замечает Бандтке150, так перепутаны с римскими мифами, что трудно отделить одни от других, ибо сии историки нередко называли польские и славянские божества именами греческих и римских. Кроме господствовавшей мысли о едином творце неба и земли, приводимые Длугошем и его последователями божества встречаются сходные с божествами народов, соплеменных полякам, например: Перун (piorun, гром), Белый и Черный бог, Даждьбог, или Дашуба, Чур, бог пределов, Коляда, Купало, Ладо, или Лада, Хоре, или Корша, один из киевских богов, также Макошь, или Мокошь, Волос, Прове, или Прово, Стриба, или Стрибог, Посвист, или Похвист, и прочие. В преданиях, сказках, поговорках и песнях у поляков и русских упоминаются Кикиморы, Дубыни, Горыни, Полканы, Волоты, Кащеи. Русалки в Польше называются, по Неману и Свитезю, то немнянками, то свитезянками. Меховита замечает, что как в России припевают Лада, Лада, так мазуры восклицают Дана, Дана, Дада, Дада. Гванин говорит, что поляки, развеселясь, восклицали: Lelum polelum, сходное с русским: Ай, люли-лю-ли! От этого и поговорка: Lelum polelum, swistum poswistum. Леля и Позвиста Войцицкий почитает за языческие божества в Польше. Длугош утверждает, что божества сии имели капища и требища, вероятно, что они, как велось у славян, чтимы были в заповедных дубравах и на холмах, где совершались торжественные обряды и праздники, на кои, по свидетельству Длугоша, в определенные дни сходились мужчины и женщины с детьми для принесения жертв и исполнения обетов. В честь божеств учреждались игры, сопровождаемые соблазнительными песнями, плясками, скачками и рукоплесканиями, о коих упоминают и домашние наши писатели. «Остатки сих игрищ и обычаев у поляков, – продолжает Длугош, – существуют доныне и по истечении пяти веков их христианства, так, например, ежегодно в дни Пятидесятницы повторяется игрище древних языческих суеверий, которое называется у них Стадом (Stado); ибо народ, разделясь на толпы, празднует попойками, криком и неистовыми плясками». Стадо это сходно с нашей Тюльпой, или толпой (turba?), какая бывает на Семицкой или Троицкой неделе151. Праздник смерти зимы и возобновления весны (Umorzona zima) сопровождается в Великой Польше и Силезии тем, что топят в воде Маржану, убравши чучело в виде женщины. Этот обряд совершается в марте месяце, о коем пословица гласит, что Miesiąc Marzec zwykł starych straszy ć marami, то есть месяц март привык морочить (стращать марами, мечтами) старых. В Польше, как и в России, известно Marcowe piwo, мартовское пиво, которое варится к этому празднеству. Нарушевич говорит, что Маржана, или Марана, у поляков, силезцев, лузатинов, сорабов и даже семиградцев, имела божеские почести как богиня смерти, ибо и в Индии Марана значит смерть152. Мартын Бельский в Хроиике своей говорит следующее о происхождении сего торжественного обычая: «Мешко слепорожденный после отца своего избран на царство. У него было семь любовниц, от коих не имел детей, что и печалило его; и потому уговаривали его некоторые христиане, чтобы он крестился, если хочет иметь потомков. Он послал к чехам за дочерью короля Болеслава, что убил брата Вацлава, именем Домбровку. Король чешский на это согласился с тем, если примет святое крещение. Мешко принял это условие и крестился в лето от Рождества Христова 965 в Гнезне, там назвали его Мечиславом от славы доброй, а прежде именовался Мешко от замешательства в государстве и от того, что родился слепым. Он приказал богатым и бедным креститься седьмого марта, ввергши в огонь деревянных болванов и побросав в воду каменных. Оттого и ныне еще тот обычай в Великой Польше и Силезии, что седьмого марта топят Маржану, нарядив ее женщиной, и, вышедши из деревни, припевают: «Смерть вьется по заборам, ища хлопот». Ибо незадолго пред тем они почитали планеты, Погоду, Погвизда, Гелу, Ладу, Дзиваиу, то есть Диану, Маржану и многих других. В продолжение Хроники М. Бельского, изданной его сыном Хоакимом в 1597 году, подтверждается это следующим свидетельством: «Поляки, приняв христианство, перебили изображения болванов, в коих почитали чертей за богов, везде по городам и деревням, а других сожгли, также уничтожили все языческие мольбища, назначив для сего известный день, седьмое марта. Таковые болваны видел Меховита позолоченные в церкви св. Троицы в Кракове, где они долго валялись на земле. Во время того же Мешка, в Кракове над Вислою, где ныне женский монастырь св. Агнешки, было греческое капище, из коего также Мешко повелел выбросить чертовские болваны и на место оных поставить изваяния страстей Христовых. На моей еще памяти велся у нас по деревням тот обычай, что в белую неделю после поста топили болванов, сделав из снопа или конопли подобие человека и нарядив его в одежду, провожали до озера или лужи, куда бросали его, сняв одежду, с жалобными припевами». Этот обычай, существующий в славянских землях, совершается и в Саратовской губернии, где при провожании весны делают также соломенное чучело, наряженное в кумачный сарафан и убранное цветами, с чуплюком (кокошником) на голове, с ожерельем на шее. Накануне Петрова дни носят оное по всему селению, потом, раздев, бросают в реку.